Там я когда-то работал. В посольстве, которое располагалось на улице Гёрвельсгатан. Но появляться у ворот посольства и даже случайно встречаться с кем-то из бывших коллег я не горел желанием, поэтому ограничился тем, что постоял на пересечении этой улицы и Лагерлёфсгатан, с тоской разглядывая дом, в котором когда-то снимал однокомнатную мансарду, пока однажды не пришлось оттуда съехать, распрощавшись с прежней жизнью.
После, на гудящих от почти трехчасового марш-броска ногах я доковылял до станции Фридхемсплан и, ненадолго устроившись в кресле вагона метро, вернулся по зеленой ветке на три станции назад. Вышел в районе Васастан на станции Оденплан и по-прежнему пешком, не спеша, направился в гости к Ивору и Анике. По пути заглянул в магазин и купил бутылку красного вина, чтобы не приходить с пустыми руками.
Жили они в небольшой двухкомнатной квартирке на Норртуллсгатан, доставшейся Ивору от родителей. Когда я пришел, Хэдлунды оба были дома, Ивор уже вернулся с работы, и встретили меня как родного. Обнимали и целовали. Эти двое действительно были искренне рады меня видеть. Правда, посетовали, что я зря потратился на вино, потому что они сами все купили.
А потом мы долго оживленно разговаривали за ужином. Аника приготовила потрясающие традиционные шведские фрикадельки, которые мы уплетали с картошкой и салатом. Молодые родители, по очереди нянчась с малышом, наперебой рассказывали обо всем, что случилось в их жизни за последние почти полтора года, которые мы не виделись. А потом настала моя очередь рассказывать о себе, и я поведал историю о том, как больше года проработал в Нигерии, уехав туда в составе российской миссии Красного Креста и завершив свое пребывание там, будучи прикомандированным к шведскому корпусу.
Обе бутылки вина, и ту, что приготовили они, и ту, которую принес я, мы приговорили на двоих с Ивором, потому что Аника кормила их маленькую дочь грудью, и ей нельзя было пить. Потом, когда малышка Свеа уже спала в своей кроватке, а мы в полголоса продолжали общаться, настало время десерта – шоколадного торта, который Аника испекла сама. И это было просто потрясающим завершением столь приятного вечера в компании людей, которых смело можно было назвать своими друзьями.
Но я не мог не попытать счастья в своем вопросе, с которым, собственно, и приехал в Стокгольм. Поэтому спросил у Ивора:
– Слушай, ты случайно не знаешь парня по имени Андерс Хольм?
– Нет, не припомню такого… – ответил он и слегка окосевшим взглядом посмотрел на супругу. – А ты?
Забавно было наблюдать за этой парочкой. Он – худой и высокий, с перманентной щетиной на впалых щеках, в круглых очках и с длинными прямыми волосами до плеч, чем очень сильно напоминал Джона Леннона. Немного медлительный, словно сонный, но это только с виду. Внутри у этого парня, я знал, был заведенный и работающий на максимальных оборотах мотор. Она – наоборот, невысокая и чуть полноватая, но не потерявшая форму, улыбчивая и активная девушка, которая всегда, везде и все успевала, а также в любой момент была готова взяться за что-нибудь еще.
– Дай подумать, Андерс Хольм… Что-то знакомое… Имя точно слышала, но не могу вспомнить…
– Он – репортер-фрилансер… – уточнил я. – Но, когда я последний раз видел его в Нигерии, он работал на «Свенска Дагбладет».
– Точно! – Аника хлопнула себя ладонью по лбу. – Это парень, что лезет под пули в разных горячих точках!
– Да, он самый. В общем, я потерял его номер и подумал, что, может быть, вы его знаете. Нет?
Ивор и Аника в ответ с сожалением покачали головами.
– А кого-нибудь из «Свенска Дагбладет»? Ну, кто мог бы помочь найти этого парня…
– Я с ними никогда не работала… – ответила Аника.
Ивор снова покачал головой, поджав губы.
Это был мой провал, как сыщика, в еще одном направлении, но я решил не сдаваться и попытаться зайти не так издалека.
