– Что-то у меня неладно в кишках. И уже не первый день, – пожаловалась она.
– Наверное, это из-за твоих перцев, – предположил я. – Подпортила себе нутро.
Ненн не оставила привычки есть сырой красный перец, появившейся после того, как беднягу заштопал Саравор. Она нахмурилась, помяла живот в том месте, куда вошел клинок драджа.
– Не могу бросить. Тело знает, чего хочет.
– А чего хочет Давандейн?
– Провалиться мне, если знаю, – пожав плечами, буркнула Ненн.
Хм, что-то мою Ненн беспокоит всерьез. Я принялся настырничать, и наконец, вытащил признание.
– Боюсь я, когда так болит, – созналась Ненн.
– За что боишься?
– За то, что внутри меня. За то, что Саравор вытащил, и за то, что вставил. Может, я внутри совсем уж вся перековерканная и не такая. И толку не будет, в смысле, забеременеть, и всякое прочее.
Мы редко говорили о моей сделке с Саравором после того, как Ненн проткнули на Двенадцатой станции. Он был единственным колдуном, способным спасти мою Ненн. Я никогда не жалел о той сделке. Хотя Саравор – монстр, он спас моего лучшего друга. Но Саравор не был врачом. Он не ремонтировал человеческие части – он их заменял.
Я не умею говорить с людьми о том, что для них важно, и никогда не умел. А слова Ненн повисли между нами дерьмом и отравляли душу, пока я не выдержал и не брякнул:
– Так тебе не хватает мелких засранцев под ногами?
– Не знаю. Я уже слишком старая.
– Что-то ты не похожа на любящую маму, – заметил я. – Это твоя идея или чья-то еще?
Да, женщину, меньше пригодную для материнства, чем Ненн, еще поискать. С другой стороны, возможность родить дается не за заслуги. Под «кем-то еще» я имел в виду Бетча.
– Я просто подумываю об этом иногда. Знаешь, мне кажется, что я перед окном, и оно медленно закрывается, отнимает у меня свет.
Солдаты Морока, как правило, не слишком озабочены семьей и будущим. Они привыкают к опасности, свыкаются с мыслью о том, что, скорее всего, не дотянут до четвертого десятка. А когда дотягивают, сорок видится невозможно далекой целью. Тех, кто дотянул до шестидесяти, знает весь Валенград. А Ненн уже стукнуло тридцать. С возрастом люди становятся мягче – даже такие головорезы, как Ненн. У меня был шанс стать счастливым отцом, и я его упустил. Кое-кто не создан для отцовства, а кое-кто попросту недостоин.
Слуга провел нас на крышу Цитадели. Я обрадовался, что не пришлось продолжать разговор с Ненн. Я вряд ли мог сказать ей хоть что-нибудь дельное.
Ветер шел верховой, нес из Морока соленую химическую вонь. Ее не могли перешибить даже местные фабрики. Вонь Морока помогла мне проснуться, сбросить сраную сонливость с глаз и рассудка. Над нами мрачно высились башни Машины Ноля, похожие на клоунские колпаки: тихие, мертвые – но это до поры.
– Доложите мне об украденном, – сухо приказала Давандейн.
Маршал выглядела импозантно в белой блузе с высоким воротником, подтяжках и черных штанах до икр. Наверное, писк моды, еще не добравшийся до Границы. А еще эти ее тонкая тлеющая на ветру сигара, длинный мундштук и губы, выкрашенные в клубничный оттенок. Маршал одна, но ее дружная бригада боевых спиннеров неподалеку. Поодаль переговаривалась группка чиновников из Ордена инженеров эфира.
– Докладывать, в общем, и нечего, – ответил я. – Мне неприятно в этом признаваться – но факт. Мои люди раздают взятки по всем кварталам, но украденная вещь – не из того сорта, чтобы можно было тиснуть ее в подвальном ломбарде. Крали ради конкретной цели.
– Насколько серьезна опасность?
– Мы на Границе, – напомнила Ненн. – Это значит, в дерьме по горло.
Вряд ли маршал хотела услышать именно такой ответ, но она и не глянула на Ненн, уставилась на расколотое небо.
– Нужно больше сил? Мои спиннеры могут помочь? – спросила Давандейн.
– Нет, – отказался я. – Я справлюсь сам и верну украденное.
Я обещал не из ощущения ответственности за пропажу, а потому, что был ответственен за нее. Мерзлого ворона, чуть выдравшегося из моей руки, послали меня предупредить. Но птица запоздала и не смогла нормально передать сообщение. Я-то ожидал вестей от Вороньей лапы, но отчего птица не смогла вылезти сама? Тревожно. Не верится, что у старика иссякли силы или дела пошли наперекосяк. Но кто знает?
