– …но разместить такое государство в местности, где не понадобится ввоз, почти невозможно?
– Невозможно.
– Значит, вдобавок понадобятся еще и люди для доставки того, что требуется, из другой страны. [Там же, 132]
Платон понимает, что для ведения торговли государству понадобятся купцы и что внутреннее производство определенных благ будет превышать те количества, которые нужны для внутреннего потребления, так что излишек можно будет обменивать на предметы импорта.
Все это, пожалуй, приводит к косвенному умножению выгод, порождаемых разделением труда и специализацией, позволяющей вести торговлю между разными регионами и странами, но Платон далек от такого вывода. Примерно через двадцать лет после Платона Ксенофонт рассмотрел совместное действие двух факторов, а именно углубления разделения труда и размера рынка. Он отмечал, что в маленьких городах каждый индивид занят решением многих задач, тогда как в больших городах каждый индивид специализируется на каком-то одном занятии, сделав вывод, согласно которому «разумеется, кто проводит время за столь ограниченной работой, тот и в состоянии выполнять ее наилучшим образом» [Ксенофонт, 1976, 188]. Как ни близко подошел Ксенофонт к тому, чтобы сформулировать соответствующее экономико-теоретическое положение, он нигде не утверждает явным образом, что в действительности международная торговля увеличивает размер рынка, стимулирует более глубокое разделение труда и дифференциацию его видов, а также порождает материальные экономические выгоды. И Платон, и Ксенофонт описывают разделение труда, имея в виду уровень индивидов, но они нигде не применяют эту концепцию к различным регионам мира.
Таким образом, наблюдения, сделанные древними авторами в отношении торговли, так и не привели к возникновению цельного мировоззрения, в рамках которого внешней торговле давалась бы положительная оценка. В действительности, древнегреческие философы призывали к ограничениям торговли, видя в ней угрозу моральным и гражданским добродетелям. Они полагали, что контакты с прибывающими из других стран чужеземцами вредны для закона и порядка, определяющих жизнь полиса, и что они могут подорвать моральные устои общества. Так, в «Политике» Аристотель говорит, что при выборе идеального места для полиса предпочтение нужно отдавать территориям, обеспечивающим максимальную степень самодостаточности, поскольку это уменьшит интенсивность торговли до уровня, при котором имеет место лишь «естественный» внутренний бартер, а также потому, что это будет способствовать обороне полиса и сохранению полисной морали, так что все эти положительные моменты будут следствием уменьшения количества и интенсивности контактов с иностранцами. Самодостаточность считается чем-то безусловно более предпочтительным, тогда как торговля с заморскими землями трактуется как деятельность, чреватая зависимостью, хотя нужно отметить, что под самодостаточностью греки не подразумевали полной автаркии, – даже их философы с неохотой признавали, что по крайней мере какая-то внешняя торговля диктуется необходимостью[15]. Аристотель соглашается с тем, что если бы можно было избежать опасностей, исходящих от нежелательных иностранцев, то в этом случае «торговля имеет свои выгоды – как в виде безопасности, так и в виде поставки необходимых товаров. <…> Ввоз товаров, которых нам не довелось иметь в нашей собственной стране, и вывоз излишков наших товаров, суть вещи неразделимые» (пер. с англ. по [Aristotle, 1932, 561–563])[16]. Например, морской порт, в котором активно ведется торговля, может прилегать к городу, но, по возможности, он должен быть отделен от него стеной, так чтобы порт мог бы оставаться под бдительным надзором властей. Однако, как подчеркивает Аристотель, даже при выполнении этого условия импорт должен ограничиваться поставками некоторых совершенно необходимых предметов ввоза, таких как продовольствие для потребления или лес для строительства судов, а превышения этого уровня по мотивам получения прибыли допускать нельзя. Поэтому Аристотель советует государственным деятелям разузнать, какие предметы экспорта и импорта являются «совершенно необходимыми» – с тем, чтобы заключить торговые соглашения с другими странами, договорившись с ними о поставках того, что им нужно, и о том, чтобы торговые дела велись справедливо (см. [Aristotle, 1926, 45])[17].
В отличие от Аристотеля, Платон занимает более определенную позицию в том, что касается конкретных шагов, которые необходимо осуществить для достижения самодостаточности. В частности, он полагает, что ни экспорт, ни импорт не должны облагаться пошлинами, но что при этом власти должны полностью запретить ввоз «таких импортных материалов, которые используются на то, что не является необходимым» [Plato, 1914, 2; 185], а также должен быть запрещен экспорт «всего, что обязательно должно оставаться внутри страны»[18].