– Тут просто такое дело… В одном из выпусков «Экспрессен», который случайно попал мне в руки, я недавно увидел фотографию человека, которого давно потерял. – Начал я, пожалев, что не прихватил с собой саму газету, оставив ее на письменном столе в номере. – Это была статья на уже набившую оскомину тему о тотальной слежке АНБ за всеми подряд, включая обычных граждан…
– Да, я, кажется, читал ее… – сказал Ивор, кивая. – Так, из пустого в порожнее переливают… Видимо, не было другого материала, чтобы вовремя сдать номер в печать.
– Возможно. Но не в этом суть. Фото в той статье – это стоп-кадр с камеры видеонаблюдения, и на нем есть человек – девушка, которую я очень хотел бы найти. Еще на этом кадре указаны дата и время, когда он был сделан. Так вот, я хотел бы найти того, кто может сказать, где именно был сделан этот снимок. Думаю, что с этим мне помогли бы в редакции «Экспрессен». Поэтому я и пытаюсь найти Андерса Хольма, у которого, возможно, есть там связи, и который, возможно, согласился бы мне помочь по старой памяти…
– Кстати, может сработать! – ответила Аника. – Да, Ивор?
– Как вариант… – согласился тот, но без энтузиазма в голосе.
– А у вас нет выходов на «Экспрессен»? – осторожно задал вопрос я.
Аника чуть вздернула брови и опустила взгляд, а Ивор поморщился и, покачав головой, словно в растерянности развел руками.
– Ты, наверное, не в курсе… Руководство нашего журнала уже очень давно в контрах с «Экспрссен». Я сам толком не знаю всей подоплеки, но там какая-то давняя вражда, которая тянется с тех пор, когда наш нынешний шеф работал у них и его оттуда поперли… Поэтому, сам понимаешь, негласно нам запрещены все сношения с этой газетой. Одного парня пару лет назад даже уволили за то, что он для своей статьи обратился к ним, между прочим, с официальным запросом. Идиотизм – одним словом!
– Ого! Даже так! – удивился я и почувствовал неловкость оттого, что невольно мог навредить Ивору и Анике, попросив их о такого рода помощи. – Я не знал, что это может быть настолько опасно. Вы, если что, не берите в голову и даже не думайте помогать, рискуя своей работой. У меня завтра еще будет возможность все разузнать. Так что просто забудьте о моем вопросе!
На этом тема была закрыта, а спустя еще полчаса я покинул этот гостеприимный дом, потому что время близилось к ночи. На часах было почти десять вечера. К тому же было видно, что хозяева устали и начинают зевать, а малышка, наоборот, стала беспокойно ворочаться в кроватке, позвякивая подаренной мною погремушкой.
К себе я возвращался на метро. Только вышел не на Зинкенсдамм, от которой до отеля было не больше трехсот метров, а, не доезжая одной станции, на Мариаторгет, и пошел по пустынным темным улицам ночного Сёдермальма дорогой, которую, наверное, стоило уже забыть раз и навсегда. Но мне вдруг очень захотелось снова побывать там – на Бастугатан 31. И это желание я не смог проигнорировать.
Я несколько минут простоял в темноте между припаркованными вдоль тротуара автомобилями и всматривался в освещенные окна той самой квартиры на втором этаже. Это были окна кухни и гостиной, я точно помнил. Я чувствовал, как замирало и покалывало сердце, когда в памяти всплывали события тех далеких дней, когда я жил в ней под именем Эрика Хансена. Вернулся ли туда настоящий Эрик Хансен или съехал? И если съехал, то, как давно и куда? И кто сейчас там живет? Столько вопросов роилось в голове. Вопросов, ответы на которые мне на самом деле не были нужны вовсе.
А потом оба окна погасли одно за другим. И это послужило сигналом, что мне здесь больше делать нечего. Я почувствовал, что ужасно устал и хочу спать. Но возвращаться к метро было бессмысленно. Далеко и долго. Поэтому я побрел в отель пешком.
6
Сольна, Остерваген 12 – четырехэтажный дом горчичного цвета с широкими окнами и маленькими открытыми балкончиками, огороженными такого же цвета рифлеными металлическими панелями. В выкрашенном в серый цвет цоколе рядом со стеклянной дверью единственного подъезда приютилась какая-то маленькая конторка без вывески. Если Олоф Хенрикссон не обманул меня вчера, то именно здесь жила Кайса Энгстрём.
Я расплатился с водителем и отпустил такси.
