Андрей как заправский гимнаст запрыгнул на крышку двигателя и ликвидировал немца парой точных выстрелов. Но пехотинец перед смертью судорожно нажал на курок, выпуская оставшиеся в магазине патроны.
Вальтер пропустил Генриха вперед, Франц открыл стрельбу по передней двери, ведущей в соседний вагон.
– Не расходуй патроны! – рявкнул на Альвисио Шкловер. – Философ, с тебя вход! Богатырь, со мной!
Репортер встал в проходе, держа противоположную дверь под прицелом. Болингер также держал переход между ячейками на мушке пистолета. Стрелять приходилось из-за угла, активной оказалась только одна рука.
Конструкторы приготовили диверсантам подарок – электродвигатели как черепахи были упакованы в толстые пластины кожухов со всех сторон. Для доступа к их внутренностям механику требовалось открутить не меньше сорока гаек. Когда располагаешь лишним часом времени, проблем никаких не будет, но в цейтноте нужен был альтернативный вариант решения проблемы.
– Распределительные щиты! – Генрих взялся за первый из подходящих к ближайшему щиту кабелей. – Вальтер! Вырви их все! Тогда мы точно перебьем питание!
Богатырь даже с раненым плечом легко справился с задачей. Как только в руках полицая заискрился последний конец силовой жилы, в вагоне погас свет, и что-то сильно ударило в пол.
– Двигатели! – сообразил майор. – Они отключили питание. – Такой расклад в планы не входил даже при наихудшем прогнозе.
– Одна треть корпуса обездвижена, – ровно и без истерики произнес оператор из рубки по каналу громкой связи.
Если задние элементы продвижения в грунте не активны, то при дальнейшем углублении мягкие породы могут зажать задние секции и машину раздавит.
– Стоп машина! – приказал майор операторам. – Ждите моей команды!
Офицеру СС требовался отчаянный рывок для штурма. Он слышал выстрелы пистолета и русский пистолет-пулемет. Агентов было больше одного, но они уже прошли через шестерых солдат. Гранаты бросать нельзя, иначе машина намертво встанет в пластах породы.
«Агентам СМЕРШ дали приказ на захват машины, – размышлял капитан подземохода. – И если их там двое, то половину боезапаса уже расстреляли. Это открывает дорогу к действиям».
Выставив четверых солдат впереди, майор приказал идти на штурм.
Тело первого бойца противники использовали как щит. Второй успел слегка огрызнуться коротким залпом прежде, чем пуля Болингера пронзила ему живот. Солдат был жив, но корчился и стенал от боли. Андрей и Франц смачно поливали немцев выстрелами. Для агентов главным были Вальтер и Генрих. Один разбирался в деталях машины, а другой мог голыми руками оторвать или сломать любой предмет. Проблема образовалась, когда в магазинах Болингера опустело, и потребовалось время на перезарядку. Альвисио стрелял из Шпагина как живой танк. На время перезарядки агент имел парабеллум, но для смены оружия чуть-чуть не хватило скорости. Бойцы майора открыли двери достаточно, чтобы выстрел Рихарда достал до цели. Точно в сердце! Офицер СС мог бы гордиться таким выстрелом, и медлить больше было нельзя. Толкнув последнего живого солдата внутрь, Аугер шмыгнул следом. Болингер увидел мелькнувшую тень и выпустил по ней два выстрела. Рядовой пехоты умер быстро, а вот майору повезло больше – он смог поймать руку Андрея в захват и болевым приемом вывернул из пальцев оружие. Философ как мог сопротивлялся, но офицер Вермахта намного превосходил агента по силам.
– Я взорву все ваши города, а перед этим получу медаль от Гестапо за ценного русского агента! – Рихард ударил Болингера под ребра, а затем поднял на вытянутых руках над полом, держа за горло. Контрудары ногами ничего не давали, а сбить захват ударами ладоней снизу оказалось невозможно, ввиду физического превосходства противника.
Генрих готов был выстрелить, но Вальтер как тайфун обрушился на врага.
Майор не ожидал, что противников окажется так много. Удар сбоку в голову едва не проломил нацисту череп, но офицер СС устоял.
