Чистый и приодетый, я засел за стол и тут же смел на пол вчерашние бумажки. Старые слухи, полусырые доклады. Уже которую неделю не поступало ничего серьезного. Может, потому мешкоголовые и застигли меня врасплох.
Я смертельно устал и вымотался, то и дело сплевывал в корзину, но несколько часов спустя кофе остыл, а я снова ощутил себя человеком. Роскошный кабинет с панелями темного дерева, кожаными креслами и старыми добрыми масляными лампами поднимает дух. А может, дело в бренди. Мы окружаем себя роскошью так, словно богатство и излишества могут заслонить от нас все беды. Хотя наверное, и в самом деле могут, пусть и ненадолго.
– Похоже, бурная у тебя выдалась ночь, – заметил я, когда приковылял Тнота.
Слабовата дисциплина у лучшего навигатора по Мороку. Рубашка торчит из штанов, воняет, как из винокурни. Тнота с крайне горестным и страдальческим видом шлепнулся в свое кресло, на толстенные подушки. Опять переживает из-за своих же безобразий?
– Надо думать, у тебя все сложилось удачнее, – буркнул он.
Ну да, исчерпывающее объяснение. Я всю ночь убивал, он – пил. Как обычно. Хотя я в последнее время чаще отдаю приказы, чем сам машу мечом. А Тнота плавно и умело перешел из навигатора в статус моей правой руки. Ирония судьбы – своей-то у него не было.
– Глаза у тебя стеклянные. Опять не спал, – пожурил он. – В кровать тебе надо.
– Сегодня посплю, – пообещал я.
– Ты это говоришь каждый день, и через раз врешь. Большой Пес сказал, что…
Но тут его одолела зевота, на время спасшая меня от очередного алмаза собачьей мудрости.
Меня пробила дрожь, хотя в камине вовсю плясал огонь. Если я простыну и умру от купания в вонючем канале, то уж точно заеду смерти между ног.
Валия пришла в контору промокшая и замерзшая. Она скалилась на небо так, будто оно оскорбило ее лично. На месте неба я бы уже удирал в горы. Она влетела в кабинет, как летела и по жизни: стихией, не переносящей халтуры и неумения, исправляя по пути все, что испакостили недочеловеки вроде нас. Когда она вешала тяжелый плащ на стойку перед камином, то даже капать на пол умудрялась стильно. Копна каштановых волос заслоняла половину лица, и временами это было полезно – уж больно отвлекало это лицо. В тридцать Валия притягивала взгляды чаще, чем большинство в двадцать – ну, это, конечно, по-моему. Когда она появилась у нас три года назад, то сказала, что управится с нашим логовом лучше, чем кто-или другой. С тех пор она это не раз доказала. Теперь она управлялась не только с конторой, как предполагала ее работа, но и с моей агентурной сетью – что ее работа не предполагала и в помине. Но останавливать ее не стоило. Это уж точно.
Валия вытряхнула воду из нечесаной гривы, поморщилась и заключила:
– Воняет здесь просто мерзко.
Я рассказал о том, что случилось, и попросил выяснить, куда после первой смерти закинули тело Девлена Майля. Если я узнаю, как он смог выбраться из могилы, может, станет легче понять, с какой стати он снова подвернулся мне под руку.
– Что за недоумок! – буркнула Валия. – Как вообще можно умудриться сдохнуть дважды от рук одного и того же человека? Рихальт, оставь его мне.
Она записала детали, уставилась на облака за окном, а когда решила, что запугала их достаточно, пошла наружу, под редеющий дождь.
– А, так ты у нас уже «Рихальт», – поглумился Тнота.
– Ты тоже не зовешь меня «капитаном».
Факт, не зовет. Но тут совсем другое дело, и мы оба это понимаем.
– Как думаешь, для выпивки еще рано? – осведомился Тнота.
– Да, рано, – сурово ответил я.
Половина девятого, однако. Я старался бороться с худшими привычками. От выпивки меня клонит в сон, а теперь не время спать.
– Вот, гляди-ка – что скажешь? – спросил я, вытащив остатки светострела, которым меня чуть не угробил мешкоголовый, и водрузив их на стол.
Светострел напоминал мушкет: приклад, ствол, спусковой крючок, – но был устроен намного сложнее. Фос тек из канистры в зарядную камеру, взрывался от светового разряда, и оружие стреляло. Канистру оторвало почти целиком, приклад изуродовало разрывом, но длинный серебристый ствол, в целом, уцелел. На стали красовалась марка изготовителя: выбитая буква «Ф».