Субботним утром 1 октября было свежо, но не промозгло и сыро, как накануне, и я какое-то время стоял, рассматривая дом и пустынную улицу. Аккуратно постриженные кусты низких живых изгородей, мусорные контейнеры, запертые в деревянные коробки с приемными отверстиями для сортировки отходов, расписанные граффити почтовые ящики и спящие парковки, плотно заставленные автомобилями, ожидающими своих хозяев. Потом быстро взглянул на часы, было 09:15 и подошел к двери, рядом с которой в стену был вмонтирован аккуратный щиток интеркома с пронумерованными кнопками и фамилиями хозяев квартир. Поколебался немного, но все-таки нажал на кнопку «№ 9 – К. Энгстрём».
– Да? – ответил из динамика переговорного устройства знакомый женский голос.
– Кайса, это Владимир. Мне очень нужно поговорить с тобой.
– Ты? – неподдельно удивилась она. – Как ты… Слушай, я же сказала тебе вчера, что нам не о чем разговаривать!
– Кайса, пожалуйста!
– Уходи!
– Кайса! Я очень тебя прошу!
– Я сказала, уходи! Все!
– Перестань. Ну, в самом деле… Кайса, открой, пожалуйста!
– Я вызову полицию. Отстань от меня!
– Вызывай! – ответил я и в сердцах стукнул в стену кулаком. – Если хочешь, пусть они меня увезут. Но сам я с места не сдвинусь и уж тем более не уйду, пока не поговорю с тобой. Хоть весь день просижу здесь. А надо будет – заночую. И завтра я тоже, кстати, свободен. Поэтому, если захочешь выйти, все равно придется со мной встретиться. Нет – я и до понедельника могу здесь проторчать. Слышишь меня?
– Придурок!
– Да я такой.
– Ох! Ты же не отвяжешься… – тяжело вздохнула Кайса. – Лучше б я с тобой вчера по телефону поговорила. Поднимайся… Третий этаж.
– Спасибо!
Услышав, как в интеркоме пропищал короткий сигнал, и щелкнул магнитный замок двери, я поспешил войти внутрь и стал подниматься по лестнице.
Когда поднялся на третий этаж, Кайса уже открыла дверь, но впускать меня к себе домой явно не собиралась, потому что вышла на лестницу в домашних тапочках и накинутом поверх пижамы плаще. Такая же загорелая, как я, и с привычно собранными в хвост на затылке светлыми волосами. Она выглядела просто великолепно, даже, несмотря на отсутствие макияжа, которого я, впрочем, никогда на ее лице не видел, потому что во время работы в Африке это было ни к чему. Видно, последние две недели, проведенные дома, пошли ей на пользу. Лицо как будто немного разгладилось и стало моложе, а прежде обветренные и потрескавшиеся бескровные губы чуть порозовели и приобрели чувственную полноту. Только большие почти прозрачные голубые глаза выдавали внутреннюю тревогу и растерянность.
– Доброе утро… – постарался улыбнуться я ей.
– Не уверена, что оно доброе… – ответила она и указала рукой на окно с низким широким подоконником на лестничной клетке. – Можем поговорить здесь.
Я пожал плечами:
– Как скажешь.
Мы присели на край подоконника по разные его стороны вполоборота друг к другу. Кайса молчала, гордо подняв подбородок, но, избегая встречи взглядом со мной. И тогда я зачем-то сказал:
– Прекрасно выглядишь.
– Знаешь, это вовсе не обязательно… Делать комплименты лучше всего искренне и от чистого сердца. Поэтому, если тебе что-то нужно, говори сразу. Этим ты сэкономишь и свое, и мое время тоже. Не обязательно произносить слов, которых на самом деле говорить не хочется…
– Это не так, Кайса. Ты, правда, очень красивая, и я сожалею, что никогда раньше тебе этого не говорил.
– Ну-у… Однажды сказал… Так сказал, что я на всю жизнь запомню…
– Ты про мои слова в самолете?
– Да, про них!
Я, поджав губы, виновато смотрел на Кайсу, но она так ни разу на меня не взглянула и рассматривала противоположную стену, будто там было что-то интересное.
– Честное слово, Кайса, я не помню, что я тогда наговорил тебе… Я понимаю, что сильно обидел, но не знаю, чем именно, и поэтому не знаю, за что просить прощения. – Я робко протянул руку и едва коснулся пальцами рукава ее плаща, но она отстранилась. – Кайса, я хочу знать, в чем виноват, и очень хочу за это перед тобой извиниться. Что я тебе тогда сказал?
