– Ага, – сказал Бригт, – если палатку не будете ставить, тут все можно.
– Как же здесь чудесно!
Они отошли к большому, выдающемуся в море валуну, бросили полотенца и стянули платья. Высокая расстегнула бюстгальтер, и тот упал к ее ногам. На нас они вообще не обращали внимания. Девушки разделись догола. Высокая обхватила себя руками и задрожала. Потом повернула голову и посмотрела на нас.
– Пошли! – позвала ее вторая и направилась к воде.
Но удобного для спуска места поблизости от них не нашлось.
– Вот с того камня хорошо прыгать! – крикнул Бригт и показал на обнаруженный нами валун. Он крикнул это так, будто ничего особенного не происходило. А вот у меня во рту пересохло, и я вообще ни слова не мог из себя выдавить. Они подошли к камню, спрыгнули в воду и поплыли.
– Ох-хренеть, – вырвалось у Фруде.
Больше мы ничего не сказали.
Сперва мне показалось, что девушки собираются доплыть до шхер, но потом они вдруг развернулись и поплыли обратно. Плыли они быстро, почти наперегонки, а последние метры словно за жизнь боролись. Высокая доплыла первой. Запыхавшись, она ухватилась за валун.
Смеясь, они вылезли из воды, а после вытерлись полотенцами и стали болтать. Как ни в чем не бывало. Солнце за ними уже зашло, и небо покраснело. Зрелище это было бесконечно прекрасным. Затем девушки оделись и подошли к нам.
– Холодная вода? – спросил Бригт.
– Чудесная!
Девушки завернули за валуны позади нас и скрылись из вида. Перед нами вновь лежало море, ровное и спокойное.
– Не зря мы столько на великах тряслись, – сказал Фруде.
Мы сидели и смотрели на залив. По-моему, разговаривать никому из нас не хотелось. Похолодало, и мы залезли в спальные мешки. Бригт пододвинул примус, и немного погодя мы услышали умиротворяющие гудение газа.
– Как тебе тот альбом U2? – спросил Бригт, потянувшись за кофейником, уже полным воды.
Мы собирались у Фруде дома и на новом магнитофоне переписывали и этот альбом, и The River, и The Wall. На это нам понадобилось три вечера, потому что каждому хотелось иметь все три альбома на кассетах, а значит, нам и проиграть каждый альбом пришлось по три раза. Громкость Фруде настраивал вручную, поэтому результат превзошел все ожидания. Мы даже названия песен переписали на обложки.
– Охрененно крутой альбом! – ответил я. – Там, может, некоторые песни чуть похуже, но музыка очень искренняя и настоящая, а мне такая нравится.
Бригт понимающе кивнул.
– Исполнение очень похоже на «Битлз». Тут тоже гитара, бас и ударные.
– Если у них и следующий альбом такой же хороший будет, я и его куплю.
– А кстати, вы знаете, что «Пинк Флойд» будут кино снимать по мотивам The Wall? – спросил Бригт.
– Кино? – удивился я.
– Концептуальный фильм. Но у нас-то его вряд ли покажут.
– На прошлой неделе The River занял третье место в чартах «ВГ», – сказал Фруде, – я думаю, что он и на первое скоро выйдет.
– Ну, тогда ты вообще прогрессивный, – откликнулся Бригт.
Фруде просиял от такой похвалы, а я почувствовал укол зависти.
Я не выпускал кубик из рук. Теперь уже почти совсем стемнело, но цвета я различал. Время от времени мои попытки заканчивались тем, что я портил уже собранные стороны, но сейчас удалось сохранить и синюю, и белую стороны. Я повернул кубик еще раз. И выпрыгнул из спальника.
– Чего, муравей в спальник заполз, что ли? – спросил Бригт.
– Поучилось! – Приплясывая вокруг примуса, я тряс рукой с зажатым в ней кубиком. – Я сложил кубик Рубика! – Я бросил кубик Бригту и припустил к морю, а там крикнул в сторону залива, – Юлия, я гений!
Мы почти заснули, когда Фруде, глядя в небо, вдруг заговорил:
– Думаете, они в обнимку спят?
– Кто? – не понял я.
– Леди Ди. Думаете, она в сне обнимает Чарльза?
– Спи давай! – скомандовал Бригт.