Задушенного Болингера пришлось отпустить – для майора сбылась долгожданная мечта, и он встретил равного по силам противника.
Широкое лезвие ножа вошло в жилистое тело немца, только этого для победы не хватало. Майор нацелил кулак в лицо Вальтера, но агент ловко схватил руку врага в районе локтевого сустава, раздался хруст ломаемых хрящей.
Рихард не зря возглавил секретную миссию Мидгардского змея. Сильный и коварный, он имел все шансы на успех. Вторая рука уже направляла ствол пистолета Вальтеру в живот, но пришедший в себя Болингер перехватил оружие нациста. Выстрел чуть не поразил Шкловера, который готов бы в любой момент вмешаться в случае смерти Вальтера. Худшего не произошло. Агентам удалось в этот раз обойтись без потерь. Но капитан субтеррины все еще был жив! Не желая покидать поле боя, он с силой атаковал Вальтера ногой в пах. Русский колосс ответил захватом за горло. Сломанная рука не действовала, вторую выкручивал Болингер. Агент СМЕРШ отпустил немца только после звучного хруста под пальцами, после чего майор СС Рихард Аугер грузно осел на пол без единого движения.
– Франц, – все еще жадно глотая воздух, Болингер, кивком показал назад, а сам взял автоматы убитых немцев и побежал в следующий вагон. Он расстреливал все магазины, отгоняя испуганных немцев назад. Вальтер как былинный исполин следовал за ним, простреливая из парабеллумов все углы. Весть о гибели командира обескураживала простых солдат. Пока операторы в рубке приходили в себя от новости и решали, кого выбрать главным, агентам удалось отвоевать еще четыре вагона, один из которых был топливный. Дальше путь им закрыли блокировкой дверей. Оставшийся экипаж не решался выйти в открытое противостояние агентам СМЕРШа.
Шкловер с серым лицом покачал головой, показывая, что агент Франц Альвисио умер.
– Я нашел еще электродвигатели, – обронил Генрих Вальтеру. – Андрей, с тебя топливные баки. – Передав оставшуюся взрывчатку философу, агент удалился по своим делам.
– А как мы-то отсюда уйдем? – закончив минирование, Болингер вытер рукавом испарину. Кислорода оставалось мало и, похоже, инженерный состав экипажа нашел способ расправы с гостями: они банально отключили подачу кислорода. Вопрос о том времени, когда агенты задохнуться измерялся парой часов.
– По пути сюда я заметил пару небольших отсеков с надписью «Layrin» и значком катапульты. – Устало ответил Вальтер. Нехватка кислорода сказывалась на нем больше, чем на других. Ранение и потеря крови также ослабили богатыря. – Генрих, ты сможешь разобраться?
Радовало и то, что хоть силач и терял силы, они с философом успели под руководством Шкловера заклинить механизм открытия межвагонных дверей. Теперь в захваченные советскими разведчиками вагоны-ячейки подземохода никто уже пробраться не мог.
– В одном из захваченных отсеков-ячеек есть мастерская с инструментами и всяким хламом, – утешительно ответил Шкловер. – Я думаю, минут через двадцать можно будет рвануть отсюда в подземных катапультах, оставив Мидгардскому змею прощальный подарок в виде бомб с часовым механизмом.
Когда агенты выбрались на поверхность, был уже день следующих суток. Во время прорыва в капсулах подземной катапульты из земных недр, конструкцию жутко трясло, а потом по ушам ударил оглушительный грохот.
– Мы в десяти километрах от Кенигсберга, – Вальтер глубоко вздохнул, оказавшись на поверхности. Для силача свежий воздух давал больше здоровья, чем любой лекарь.
– Вот и хорошо, – резюмировал Генрих, перекрестившись в молитве. – Меня здесь мало кто наблюдал. Андрей завтра уезжает, а тебя, мой полицай, надо подлатать во избежание вопросов.
– У меня есть нужный врач, – отмахнулся богатырь, – к тому же я был не в униформе. Это уменьшает шансы опознания.
– Но нам нужно еще закопать спасательную капсулу и проверить, все ли уничтожили минеры на стартовой площадке, – произнес Болингер. – Чтобы больше ничто не напоминало миру о Змее Мидгарда.