– Ты серьезно хочешь, чтобы я сейчас вслух повторила твои слова?
– Ну… Наверное, да. Иначе я так и не пойму…
– Ты спятил?
– Ну, а как? Как иначе?
– Видимо, никак… – тяжело вздохнула она.
– Что я сказал тебе?
– Ты был пьяный в стельку, но это нисколько тебя не оправдывает! Я хочу, чтобы ты это понимал.
– Я понимаю. Говори уже, ну!
– Вы оба с Андерсом Хольмом были просто в хлам. Отличились на фоне всех остальных, кто пил с вами. Накидались в считанные минуты, а ты нет-нет, да зыркнешь на меня так, что аж мурашки пробирают. Потом вдруг встал со своего места, пробрался ко мне, грубо согнал моего соседа и уселся рядом. Сказал, что есть разговор, но… В общем, стал распускать руки… Фу, даже вспоминать противно! Честное слово, ты всегда для меня был человеком, к которому я испытывала искреннее уважение. Такой всегда строгий и сдержанный, даже холодный… Но всегда учтивый и вежливый. А тогда словно и не ты был вовсе. Как будто подменили другим человеком, отвратительным, грубым и банально похотливым мужланом.
– Да? – я почувствовал, как заливаюсь краской, и попытался спрятать свой взгляд, уставившись в пол. – Я, правда, так себя вел?
– Хуже было только то, что ты сказал мне тогда. Вот практически дословно твоя речь: «Кайса, милая, ты просто обалденная девчонка, при виде которой у меня иногда аж зубы сводит от желания тебя… что именно сделать, я повторять не буду… Я вижу, что тоже тебе нравлюсь, но мое сердце навсегда принадлежит другой – той, которой уже давно нет в живых, и из-за которой я торчу в этой проклятой Африке. Именно поэтому я не могу предложить тебе серьезных отношений, которых ты заслуживаешь. Но если твои моральные принципы позволяют, и ты тоже хочешь, ведь все мы люди и у нас есть определенные потребности, я не против с тобой… сам понимаешь, что ты мне предложил, причем, довольно грубо…». Вот, что ты мне там наговорил, придурок!
Под конец Кайса не на шутку разозлилась и даже стукнула меня кулаком в плечо. А я сидел, не в силах повернуть в ее сторону голову и встретиться с ледяным огнем ее глаз. Хотелось провалиться сквозь землю, и я со вздохом спрятал лицо в ладонях.
– Серьезно? – спросил я, не убирая рук от своего лица. – Так и сказал?
– Да!
– Черт…
– Да, Володья. Ты это вслух сказал. При всех. И не переставал лапать своими погаными руками, пока не получил от меня пощечину! Это было просто омерзительно… Честное слово! В один день ты для меня сначала стал героем, который спас от смерти семью Олуджими Нгози, и ради которого я была готова перегрызть горло пилоту, если он не пустит тебя на борт, а потом упал так низко, что мне сейчас даже смотреть на тебя противно и вообще находиться рядом. Я в тебе очень сильно разочаровалась. И если раньше, признаюсь, испытывала к тебе необъяснимую симпатию, то сейчас – нет.
Я молчал. Не знал, что сказать.
Кайса тоже умолкла и сидела, глядя в пол.
А я понимал, что отпираться или оправдываться бессмысленно. Да, я не помнил всего этого. Я вообще с трудом припоминал все, что было после того, как уже в полете Олоф Хенрикссон вынул из моей ноги пулю, и кто-то сунул мне в руки бутылку. Но врать самому себе было бессмысленно. К тому моменту я уже очень долго всеми силами гнал от себя мысли о ней, как о женщине. Ведь я сбежал в Африку назло Анатолию и подальше от самой возможности каких-либо отношений, но там, как назло, появилась она. При этом я смутно помнил, как впервые отмахнулся от своих принципов, когда это снова вдруг накатило на меня в самолете, и как подсел к Кайсе… потом провал до момента, когда получил оплеуху… а после ничего до самого своего появления на пороге офиса в Кано. Так что повода сомневаться в правдивости ее рассказа, у меня не было.
– Ну, и долго мы так будем сидеть, молчать? – наконец, спросила Кайса.