– Вряд ли стоило тащиться сюда только затем, чтобы сказать вам лишь это, – указала Ненн.
Когда ее выдернули и приказали явиться, она как раз выигрывала в шашки, и теперь сильно злилась.
– Не только для этого. Я хочу, чтобы вы присмотрели за Светлым орденом. Вы оба. Если они перейдут черту, возомнят о себе лишнего – давить без пощады. Они меня тревожат. Сильно.
Давандейн щелчком вышибла окурок из мундштука, вставила новую сигариллу. Я глянул на Ненн. Ей не очень нравилась маршал.
– Да они просто психи, – заметила Ненн.
Увы, как не крути, это не так. Тьерро меня напугал. Он умный человек, а в коммерции вообще гений. В студенческой молодости он любил выпить, пострелять, повеселиться с девушкой на балу, а потом и в постели. Не то чтобы мы с Тьерро были особенно близки, но я звал его другом. Однажды я ему здорово нагадил на одном из тех балов. Тем вечером я проиграл ему в карты, а девушка, которой он написал сотню любовных сонетов, пошла со мной. Я повел ее прочь и на прощание в насмешку отдал Тьерро честь. Я разозлил его – но Тьерро не вспылил, не вызвал меня на дуэль, как Тороло Манконо двумя годами позже. Бросать мне вызов было чистым безумием. Я уже тогда здорово вымахал и владел клинком намного лучше Тьерро. Тот не стал швырять свои честь и достоинство в костер, а остался спокойным и хладнокровным, проигнорировал колкость и взялся за другую девушку. Насколько я помню, он ее завоевал.
Если человек, способный на такой уровень самоконтроля даже в пьяном виде – искренний приверженец Светлой леди, это беспокоит меня куда сильнее, чем проповедники на улицах. Необразованные люди готовы поверить во все, что соответствует их вкусам, но подобных Тьерро в этом мире по-настоящему мало. Нет сомнений, ему известно то, о чем и не подозревают рядовые верующие. Тьерро – очевидная головная боль.
– Мне нужно знать, правду ли говорит Светлый орден, – сказала Давандейн.
Она выплевывала слова, будто они гнили у нее под языком.
– Сюда, к нам, явился их Высокий свидетель. Он объявил, что здесь начнется новый мировой порядок и восстановится справедливость. Я хочу знать, что он имеет в виду.
Ах, мы боимся за свою власть и положение.
– У Валии есть досье на них, – сообщил я. – Свидетелей всего четверо, они странствуют с проповедями по всем городам. Их трудно взять и трудно добыть о них достоверную информацию. Нам известны два имени: Валентия и Глаун. Но Свидетели путешествуют тайно. Я почти ничего о них не знаю. Известно лишь то, что через две недели они прибудут в Валенград.
– Светлый орден в опасной близости от открытого бунта, – сказала маршал. – Высокий свидетель нашел в городе много сторонников. Они безумствуют и льстят толпе, проповедуют революцию и власть праведных. Я хочу раздавить их.
– Но вы же не хотите оспаривать их религию, – заметила Ненн. – Если они окажутся правы, то вы попадете впросак и будете выглядеть глупо.
На этот раз Давандейн свирепо уставилась на мою Ненн. Да пусть пободаются. Я внезапно вспомнил то, как поднимались пузыри в зловонной жиже канала.
Ярость Давандейн уже не мог скрыть и макияж.
– Да пошло оно все! – выдохнула она. – Великий свидетель принесет нам беду. Я хочу хоть как-то обуздать Орден.
– Я слишком долго не обращал не него внимание, – признался я. – Его следовало обуздать до того, как он разросся до нынешних размеров. Их теперь многие тысячи.
Увы, я позволил личным делам повлиять на работу «Черных крыльев», не стал лезть к Ордену. Глупо. Может, Тьерро и поверил проповедям Свидетелей, но он же может ошибаться. Да он, несомненно, ошибается. Ну ведь правда же?
– Найдите мне то, что позволит их раздавить, – приказала Давандейн. – И выясните, что именно украли из склепа.
Мы спустились с крыши. Я обрадовался, что смог спрятаться от пронизывающего ветра.
9
Мы быстро ехали по улице, пепельный дождь шипел на фос-трубках. Когда вернусь в логово, придется смазывать доспехи. Конечно, на вид они донельзя крутые, но если не заботиться о снаряжении, оно быстро превращается в ржавую рухлядь.