* * *
Директор вытер пот со лба и продолжил:
– Наверное, сидящим тут ученикам мои слова покажутся странными, а сидящие тут родители сочтут их еще более странными, но именно наши сегодняшние выпускники будут строить будущее Норвегии. Что бы вы ни думали, сейчас я вижу перед собой будущих лидеров.
Я посмотрел на Бригта. Если среди нас и были будущие лидеры, то подходил на эту роль только он, но сейчас этот лидер, похоже, вообще не слушал директора.
Я уставился на пол и разметку, сделанную тут для всяких спортивных игр, о которых я и понятия не имел. Прямо подо мной была нарисована красная линия. Под стулом Юлии она делала поворот и упиралась в другую линию, синюю, а та исчезала под стульями Сёльви и Гюнн. Что все эти линии означают, я не знал. Думаю, у нас в Хаугеосене этого не знал никто, даже учитель физкультуры. Мы все равно ни во что, кроме вышибал и флорбола, не играли. А эти разноцветные линии складывались в какой-то бессмысленный рисунок. Почти как квадратики в кубике Рубика.
* * *
В тот день, когда я собирался продемонстрировать Юлии мою гениальность, мама вновь слегла. Произошло это, потому что Харальд купил мопед, «Темпо-Корвет-68», из-за которого я безгранично завидовал брату. Мама очень переживала, говорила, что это невероятно опасно, и в конце концов слегла. Папа все выходные подкручивал что-то в «лорелей».
Когда мы собрались уходить, папа вышел из-под навеса, вытирая тряпкой вымазанные машинным маслом руки.
– Ничего, она свыкнется. Поезжайте.
– Это уж совсем ни в какие ворота, – сердито сказал Харальд. Он поднял мопед и вывел его на улицу. – Целая трагедия из-за какого-то мопеда.
Он нажал на стартер, но двигатель и не думал заводиться.
Харальд всегда злился, когда мама плохо себя чувствовала. Если такое случалось, он целыми днями пропадал у приятелей и дома почти не появлялся. Когда я защищал маму, он говорил, что ей надо просто взять себя в руки. Сложность заключалась в том, что чем больше он отдалялся, тем сильнее на меня давила ответственность.
Харальд давил на стартер, мопед трясся, но не заводился.
– Надо проверить, может, зажигание не работает. – Папа вытащил свечу зажигания, а Харальд снова надавил на стартер. Зажигание работало отлично. Папа вернул свечу на место.
– Разгоню его. – И Харальд побежал под горку рядом с мопедом. Где-то на полпути вниз он запрыгнул на седло. Двигатель тихо и грустно загудел, но вскоре звук изменился, и спустя секунду мопед ожил. Внизу Харальд развернулся и поднялся обратно к нам. Я протянул ему шлем.
– Сегодня вечером карбюратор почистим, – сказал папа, а Харальд опустил забрало.
Потом мы стояли и смотрели ему вслед. Харальд поступил в школу во Фредрикстаде, на курс общих предметов. Мне оставалось лишь мечтать о той свободе, к которой мчал его сейчас мопед.
– Тебе будет грустно ездить в школу без Харальда? – спросил папа.
– Немножко, – признался я.
– У тебя же Фруде остался.
– Ну да. Ой, я уже опаздываю.
Папа молча смотрел, как я вывожу из гаража велосипед.
– Не переживай из-за мамы, – сказал он.
– Думаешь, она долго проболеет?
– Да нет же, скоро опять повеселеет. Не думай об этом. Зато, когда ты решишь завести себе мопед, тебе будет проще: основной удар Харальд на себя уже принял.
Я выехал на улицу, а папа по-прежнему тер руки тряпкой.
Мне было неспокойно. Я радовался, что увижу Юлию, но одновременно расстраивался, потому что каникулы кончились и надо возвращаться в школу. Сейчас еще и мама слегла. Мы с Фруде ехали по направлению к Хауге, и я радовался, что у меня есть Фруде.
– Ты рад, что снова Сёльви увидишь? – спросил я.
– Да я больше не влюблен.
– Как это?
– А все прошло.
– И ничего больше не чувствуешь?
– Наверное, оно и к лучшему. У меня все равно шансов не было. Может, еще в кого-нибудь влюблюсь.
– Да наверняка. Девчонок полно.
В том, что Фруде и правда был по-настоящему влюблен, я сомневался. Если бы его чувства были хоть чуть-чуть похожи на те, что я испытывал к Юлии, они так просто не прошли бы. Возможно, ему тогда просто захотелось что-то сказать. Больше я выспрашивать не стал, а чтобы поддержать разговор, сменил тему:
– Ты знаешь, что теперь делают пластинки, которые не поцарапаешь?
