Год без мужчин. Чему я научилась без свиданий и отношений - Бомбора 2 стр.


Мы отодвигаем брак на все более позднее время. В 2018 году Управление национальной статистики опубликовало доклад, в котором сказано: «Для разнополых браков средний возраст мужчин, вступающих в него, в 2015 году составлял 37,5 лет, тогда как для женщин – 35,1 года».

Другими словами, среднестатистической невесте было 35 лет, тогда как среднестатистическому жениху около 38. Это открытие спровоцировало волну заголовков в прессе, таких как: «Все больше возрастных невест: средний возраст женщин, идущих в наше время к алтарю, – более 35 лет». В 2015 году 75 % мужчин и 76 % женщин заключали брак впервые[3]. Шесть из десяти невест были старше тридцати.

В 1970 году средний возраст вступления в брак составлял 27 лет для мужчин и 25 – для женщин[4]. Таким образом, в сравнении с 1970 годом мужчины стали жениться на одиннадцать лет позже, а женщины – на десять лет позже. Поразительно, да?

Что еще более удивительно, 42 % браков заканчиваются разводом. Что означает – почти половина из тех, кто с надеждой, сияя, идет к алтарю, внезапно оказываются одинокими в последующие годы.

Одиночество сейчас норма

До того как раскопать эти данные, показывающие, что одинокие теперь, наоборот, превращаются в большинство, я написала кучу крутых материалов о ниспровержении норм, которые стали ненужными, а затем обнаружила, что сейчас норма – это мы. Я не знала этого. А вы?

Как бы то ни было, многие до сих пор не могут поверить, что это так. Быть одиноким до сих пор выглядит как своего рода бунт, подрыв устоев. Почему? Потому что мы до сих пор живем в тени нуклеарной семьи и кряхтим под грузом ожиданий наших родителей.

Я думала, что любые отношения, неважно, насколько они токсичны, лучше, чем ничего.

Поговорим об этом позже, но в то время, когда росло и взрослело поколение беби-бумеров[5], произошел мощный всплеск количества браков, вот, скорее всего, почему наши родители так озадачены, что мы не женаты, как они в нашем возрасте. (Если вам от 25 до 50, вы, вероятней всего, отпрыск беби-бумеров.)

Наши родители и СМИ научили нас бояться одиночества. Я очень хорошо знаю этот страх. Вот почему в двадцать я никогда не была одинокой, вместо этого перепрыгивая от бойфренда к бойфренду. Я думала, что любые отношения, неважно, насколько они токсичны, лучше, чем ничего.

Когда я не была с кем-то, то чувствовала себя плоской и темной, как комната, погруженная в кромешную тьму, ждущая, чтобы кто-то пришел, включил свет и наполнил ее жизнью еще раз. И, по иронии судьбы, учитывая первостепенное значение, которое я придавала сохранению отношений, я сама же их и рушила, постоянно выслеживая, изменяя, затевая ссоры и все такое прочее. Могла расстаться с парнем, только чтобы использовать это расставание как рычаг для получения большего внимания.

В последние годы я научилась себя контролировать. Я не остаюсь в нездоровых отношениях, больше не боюсь быть одной, могу ходить на свидания, не теряя рассудка. Теперь я научилась ценить свое одиночество вместо того, чтобы тоскливо смотреть на пары и думать: «Я тоже так хочу. Почему у меня этого нет?»

Как уже говорила, я не излечилась от любовной зависимости. Она до сих пор кружит внутри меня, рыча и требуя пищи. Но я научилась жить с ней, укрощать ее, держать на поводке, переучивать и даже иногда гладить. И я по-настоящему счастлива одна.

Работа над любовной зависимостью привела к тому, что я чувствую себя свободной от необходимости иметь пару. В двадцать я была одна на протяжении «огромного» периода в шесть месяцев (которые в основном были посвящены поискам новых кавалеров), а за последние пять лет я не состояла в отношениях в течение трех с половиной лет. Это рост с 5 % одиночества в двадцать до 70 % за последние пять лет.