– Народные волнения, статус «голубой», – заметил Тнота.
– Ты единственный, кто пользуется этими статусами. Я даже не знаю, что значит статус «голубой», – указал я.
– Это значит «народные волнения», – заметил Тнота и одарил меня самой раздражающей из своих безмятежных ухмылок.
Мы процокали мимо Помойки к Великому шпилю. Он тянулся в небо, будто хотел залезть в бело-бронзовую щель. Девять сотен футов – ни одна башня не имеет права быть настолько высокой. Инженеры Тьерро что-то сотворили с кованым фосом, крученой сталью, и башня пережила все недавние землетрясения. В последний раз трясло утром – небольшой толчок, но все были на нервах.
Тьерро был прав. Великий шпиль – изумительный памятник человеческому таланту. Некрасивый – слишком уж угловатый, – слишком уж практичный, но так легко представить себе пилигримов Светлого ордена, приближающихся к городу и видящих уходящую в расколотое небо башню. Когда прибудут Свидетели, то, наверное, запляшут джигу от восторга.
У основания башня насчитывала в ширину и длину по две сотни футов. Ради ее строительства пришлось снести немалую часть Помойки. Но никто не жалел о снесенных трущобах – по крайней мере, никто из тех, к чьим жалобам стоило бы прислушаться. Когда строительство завершится, башня станет величайшей мануфактурой фоса в княжествах. Фос потечет сквозь сотню линз к спиннерам внизу. «Вестланд Фронтир Трейдерз» сделает все для того, чтобы адекватно питать Машину Ноля. Ну, они в это верили. Я-то, само собой, знаю, в чем тут дело.
На площади перед большими двойными дверями, ведущими в Шпиль, собралась толпа. Зеваки обычно страдают, когда дело идет наперекосяк, и попадают под горячую руку, поэтому на площади стояли, в основном, инженеры, каменщики и плотники. Они держали в руках свои молотки и пилы, стояли, сбившись в группки. Работники были самых разных рас, с разными оттенками кожи: их собрали со всего мира, чтобы воздвигнуть Великий шпиль лишь за несколько лет. Скоро прибудет новая смена, и на площади станет еще тесней.
К открытым дверям Шпиля нестройно промаршировала группка людей с мушкетами на плечах. Во главе ее я с удивлением обнаружил губернатора Тьерро. А не следовало удивляться – это же его Шпиль. Я пришпорил Сокола и поехал наперерез.
– Губернатор, в чем дело? – осведомился я.
– Почти час назад в башню вторглось существо из Морока, и я собираюсь выбить его оттуда, – очень серьезно ответил он, по обыкновению сосредоточенный, собранный, весь – деловитость и власть.
Он был в полированных, изукрашенных гравировками доспехах, как приличествует его статусу, и носил оружие – не обыденные сталь или порох, а портупею боевого спиннера крест-накрест через плечи, на поясе – пара канистр с фосом.
Я как раз перетряхивал своих шептунов в поисках слухов о Накомо, когда мне пришло такое же известие. Но за все свое время на Границе я никогда не встречался с тем, чтобы монстр из Морока пролазил в город – ну, если не считать «малыша» Глека.
– Ну, так подожди солдат Цитадели, – посоветовал я. – Если тварь из Морока, то, какой бы она ни была, у цитадельных уйма опыта как раз с такими.
Я осмотрел охранников Тьерро. Почти сплошь наемники компании, но и несколько желтых капюшонов Светлого ордена: фанатики с оружием в руках. Мягко говоря, не самые лучшие резервы.
– Нужно было привести боевых спиннеров Давандейн, – заметил Тнота, хотя я проинформировал всех, кого следовало, о способностях Тьерро.
В том числе и Тноту.
Тьерро не понравился непрошеный совет от обделенного чинами простолюдина. Он презрительно глянул на моего беднягу, выглядящего так, будто он только что вывалился из постели в случайную груду разномастной одежды.
– Мы идем сейчас, – твердо объявил Тьерро. – Каждая минута без работы стоит компании тысяч марок.
– Но ты не знаешь, с чем имеешь дело, – указал я. – Ты уже давно не водился с тварями, выползающими из Морока.
– Уж поверь мне, Рихальт, монстров я навидался достаточно. Те, кто его видел, описывают его как человека без лица. Работники убежали, а я бессмысленно сжигаю деньги, пока стою здесь. Если уж мы управлялись с бутылями того «сорок девятого» и оставались на ногах, уж думаю, управимся и с тем, кто потерял лицо. К тому же, у меня хорошие люди. Крепкие.