– Эти штуки следовало оставить в музее, – заметил Тнота. – Слишком дорогие и опасные. Порох не в пример лучше. А фос недешевый. И нестабильный.
Он осмотрел остатки, изучил спуск, нагар на стволе.
– …Хм, а я не узнаю мастера. Наверное, новый изготовитель, – наконец заключил он.
– Но это бессмысленно. Как ни крути, мушкет лучше буквально во всем. И куда меньше шанс, что тебя разорвет на части.
– Такие штуки используют только идиоты. Пусть с фосом возятся спиннеры. Ну ты их видел: все в ожогах от света, который сами же и вытащили.
– Не сомневаюсь, что взорвавшийся бедолага с тобой бы согласился, – поддакнул я. – Кстати, Ост сказал, что его наниматели встретились в долине Тивена с «малышом». Отчего именно там?
Тнота поскреб утреннюю щетину, очень бледную на фоне блестящей смуглой кожи.
– Хм, в ту долину пройти ой как непросто. Она маленькая, стрелка компаса вертится, будто на часах. Но великолепное место для укрытия. Хотя тут вопрос: что драджи поделывали так близко, и не затевают ли они новую пакость?
– У них больше нет армии, чтобы лезть на Границу, – напомнил я. – Машина Ноля разнесла ее в пух и прах.
Тноту аргумент не убедил.
– Ну да, – нехотя согласился он. – Но разве оттого легче?
* * *
– Капитан-сэр, прибыл утренний курьер, – безмятежно отрапортовала Амайра. Она шмыгнула ко мне и оставила на столе стопку конвертов из бурой бумаги.
Как и многие дети в Валенграде, она осталась сиротой во время боев за Стену. После Осады я посчитал своим долгом дать работу хоть нескольким из них. Но они один за другим удрали, умерли или оказались прожженными лгунами. А Амайра осталась и работала до сих пор.
– Как думаешь, мне что-нибудь из этого понравится? – указав на стопку, спросил я.
– Приглашение от майора Ненн. Она зовет вас пойти с ней в театр.
– Она прислала что-нибудь для тебя?
– Сегодня – нет, – уныло ответила Амайра.
Ненн полюбила ее и постоянно что-нибудь привозила, когда возвращалась из Морока.
Постоянно растущая коллекция диковин включала длинный палец с четырьмя суставами, ползавший сам по себе, камень, кричащий, если его погладить, и неразрушимого кузнечика, застывшего посреди прыжка. Колдовское дерьмо. Хотя вреда от него нет, если только не придет в голову его глотать.
– Может, и к лучшему, – заметил я и принялся копаться в бумагах.
– Капитан-сэр, можно мне пойти с вами в театр?
– Нет времени на театр. Слишком много работы, отдыхать некогда.
Бессонница и усталость после ночных приключений будто молотом били по голове. Надо выпить еще кофе.
– Но пьеса про Осаду! Я слыхала, у них кукла ну точно как Шавада, а внутри люди на ходулях, и они двигают куклу жердями!
Тнота рассмеялся – будто высыпали горсть камешков. Я оставил бумаги, мрачно посмотрел на него.
– У них крепкие нервы, тащить эту дрянь сюда, – заметил я. – Вряд ли хоть кто из гребаных актеришек слышал, как воет небо, пока не попал сюда.
– Гребаных актеришек! – с удовольствием повторила Амайра.
– Следи за языком! – буркнул я.
– Так точно, капитан-сэр! – выпалила она и, поколебавшись, добавила: – Капитан-сэр, с вами все в порядке? Вы плохо выглядите. Вам принести яиц или вина?
Девочка права. Мне скверно, и это не просто от усталости, а гораздо серьезнее. К усталости я привык. Большую часть ночей я спал по четыре часа, а иногда обходился и без того.
Я заморгал и вспомнил, что со мной говорят.
– Ваш сын опять заснул пьяным на ступеньках прошлой ночью, – сурово поведала Амайра.
Сын. Эх. Он теперь – мой сын. Старик по имени Глек Малдон в детском теле. До того, как Шавада изувечил его и сделал «малышом», Глек был вторым величайшим спиннером своего поколения. Я отстрелил ему половину лица, и потому, в некотором смысле, ответственен за него. Выглядит он как ребенок, а мне обычно не задают лишних вопросов, так что считают его моим отпрыском. Хороший повод держать Глека поблизости.