Сергей Берсенев
г. Москва
Голос Левитана
Задача
Поклонюсь…
Татьяна Бирюкова
Московскоая область, г. Видное
Воспоминания о моем отце, участнике ВОВ
Александр Тимофеевич Бирюков
(07.11.1911 – 01.05.1973)
Моего отца уже давно нет, он ушёл в мир иной, но, когда вижу ветеранов войны, чья грудь в орденах и медалях, сразу вспоминаю его, участника Великой Отечественной. Уроженец села Березовка Вязовского района Волгоградской области, он был мобилизован и с честью прошёл дорогами войны до Кенигсберга. После войны женился, и у него родились три дочери. О войне говорил изредка, скупо, в то далёкое, послевоенное время мало кто вспоминал о своей нелёгкой службе. Я не припомню, чтобы он носил свои регалии, но точно знаю, что когда ещё была совсем маленькой, то папины медали притягивали меня, как магнит.
Очень любила я заглядывать в большущий сундук, который открывала мама (похожие сундуки были у всех наших соседей), и каждый раз, мне казалось, что в нём появлялось что-то новое. Особо «ценные» вещи лежали в прискрынке. Прискрынок – это такой ящичек, у нас он был справа, внутри сундука на всю его ширину. Там лежал свёрток. В полотняную белую тряпочку были завернуты военный билет отца и его ордена и медали. Медаль «За отвагу», «За оборону Сталинграда», орден «Красной Звезды» и орден «Отечественной войны». В далеком детстве они были просто игрушками, особыми, но игрушками, которые давали ненадолго, а потом заворачивали и клали на место, в сундук. Крышка захлопывалась до следующего раза.
Жалею, что в свое время мы мало говорили о войне, мало расспрашивали о том, как воевал отец. Он был связистом. Один раз вдвоём с товарищем тянули связь на очередную высоту, только туда забрались, как услышали голос, который что-то тревожно дважды сказал на немецком языке. Отец каким-то шестым чувством понял, что нужно уйти. Кубарем покатился он под откос, а через минуту на высотке раздался взрыв, потом другой. В этот раз он чудом остался жив. В другой раз папа пробирался по оврагу. Над ним низко-низко пролетел самолет, прошил очередью, но где-то в стороне, отец вжался в землю, потом вскочил и побежал, а самолет развернулся и снова пролетел над головой, опять прошил очередью, но уже с другой стороны, потом помахал крыльями и улетел, явно издеваясь, но и теперь папе, можно сказать, повезло!
Особенно страшными были бои за Сталинград. В 1942 году моему папе было уже тридцать лет, не семнадцатилетний юнец, но и ему было очень страшно. На глазах погибали сотни молодых красивых парней. Холод пробирал до костей. Окоченевшие трупы погибших не успевали хоронить и складывали вдоль дорог, как поленницу дров. Потом эта ужасная поленница снилась ему часто-часто.
Вой снарядов, взрывы и справа и слева, настоящий ад, хотелось вжаться в землю так, чтобы ничего не видеть и не слышать. И вот тогда отец с чувством отчаянья подумал: «Боже! Если останусь жить – пусть у меня будут три дочери!». Он остался жив, прошёл с боями до Кенигсберга, были небольшие ранения, были и награды. Была большая ненависть к врагу и большая любовь к своей Родине. Эта любовь поднимала и вела в бой, давала силы вновь и вновь подниматься, и гнать врага со своей земли.
Отгремели бои. На Мамаевом кургане теперь тишина. Тысячи людей приходят и приезжают поклониться защитникам Сталинграда. Мой папа лежит в другой земле, далеко от своей малой родины, но, когда говорят и поют о волгоградской березке, я думаю об отце, детство и юность которого прошли на Волге. В День Победы мы несем цветы к его скромному памятнику, цветы памяти о воине и отце, красные гвоздики. Мы – это три сестры, о которых он мечтал на войне, три девочки, которых он очень любил!
«Я был на войне не безусым юнцом…»
Вжимался, вжимался всем телом в сугроб.долженВалерий Богушев
г. Воронеж
Последний подвиг Ивана Солодова
Ивану Солодову, который вырос на станции Графская, Воронежской области, было всего двадцать, когда началась Великая Отечественная война. Он только что закончил Киевское артиллерийское училище, получил звание младший лейтенант и назначение в часть, расположенную в городе Бердичев в 150 км на юго-запад от Киева. На вооружении батареи, которой он командовал, было три пушки.