Чем объясняется это характерное для античной эпохи отношение к торговле, которое можно называть, в лучшем случае, прохладным? Совершенно очевидно, что греки и римляне осознавали экономическую выгодность торговли, однако она внушала им тревогу, поскольку они расценивали торговлю прежде всего как деятельность, имеющую ряд отрицательных последствий внеэкономической природы[19]. Каждая социальная группа античного общества ощущала себя находящейся в привилегированном положении по отношению к иностранцам, так что ни у кого не было ни малейшего желания способствовать расширению контактов с чужаками. Ранние античные авторы испытывали недоверие к деятельности купцов и торговцев и задавались вопросом об их лояльности в качестве граждан полиса. «Утверждалось, что презрение греков к ремеслу и торговле, свидетельства чему так многочисленны в их литературе, на самом деле представляет собой аристократический предрассудок», – писал Хазебрёк, высказывая предположение, согласно которому «это отношение, однако, было существенно более укорененным и распространенным, чем это бывает у предрассудков» (см. [Hasebroek, 1933, 39]). Однако в реальности презрительное отношение к торговле никогда не было чрезмерным, а идеал самообеспечения никогда не мыслился как полная автаркия. Ранние античные мыслители неохотно, но признавали, что в определенной мере торговля жизненно необходима, и что, следовательно, купцов и торговцев нужно терпеть, хотя поощрять их и не стоит.
Доктрина вселенской экономики
Доктрина вселенской экономики (the doctrine of universal economy), имеющая своим первоисточником то благоприятное восприятие моря, о котором мы говорили выше, со временем эволюционировала и получила статус главенствующей теории, объясняющей не только причины, по которым необходимо допускать межрегиональную торговлю, но даже и то, почему она должна осуществляться беспрепятственно, т. е. почему она должна быть свободна от всякого вмешательства. Согласно этой доктрине, боги нарочно разбросали по миру ресурсы и товары неравномерно, желая способствовать торговле между регионами[20]. В наиболее удачной формулировке, принадлежащей Джейкобу Вайнеру, эта доктрина уникальным образом сочетает в себе следующие четыре идейно-теоретических элемента (см. [Viner, 1976, p. 27–54]). Во-первых, в ней находит выражение космополитический взгляд стоиков на человечество как на братство всех людей. Во-вторых, она указывает на то, что торговля и обмен порождают выгоды для всего человечества. В-третьих, она включает в себя концепцию, согласно которой экономические ресурсы неравномерно распределены по миру. Наконец, она утверждает, что причиной такого положения дел является священная воля богов, намеренно действующих так, чтобы способствовать торговле и мирному сотрудничеству людей.
Эта доктрина была разработана философами и теологами в течение первых веков новой эры. Весьма близко к тому, чтобы в полной мере осознать и явно сформулировать данную теорию, подошел философ-стоик Сенека (4—65 г. н. э.). Он отмечал, что провидение организует природные стихии так, чтобы «ветер сделал возможной связь между всеми людьми и объединил разные страны, разделенные в географическом отношении» [Seneca, 1972, 115][21]. Однако это его соображение ненамного отличается от сказанного Плутархом, которого мы цитировали выше. Филон Александрийский сформулировал эту доктрину более развернуто:
Он не изготавливает самостоятельно ни одну из этих вещей полностью, так чтобы не иметь потребности в какой-либо из остальных вещей. Поэтому, желая иметь то, что ему нужно, он волей-неволей должен будет прибегнуть к некоему способу, который поможет ему удовлетворить его нужды, и этот способ будет совместным и взаимным. Так, посредством взаимности и совместности <…> боги дают понять, что люди должны прийти к сотрудничеству и согласию, образовав единую гармонию, и что ими должно управлять универсальное начало, побуждающее их отдавать и брать, что приведет к совершенству весь мир. (Пер. с англ. по [Philo, 1929, 2: 73–74])[22].
Раннехристианский автор Ориген писал около 245 г. н. э.: «Тому же самому недостатку в удобствах жизни мы обязаны возникновением и корабельного дела, и искусства управлять кораблями, благодаря чему явилась возможность произведения одних стран перевозить в другие, где этих произведений не имеется» [см. Origen, 1953, 245; Ориген, 2008, 762].
Пожалуй, наиболее удачная формулировка этой доктрины принадлежит языческому автору IV в. н. э. Либанию[23], который утверждал в своих «Речах» (Orations, III):
Боги не ниспослали все продукты всем местам на Земле в одинаковой мере, но распределили свои дары по разным регионам, ставя своей целью, чтобы люди научились создавать общественные отношения, так чтобы у каждого была необходимость получать помощь от других. И этим они вызвали к жизни торговлю, чтобы все люди могли совместно наслаждаться плодами Земли, вне зависимости от того, где именно те произведены[24].