– Кто-нибудь уложил его спать?
– Нет. Он отказался идти, а потом наблевал на ковер и пропал. Я не знаю, где он теперь.
Я пожал плечами. Глек всегда делает, что ему заблагорассудится. Мои слова ему в одно ухо влетают, а в другое вылетают. Мучаясь угрызениями совести из-за того, что донесла, Амайра с облегчением удрала из кабинета. Да, ее проворству и живости можно только позавидовать. Невинный бесенок. Она говорила, что ей четырнадцать. Хорошо, если ей хотя бы двенадцать исполнилось.
– Босс, а ты дерьмово выглядишь, – заметил Тнота.
Как достало это слышать! Тнота уткнулся в бумаги на столе перед собой. Он всегда делал так, когда хотел сказать гадость.
– Босс, может, тебе поспать?
Поспать надо, но я не хочу – по той же причине, по какой не допускаю фос-ламп в кабинете. Я знаю, что поджидает меня в темноте. Когда я закрою глаза, то обязательно увижу ее. Объятая светом, она всегда тянется ко мне во снах, умоляя о помощи. Я протяну к ней руки, и наши пальцы пройдут друг сквозь друга, как дым.
3
– Сильно болит? – спросила Амайра, глядя на мои предплечья.
Я сидел напротив нее за столом и поедал свиную грудинку, запеченную в хлебе.
– Что болит?
– Ну, татуировки. Сильно?
– Их бьют, втыкая в человека иголки. Много раз. И болит оно именно так, как ты подумала. То есть сильно. У тебя разве нет работы? – сказал я.
– Хм, – изрекла Амайра. Она нахмурилась, но из-за стола не встала.
– И думать забудь, – посоветовал я. – Ты еще слишком молодая. Если обнаружу, что кто-то набил тебе тату, уши ему оторву.
– Но почему?
Какой докучливый ребенок. Хотя по моему опыту, дети только такими и бывают. У Амайры смуглая кожа, иссиня-черные волосы жительницы пустынного оазиса, но глаза голубые. То есть был кто-то в роду и с северной стороны. В Валенграде можно найти людей всевозможных цветов и оттенков, и смешанной крови хоть отбавляй. Обычное дело. Амайра никогда не говорила о родителях. Я уважал ее молчание.
– Потому что когда ты метишь себя, это навсегда. А я видел много людей, жалевших о плохих татуировках.
– Мне эта нравится, – сказала Амайра и указала на ворона, сжимающего в лапах меч.
– Уж поверь, эта – больнее всего.
Я уже прогрыз буханку с грудинкой до половины. Макал в холодный соус и жевал. Отчего-то когда не спишь, все время хочется есть. Иногда я ел шесть раз в день. Но еда не проясняет мозги, не помогает вспоминать. А память трещит, шипит и подводит. Все как в тумане.
– Мне кажется, надо набить одну, чтобы люди знали, где я работаю, – сообщила Амайра со всей уверенностью соплячки, ни разу не чувствовавшей на коже иглу.
– Нет.
– Но я…
– Нет!
Она потупилась.
– Так точно, капитан-сэр.
– У тебя работа. Иди и делай ее, – посоветовал я.
Они испустила драматический вздох и потопала прочь из комнаты, всем своим видом усиленно показывая, как ей тяжко и неприятно зарабатывать на хлеб.
Я прикончил мясо, потянулся, влил в себя остатки кофе и дал работу присным.
* * *
Потом я постучал в дверь кабинета Валии и зашел. Уют ее маленького мирка был без малого упреком моему хаосу. Я против воли заправил рубашку в штаны, чтобы соответствовать порядку вокруг. Безукоризненно выглаженное платье, волосы уложены столь же аккуратно, как и все в комнате. Валия составляла список на оплату – но отложила гроссбух, когда я зашел.
– Леван Ост умер. Я не знаю, где он жил и где искать его дочь. Ты сможешь выследить ее?
– Если она в городе, найти ее можно, – заверила Валия, отхлебывая из крошечной фарфоровой чашечки.
Она обожала жуткий, цвета грязи чай, который привозили с дальнего востока.
– Возьмешься? – спросил я. – Но все надо сделать тихо.
– Конечно. А ты думал о том, что лучше поискать нанявших его людей?