– Пластинки, которые не поцарапаешь? С музыкой?
– Ага, но по размеру они меньше. И считываются лазером. Харальд сказал, что их можно хоть в варенье окунуть, и ничего им не сделается.
– А зачем их в варенье-то окунать?
– Все, забудь. Главное, что испортить их практически невозможно, а играть они могут несколько часов подряд. На один диск все альбомы битлов уместятся. Прикинь?
– И какая тогда обложка будет?
– Да какая разница? Что-нибудь придумают.
– Мне как-то не верится. Про варенье – это хрень какая-то.
Мы подъехали к школе и поставили велосипеды возле стойки. Похоже, Фруде я не убедил.
В вестибюле мы наткнулись на Рунара – тот щекотал какую-то девчонку, а та взахлеб смеялась.
Рунар учился в параллельном классе. Он был из верующих, но в то же время очень популярным. Как ему удавалось это совмещать, я так и не понял, и, если бы они с Юлией не пели в каком-то религиозном хоре, я бы вообще его не замечал. По какой-то неведомой мне причине девочки не возражали, когда Рунар их лапал. Уму непостижимо – нам, всем остальным, достаточно было лишь приблизиться к девчонкам, как те начинали беситься.
– Привет, парни, – сказал Рунар, – готовы к старту?
Девчонка вывернулась у него из рук и скрылась под лестницей. Рунар рассмеялся.
– Ждем не дождемся, – я сделал вид, будто шучу.
Мы направились к лестнице.
– Как вам вчерашний матч? – спросил Рунар.
– Крутяк! – ответил Фруде. – Мы их вчистую сделали!
Вообще сезон для фредрикстадской команды выдался неудачный, но накануне они разбили Хаугар на чужом поле. Шесть – ноль.
Рунар кивнул.
– Значит, мы тоже на что-то способны, да?
Он свернул направо, а мы зашагали прямо, мимо открытой двери в учительскую, где висели потные клубы сигаретного дыма.
Когда мы подошли к классу, рядом стояла Юлия, а с ней – двое других девочек из Хауге. Вот и она, Юлия. Как картинка, шоколадно-загорелая, в белой кружевной блузке с короткими рукавами и выцветших джинсах. На клапане рюкзака было написано: «Все уроды», а рядом на ремешке висела большая розовая соска. Какая же Юлия была красивая! В животе у меня снова разлилась теплая тяжесть.
– Привет! – поздоровался я.
Юлия подняла голову и улыбнулась:
– Привет! Как вы в тот раз – доехали до Мэррапанны?
– Ага, – сказал я, – долго мы тогда проездили.
Она засмеялась.
– А фотография хорошая получилась?
На той фотографии Юлия вышла так, что лучше не бывает, а улыбалась она так чудесно, что даже двое уродцев, пристроившихся с обеих сторон, не испортили снимок.
– Отличная! – ответил я. – Я могу тебе сделать фотку.
– Спасибо.
Я напечатал несколько снимков – один носил с собой в бумажнике, а еще один осмелился повесить на пробковую доску у меня в комнате. Мама спросила, кто эта девочка на снимке, и я почти сказал ей правду: что это наша одноклассница, которую мы случайно встретили, когда ездили в поход.
Меня поразило, насколько Юлия повзрослела. Нет, внешне она не изменилась, но выглядела увереннее. Старше. Я не сомневался, что обо мне она думает то же самое, и подумал, что это отдаляет нас друг от дружки.
Мы прождали десять минут, а потом пришел инспектор и сказал, что Сосиска заболел.
– У вас есть какое-нибудь домашнее задание?
– Мы можем задачки по математике порешать, – нашелся Кеннет.
– Отлично, тогда проконтролируешь, чтобы никто без дела не сидел, – сказал инспектор и вышел из класса. Учебники мы еще не получили, но говорить об этом ему не стали.
Кто-то уселся играть в карты, а остальные просто болтали. Мы с Фруде и Бригтом расположились на задних партах, рядом с Юлией, Сёльви и Гюнн. Сперва разговор не клеился, но потом Сёльви рассказала, как она ездила летом на юг, и мы разговорились. Я вытащил из рюкзака кубик Рубика. Последние недели я оттачивал технику. Мой рекорд составлял три минуты и пятьдесят три секунды, но для этого надо было собирать так быстро, что в глазах мелькало. Сегодня же я никуда не торопился. Достаточно просто собрать его – и я гений.