«Ваня, когда был мальчиком, любил бороться. Рос крепким, широкоплечим, окончил семилетку в Графской с отличием и еще три года ездил на поезде в Воронеж за 40 с лишним километров, чтобы окончить 10 класс, – рассказывала Александра Арсентьевна Шугурова, одна из сестер Ивана. – Маленькая двухэтажная школа располагалась недалеко от Технологического института на спуске к реке. Мама каждый день давала Ване на дорогу 5 копеек, и он всегда на 2 копейки привозил мне какой-нибудь пирожок или конфеты.
В Первомайском парке, мимо которого лежал путь от вокзала в школу, располагался цирк шапито, и там часто выступал Иван Поддубный. Ваня его видел, даже подходил побеседовать, и тот обещал поучить приемам борьбы. Иван окончил на отлично десятилетку и задумал продолжить обучение в Киевском артиллерийском училище. Все три года мы каждый год приезжали к нему в Киев проведать.
22 июня 1941 года по радио объявили: война. От Вани никаких вестей. Было очень тревожно…»
Согласно военным хроникам, 7 июля 1941 года немецкие танки ворвались в Бердичев, а 8 июля город был занят полностью. Всю ночь батарея Ивана Солодова отстреливалась, пока не закончились снаряды, потом стреляли из пистолетов и винтовок, но закончились и патроны. Четверо оставшихся в живых красноармейцев попали в плен. Несколько немцев с автоматами дали им лопаты и велели рыть яму.
Иван своим тихо сказал:
– Следите за мной и делайте то, что я. Бежать к лесу «по-заячьи».
Когда дорыли до половины, Иван попросил:
– Курт, дай закурить, – хотя сам не курил никогда.
Немец понимающе улыбнулся, зажал автомат между колен и полез за папиросами. Русский офицер свалил его ударом лопаты по голове, перепрыгнул через яму и бросился к лесу. За ним побежали остальные. Двоих настигли пули, а Ване с товарищем удалось уйти от погони. Передвигались только ночью. В одной деревне постучали в избу, вышел дед. Обменяли у него военную форму на гражданскую одежду. Лесом три дня шли.
«…Мы сидим завтракаем, открывается дверь, входит Ваня с незнакомым парнем, оба в гражданской одежде, – продолжала воспоминания о брате Александра Арсентьевна. – Мать бросилась к ним…
В тот же вечер Ваня с товарищем отправился в Тамбов в военкомат. Там с ними разобрались, выдали форму и разрешили на один день съездить домой.
Вернулся в новой шинели. Сохранилась фотография, где он стоит с сестрой Фаиной и ее подругой, которая ему очень нравилась».
На следующее утро Иван уехал на фронт. И вскоре от него стали приходить письма. Его повысили в звании. Одна жительница Графской встретила его под Сталинградом, когда тот возвращался с сибирского завода с колонной новых пушек. Она рассказала, что ему предлагали остаться на военном заводе, в тылу, но он не согласился.
Отец молодого офицера Арсентий Никанорович, хотя и не подлежал мобилизации по возрасту, тоже ушел на фронт – добровольцем. Попал в железнодорожные войска, прошел всю войну и встретил Победу в столице Австрии Вене.
Сохранилось письмо сына к отцу, датированное 20 декабря 1942 года, где есть такие строки:
«Здравствуй, дорогой мой папочка, шлю я тебе сыновский поцелуй и желаю дальнейших успехов в нашей общей победе над врагом… На фронте нахожусь с 1-го августа, уже пятый месяц пошел. Нахожусь на самом главном участке фронта, куда устремлены все взоры и все внимание, должен понять. Выдержал все напоры. Прошлый год хуже получилось, чем в этом. Командовать правительство доверило большим подразделением. Я принял это с честью и, думаю, оправдаю доверие. Награжден орденом „Красная Звезда“. Ну а в остальном все по-старому. Приезжай, папа ко мне, вместе воевать лучше будем… С гвардейским приветом и поздравляю с новым 43 годом».