Валия умела задавать вопросы, звучавшие как приказы. Она посмотрела на меня поверх чашки. Ну да, теперь нас уже и чаем упрекают. Мы много пьем. Не можем без того. И работаем под хмельком. Нехорошо, но ведь Валии не приходится таскаться в Морок или резать людей.
– Ост говорил, их было тридцать, включая двоих спиннеров. Но никаких имен. Работать особо не с чем.
– Ты смотришь совсем не там, – укорила Валия. – Солдат найти нетрудно, но вот навигаторов – раз-два, и обчелся. Как они вышли на Оста? Большинство навигаторов работает на Цитадель. Может, Ост был не первым, к кому они подошли.
Она права. А я мог бы додуматься и сам. И может, без труда додумался бы, если бы рассеялась муть в голове. В общем, в распитии чая цвета грязи тоже есть толк.
У всех свои пороки. Но я предпочитал хорошо знакомые мне.
– Напомни зайти к тебе в следующий раз, когда надо будет включить голову, – буркнул я. – Спасибо. Я уезжаю из города до завтра.
Я встал и направился к двери.
– Рихальт?
– Что?
– Ванну еще раз прими. От тебя все еще несет каналом.
Валия говорила, не отрывая взгляда от гроссбуха, но, клянусь, она попросту прятала за ним улыбку. Ее я видел нечасто. А жаль.
Ее совету я не последовал, но сменил униформу на старое грубое тряпье, какое носил полжизни, и, выехав из южных ворот, двинулся по обводной дороге. Я миновал станции Два-Пять и Два-Четыре. Они выглядели ухоженными и укомплектованными. Вблизи Валенграда командиры всегда боятся проверок. Дорожат местом – всякому охота служить как можно ближе к Валенграду. Я обогнал пару караванов, со скрипом тянущихся к Границе, но, кроме них, на дороге почти никого не встретил. Сам путь следовало отремонтировать, но зимой все дороги в плачевном состоянии.
Моя цель лежала в полудне езды. Станция стояла прямо на границе Морока, а в паре миль от нее выросло что-то вроде городка, где обитали проходимцы и мародеры из тех, кому хватало храбрости и сил на вылазки в Морок. Однажды в городке появилась и таверна, потому что для вылазок в Морок нужны лакрица и выпивка. Конечно, вряд ли стоило открывать в логове бандитов пивную, но здешнее пиво незаслуженно пользовалось репутацией лучшего в Приграничье. Ходили слухи, что туда заглядывал временами сам маршал Венцер. Я попытался представить, как этот маленький старый закутанный до ушей человечек едет по одинокой пыльной улице. Да, такая шутка понравилась бы Железному Козлу. Я тоже улыбнулся.
Почти все, кто попадался мне по дороге, ехали в Валенград. По большей части, провинциальные типы: фермеры, батраки, ремесленники – обычные люди с повозками, заваленными поклажей, и ошалевшими от удивления детьми. Несмотря на близость Морока, они выглядели радостными и гордо поднимали головы в желтых капюшонах. Паломники Светлого ордена. Я им дружески кивал, но поговорить не останавливался.
Тик-таун выглядел паршиво и замызганно. Вокруг таверны образовалось скопище лавок и притонов – обычное дело для разбойных городишек, живущих в окружении алкоголя и выкапываемой в Мороке дряни. Азартные игры, шлюхи, драки и скупщики. В городе не было сети фоса, строения сплошь деревянные, за исключением одетой в камень таверны, будто подчеркивающей свое главенство в городишке Морока. Я не любил Тик-таун. Он притягивал всякий никчемный сброд, считавший, что из Морока можно вынести много денег. Леван Ост был не единственным, кто думал, что можно разбогатеть, раскапывая дерьмо Морока и продавая его коллекционерам на запад. Но копатели обычно не заходили далеко. Несколько часов в песках – и можно не найти дороги назад. Группки этих лоботрясов околачивались у входа в таверну. Хотя была зима, со стороны Морока прокатилась волна жары. Погодка стояла как посреди лета, и любители пива выбрались из таверны наружу. Мародеры угадывались сразу: трясущиеся руки, отчаяние на лицах. В Морок идут только отчаянные, тупые или жадные. Похоже, эти соединяли в себе все три ключевых свойства.
– Приятель, ищешь товар? Покупаешь? У меня есть штуки, которых ты в жизни не видел, – окликнули меня, когда я привязывал Сокола к столбу.