Я медленно вертел кубик, время от времени показывая его собравшимся, чтобы те следили за развитием событий.
Вскоре все углы были собраны. Прозвонил звонок, и в класс вошел святоша Рунар, но я не обратил на него внимания: сегодня ему было нечем крыть. Разговор мало-помалу затих, и все вокруг молча смотрели на кубик. И Юлия тоже. Теперь не хватало лишь трех квадратиков. Одним движением я поставил их на место.
– А где ты инструкцию взял? – спросил стоявший за моей спиной Рунар.
Я замер и посмотрел на него.
– Инструкцию?
– Ну да. Где инструкцию-то взял? В Швеции?
– В Швеции? – растерянно переспросил я. Я ждал этого момента с той самой экскурсии в Осло, а этот придурок рассказывает о каких-то шведских инструкциях. Это ему что, игрушечный домик сколотить?
– Ты ж не сам его собрал. – Рунар рассмеялся. Как раз в этот момент все квадратики встали по местам. Я поднял кубик вверх.
Все засмеялись. И Юлия тоже.
– Мой рекорд – пять с половиной минут, – сказал Рунар.
– Пять с половиной минут? – восхищенно повторила Юлия. – Это неплохо. А у тебя какой рекорд, Андерс? – Она не сводила с меня своих ясных глаз. Моргни она – и я упал бы замертво.
– Я не засекал.
* * *
– Наверное, некоторым из вас учеба уже надоела, – проговорил директор, – но поверьте мне: в тот день, когда вы перестанете учиться, можете смело ложиться и умирать, – эти слова прозвучали неожиданно резко, в том числе и для самого директора, потому что тот вдруг сосредоточенно уставился в разложенные перед ним листки бумаги. Видно, это в них написано не было. Не исключено, что он сказал это искренне. Но директор быстро нашелся:
– Поэтому учитесь, узнавайте и постарайтесь сберечь любопытство, свойственное молодости.
Фруде вздрогнул. Что-то угодило ему в голову. Крышечка от бутылки кока-колы, в которую была засунута записка. «Извиняемся». Мы обернулись. Кеннет и другие красно-белые толстовки довольно лыбились. После того случая с велосипедом эти козлы ему прохода не давали.
* * *
Девочки из Хауге жили совсем недалеко от школы, но этой осенью мы начали провожать их до дома, после чего садились на велосипеды и ехали дальше. А в тот вторник Фруде спешил и уехал раньше.
– Мне на музыку надо, у меня занятие. Увидимся. – И он укатил, а мы с Бригтом пошли провожать девочек.
– Смотрели вчера новости про подводную лодку? – спросил я, чтобы хоть о чем-то поговорить.
Накануне вечером по телевизору только и было разговоров, что о советской подводной лодке, которая села на мель в шведских шхерах. Русский капитан выглянул из люка и растерянно вертел головой, а не менее растерянные шведы придумывали, как им поступить. Шведы даже угрожали развязать третью мировую войну, если советское спасательное судно, подошедшее подозрительно близко к шхерам, быстро не уберется оттуда.
– «Нам под водой границу не видно», – передразнила Юлия, и мы рассмеялись, хотя за день уже сто раз слыхали этот анекдот.
Спереди послышались какие-то крики. На холме «звездные» преградили Фруде дорогу и не давали проехать. Мы подошли поближе.
– И куда ж это ты так торопишься? – с издевкой спросил Кеннет.
– На музыку, – пробормотал Фруде.
– Ах, н-на м-м-м-м-музык-к-к-ку?
«Звездные» заржали.
– Эй, отвалите от него! – крикнул я. – Он же вас не трогал!
– А это кто к нам пожаловал? Да это ж битломан, священник и добропорядочные христианки! Вот так встреча! Какая честь! – Он раскланялся перед нами, прямо как дирижер перед зрителями, а «звездные» заржали. Потом Кеннет мотнул головой в нашу сторону, и трое мордоворотов направились к нам. Нам пришлось отступить – выбора не оставалось.
– У тебя что, велик новый? – с деланой заботой спросил Кеннет.
Новый велосипед появился у Фруде неделю назад. Это был голубой DBS с переключателем скоростей, подставками для обуви и оранжевым рефлектором. Фруде купил его на осенней распродаже в спортивном магазине во Фредрикстаде.