Давайте начнем обратную промывку мозгов

Итак, что мы собираемся делать в этой книге? Что будет дальше?

Мы собираемся перепрограммировать сами себя с помощью психологов и нейробиологов, которые расскажут о тех посылах общества, которые подсаживают нас на крючок любви и делают мозг помешанным на этом чувстве.

Мы разберемся в идеях, которые получаем из литературы, кино и телепередач, именно они переводят нас в состояние навязчивой потребности в романтической любви (трилогия про Бриджит Джонс, конечно же, заканчивается свадьбой). Эти посылы проникают нам под кожу, просачиваются в подсознание. Они заставляют думать, что счастье обязательно должно включать пару силуэтов на фоне заката. Знаете что? Это вовсе не так!

Если вы хотите встречаться с кем-то, я расскажу, как научилась делать это осознанно, не превращаясь в невменяемого инстаграм-преследователя и не думая, что влюблена в какого-то чувака, которого знаю от силы две недели.

Что наиболее важно, мы собираемся найти и освободить источник радости одиночества. И убедиться, что он никуда не исчезнет[6].

Часть 1

Создавая любовную зависимость

Что такое любовная зависимость?

Priory, один из самых авторитетных центров лечения зависимостей в Великобритании, определяет любовную зависимость как «чувство, характеризующееся эмоциями, вызывающими сильное навязчивое поведение, которое страдающий вынужден повторить, невзирая на последствия».

Моя интерпретация такова: любая зависимость – это безумие, во время которого повторяешь одни и те же вещи и, несмотря на неудачи, ожидаешь другого результата.

Доктора Вик Уоттс и Мел Девис из отдела работы с зависимостями центра Priory интерпретируют классическое поведение при любовной зависимости как:

1. Цепляться за идеализированные отношения, невзирая на отличающуюся от них реальность.

2. Снова и снова возвращаться в абьюзивные и опасные отношения.

3. Возлагать ответственность за свое эмоциональное благополучие на других.

4. Требовать внимания от множества различных отношений и искать новые источники внимания.

Я могу точно сказать, что вижу себя в каждом из этих четырех признаков. Ага, угу, галочка, делала все это. БИНГО! У меня любовная зависимость.

Давайте разберем каждый пункт, и я расскажу, как выглядели мои симптомы.


1. Цепляться за идеализированные отношения, невзирая на отличающуюся от них реальность.

Я фантазировала о любви как в кино, пытаясь поднять свои отношения на такой же уровень, и была разочарована, когда осознавала, что мне это не под силу. Пришлось быть одновременно и идеалистом, и критиком.

Я пыталась сделать все, чтобы избежать одиночества, в том числе мирилась с неподходящим обращением и/или встречалась с людьми, которые мне не нравились. Я ставила возможность быть в паре выше собственного счастья.


2. Снова и снова возвращаться в абьюзивные и опасные отношения.

Как вы прочтете далее в книге, иногда поведение, с которым я мирилась или как я вела себя, было экстраординарно безобразным, потому что я отрицала реальность.

Если мне казалось, что отношения начинают угасать, я реагировала слежкой и скандалами. Так, верьте или нет, проявлялась моя стратегия выживания. «Если я найду, что не так, может быть, смогу это исправить» и «Если я буду угрожать своим уходом, может быть, он будет упрашивать меня остаться и поймет, что не может жить без меня».

Но эта агрессивная, изменчивая тактика только разрушала отношения, вместо того чтобы «спасти нас».


3. Возлагать ответственность за свое эмоциональное благополучие на других.

Я не имела ни малейшего понятия о том, что мое счастье – моя личная ответственность. Сказать правду? Если мне было грустно, то я полагала, что это вина моего кавалера. Он должен был сделать меня счастливой. И если не справлялся с задачей, то это плохой кавалер.


4. Требовать внимания от множества различных отношений и постоянно искать новые.