Данная краткая формулировка содержит все четыре элемента, упомянутых Вайнером. На протяжении последующих столетий она часто использовалась в качестве краткого изложения сути доктрины вселенской экономики. У Либания, в его школе в Антиохии, были ученики, которые поспособствовали дальнейшему распространению этой доктрины. Один из них, св. Василий Великий, писал, что «для купцов море является покровителем их богатства, и оно с легкостью удовлетворяет жизненные потребности людей, позволяя зажиточным людям вывозить излишки изделий и доставляя нуждающимся то, что удовлетворяет их нужды» [St. Basil, 1963, 65][25]. Другой ученик Либания Иоанн Златоуст также следовал своему учителю, когда писал о том, что море соединяет разные земли, помогая преодолеть препятствия в виде больших расстояний, мешающих дружеским отношениям между людьми вследствие больших расстояний, и о том, что море превращает Землю в единый дом, населенный всеми (см. [John Chrysostom, 1874, 124–125]).
Один из наиболее талантливых толкователей этой доктрины, богослов из Антиохии и ученик Иоанна Златоуста Феодорит Кирский, около 437 г. писал в своем произведении «Десять слов о Промысле»:
Можно также видеть, что морем приводятся в дружеское общение отдельные и далеко одна от другой лежащие части суши, потому что Творец, желая самою природою вложить в людей единомыслие, связал их между собою разными потребностями. Морем совершаем дальние путешествия, у других собираем потребное для нас и отдаем им за это необходимое для них. Промыслитель не дозволил каждому уделу земли производить все, потребное людям, чтобы довольство во всем не повредило дружбе, потому что пресыщение высокомерно и порождает неурядицу. Поэтому-то средину обитаемой земли покрывает море и, разделенное на тысячи заливов, подобно торжищу в большом каком-либо городе, предлагает нам всякое обилие необходимого, приемлет на себя множество продавцов и покупщиков, пересылает их от одного места в другое и оттуда – опять в то же место. Поелику совершать путешествия по твердой земле трудно, а сверх трудности даже и невозможно посредством оных удовлетворить всякой нужде, то простирает хребет свой море, приемлет на него и малые, и большие ладьи и относит, кому нужно, огромный и необходимый груз. Ибо видим, что груз одного корабля переносят на себе многие тысячи вьючных животных. Но чтобы совершающие путь свой морем не огорчались продолжительностию, Творец, как некие гостиницы, поставил на нем острова, где путники пристают, отдыхают, закупают потребное для них и снова отправляются, куда лежит им путь [Theoderet, 1988, 30; Блаженный Феодорит Кирский, 2014].
На протяжении многих веков после написания этих слов, всегда, когда речь заходила о свободе торговли, немедленно всплывала и доктрина вселенской экономики, вновь и вновь привлекая к себе внимание. Эту доктрину в равной мере разделяли и меркантилисты, и сторонники свободной торговли, хотя у первых она подвергалась определенным искажениям, которые вносились для того, чтобы служить целям меркантилистских интерпретаторов. Эта концепция стала элементом учения о естественном праве и проложила путь многочисленным космополитическим политико-философским теориям, расцвет которых пришелся на эпоху Просвещения и более позднее время[26]. Если сравнить эту доктрину с более ранними доктринами Древней Греции и Древнего Рима, можно заметить, что экономические выгоды внешней торговли были признаны очень рано. На базе концепции неравномерности распределения благ по различным регионам и на базе понимания того обстоятельства, что разделение труда может с лихвой компенсировать действие этого фактора, можно было бы построить полную версию экономико-теоретического обоснования свободы торговли. Однако во многих случаях античные авторы считали свободу международной торговли чем-то нежелательным, поскольку они опасались ее внеэкономических последствий.
Экономическая мысль ранних христиан и схоластов
Несмотря на то что доктрина вселенской экономики проникла в теологию ранних христиан, отцы церкви, считая экономику разделом этики, подобно грекам и римлянам античной эпохи порицали торговлю, видя в ней занятие, поощряющее мошенничество, возбуждающее алчность и ориентирующее христиан на ложные ценности в виде мирских выгод[27]. Многие авторы эпохи раннего христианства черпали свои убеждения из библейского текста о Христе, изгоняющего торговцев из храма. Занятия торговлей трактовались как то, что серьезно угрожает спасению души, соблазняемой корыстью, обманом, мошенничеством и множеством других пороков. «Позвольте христианам исправиться, позвольте им не заниматься торговлей», – увещевал в начале V в. Августин Блаженный (пер. с англ. [St. Augustus, 1888, 320]. Несмотря на то что Августин сочувственно относился к молитве гипотетического морального и честного торговца, занимающегося торговлей с другими странами, в конечном счете и ему он отказывал в действенности его молитв («поскольку они являются действующими торговцами, они не удостоены милости Божьей»).
Отвергая учение Либания, Августин пишет: «Господь создал море не для того, чтобы по нему плавали, но из-за красоты этой стихии. На море обрушиваются штормы, следовательно, вы должны опасаться его и использовать его… для добычи пропитания, а не для целей торговли»[28]. Св. Амвросий считал, что торговля существует потому, что корыстные желания торговцев по своей силе перекрывают волнение моря. Торговля порицалась так последовательно, что переводчик св. Амвросия заметил: «…Непохоже, чтобы св. Амвросий верил в саму возможность честной торговли»[29].