Если я не была в отношениях, то искала новые так же срочно, как вы ищете место, где жить. Друзья называли меня «любовной обезьянкой» за то, что я металась от мужчины к мужчине словно обезьянка, которая прыгает с дерева на дерево. Даже когда была в паре, я выпрашивала внимание у других мужчин. И путала физическую близость с духовной: я получала секс, когда на самом деле просто хотела душевной теплоты. И он больше походил на движущуюся художественную инсталляцию, призванную вызвать одобрение и аплодисменты, чем на акт любви.

Счастлива сообщить: теперь я могу пресечь любое подобное поведение. Уф! Но я все еще бдительно слежу, чтобы оно случайно не вернулось обратно.

Если вы думаете, что тоже подпадаете под категорию любовного наркомана, не будьте обескуражены этим ярлыком. «Я не люблю термин «любовный наркоман», потому что кажется, будто он подразумевает пожизненную проблему, – сказала мне доктор Дженни Тайтз, сертифицированный психолог и автор книги «Как быть Одиноким и Счастливым». – В любой момент мы можем выбрать другое действие и создать новые схемы поведения, связанные с нашими надеждами. Прошлое не должно влиять на наше будущее».

Я согласна. И думаю о зависимости больше как об опыте, чем о том, что определяет меня. Если бы я была педантичной, то могла бы сказать: «Я испытала любовную зависимость и все еще склонна демонстрировать ее признаки». Но это чертовски длинно, и я не готова писать это снова и снова, поэтому считайте, что «любовный наркоман» – это сокращение. Я буду носить этот ярлык, но вы, конечно, не обязаны это делать.

И самое главное: если вы чувствуете, что тоже попались на крючок любви, – надежда есть. Изменения вполне возможны. Люди меняются в один миг.

Когда я вырасту, хочу выйти замуж

Когда мне было четыре, я могла влезть на верхушку высоченного дуба, растущего у дороги в конце улицы. Никто из мальчишек не мог этого сделать. Я – царь горы, когда все они – грязные поганцы. Но потом, когда мне было пять, я осознала, что девочки не лазают по деревьям, это удел мальчишек. Девочки должны быть царицами, не царями.

Вместо этого я начала делать «духи» из раздавленных лепестков роз и крошечных утопленных насекомых. Я осторожно, высунув язык от усердия, помещаю свое творение под горячий пресс, чтобы «запечь». Потом намазываю «духами» себя, а после и мою сопротивляющуюся этому маму. Уже в то время я была совершенно уверена, что цель девочек – привлекать. И что моя единственная судьба – это замужество.

В семь лет я и мои подруги сидели на бордюре нашей улицы в Каррикфергюсе, рассчитывая процентную совместимость с именами мальчиков, которые нам нравятся. А они в тот момент играли в футбол и даже внимания на нас не обращали. Меня болтает, как стрелку испорченного компаса, между тем, что я хочу делать на самом деле (крутиться рядом с братом, который чинит колеса своего велосипеда), и тем, что, как мне говорят, я должна хотеть делать (играть с куклой, которая писается, если дать ей попить. Это в прямом смысле все, что она может делать *закатывает глаза*).

Когда мне было пять, я осознала, что девочки не лазают по деревьям, это удел мальчишек. Девочки должны быть царицами.

Если моя цель – заслужить мужское одобрение, то я уже ее провалила. Чувствую себя отвергнутой обеими отцовскими фигурами в своей жизни. Когда я превратилась в неуклюжего подростка, мой отец, кажется, совсем не был в восторге. Мои родители развелись, и мама снова вышла замуж, когда мне было десять. Именно тогда я приобретаю отчима, который меня откровенно терпеть не может.

Мой отчим заставляет моего брата и меня стучаться, если мы хотим зайти в гостиную (нам запрещено там появляться после семи вечера), печатает для нас письма с маркированными списками того, что мы делаем не так (оставляем слишком много масла на ножах, отправляя их в посудомойку!), называет нас «квартирантами» и дает четко понять, что мы съезжаем, как только нам исполнится восемнадцать, а там хоть трава не расти.

Если мои друзья без предупреждения звонят в дверь, он с ревом и ругательствами гонит их прочь, потому что они заранее не согласовали визит. Я не знаю, чего он ожидает: гонца со свитком на коне?

От всей этой ситуации в доме меня спасают только книги. К двенадцати годам я перечитываю добытую из-под полы копию романа «Forever» авторства Джуди Блум около семи раз. Я пьянею от романтики, которую она описывает. Когда-нибудь я полюблю мужчину так сильно, что позволю ему засунуть его «дружка» внутрь себя.

Мой отчим читает мои дневники. На следующую ночь я со своей лучшей подругой Сэм прокрадываюсь из дома и, отчаянно рыдая, топлю остальные дневники, пока не найденные, в пруду в парке. Чувствую себя так, словно хороню любимое домашнее животное. Мы идем домой, обсуждая план побега в Бирмингем, где будем делать покупки на блошином рынке, что-нибудь себе проколем, будем ходить на свидания с гитаристами и тусоваться в клубе Snob’s каждую пятницу.

Чувствуя себя глубоко несчастной, я спрашиваю папу, могу ли приехать к нему жить в Айландмаджи, в Ирландии. Мои счастливейшие летние дни я провела там: прыжки по камням в бухте-подкове, хрустящие коричные леденцы, свингбол, постоянный просмотр клипов группы 4 Non Blondes по MTV и игры с его тремя терьерами. Он отвечает отказом. Я в отчаянии.

Во время всех этих неурядиц я невероятно близка как с матерью, так и с мачехой (подругой моего отца Рут). Это или стечение обстоятельств, или свершившийся факт, что, уже будучи взрослой, я считаю, что построить прочную дружбу с женщиной – легче легкого, тогда как с мужчинами не могу создать ничего прочного, даже платонической дружбы.

Охота за одобрением

В четырнадцать я сменила свою страсть к верховой езде на ночные клубы. Одна из моих ближайших подруг бросает меня, написав письмо, в котором говорит, что я «стала одержима мальчиками», тогда как раньше была вся поглощена музыкальными группами, хорошими книгами и шутками. Мне больно, но я понимаю, что это с ней все не так, а не со мной. Вместо того чтобы наладить отношения, я завожу новых друзей.

Однажды на уроке французского учитель просит нас встать, если мы услышим французское прилагательное, которое нам подходит. Класс встает и садится как йо-йо, когда он называет «длинноволосый», «блондинка», «высокий», а потом «красивый», после которого встают только популярные, самодовольные девочки.

Потом он называет «некрасивый». В точку! Мне надо встать или нет? Тогда все увидят, что я уродина. Я встаю. И больше никто. Учитель велит мне сесть и говорит, что это была только шутка, и начинает нескладно объяснять, что думает. В своей сбивчивой речи он путается и в конце концов замолкает.

Со временем происходит что-то волшебное. Моя неуклюжая подростковая фигура выпрямляется по мере того, как я расту, на моем рыхлом лице проявляются скулы, а выпрямители для волос из Boots и сыворотки John Frieda приводят в порядок ядерный взрыв на моей голове.

Я еду проведать отца, и он водит меня к друзьям, которые, разглядывая меня словно кобылку, выносят вердикт – «Чистокровная». Отец поворачивается ко мне, удивленный, и что-то щелкает в его голове. Позже он сказал: «Это пробудило во мне нечто такое, чего я никогда раньше не чувствовал. А потом я понял, что именно. Гордость».

В первые несколько месяцев новых отношений я встаю на полчаса раньше него, чтобы нанести тон и тушь и разгладить утюжком волосы, потому что абсолютно уверена: если он проснется рядом с Настоящей Мной, то обязательно испугается.

Когда мне было пятнадцать, мать наконец выставила моего отчима. Последней каплей стало то, что он гонялся за мной по дому, угрожая направить на путь истинный, потому что я съела что-то неразрешенное. Теперь он пишет мне письмо, в котором говорит, что надеется со всем разобраться, по непонятной причине начав его со слов, что я стала «привлекательной молодой женщиной». Это первая приятная вещь, которую он мне сказал, и я вцепляюсь в нее.

Назад Дальше