– Но приказа-то нет.
– А вы ждите. Некоторым случается всю жизнь ждать на своём посту и ничего не совершить, как подумал бы какой-нибудь затхлый обыватель. Но в этом тоже наша работа, любезный. Вы обязаны знать своё место и выжидать там. В случае надобности вы всегда на месте. Как на государственной границе. Да вам ещё миллион раз надоест работать, так что расслабляйтесь пока… Присели под кусток и ждёте…
– Под кусток?
– Это я фигурально…
Боевой дух ДБ упал окончательно. А тем временем служба шла своим чередом.
– К трамплинам вприпрыжку марш! – кричал не своим голосом инструктор по парашютным прыжкам и первый, словно у него могли отобрать парашют, бросался сворачивать и разворачивать его. Долгое время он совершал свои действия молча, и организмщики решили, что он позабыл, как обращаться с парашютом. Но вот инструктор выпрямился и вытаращил на них округлившиеся глаза.
– Вам всё понятно, семь на восемь? – опять не своим голосом спросил он. Оказалось, что он показывал, как правильно укладывать парашют. Оказалось также, что не свой голос был у него своим.
– Хорошо бы ещё раз, – попросил Пушкин.
– Первоклассная верёвка, – ощупывал стропы Поскакаев, – вот бы моей жене для сушки белья.
– А с самолёта как прыгать будешь? – хмыкнул Попрыгаев.
– Очень не хочется с самолёта, – признался в ответ первый, – я бы предпочёл подглядывать за киноактрисами в раздевалке.
– Следить, а не подглядывать.
– Какая к чёрту разница?
– За слежку тебе деньги платят, это работа, – убедительно произнёс Попрыгаев и расстелил на сырой траве белый купол.
– Для тугодумов демонстрирую в десятый раз, восемь на семь! – рявкнул инструктор и вдруг попросил, чтобы никто ничего не отрезал от парашютов на память.
– Всё равно отберём, это ж государственное имущество, – добавил он.
– А как угадаете, кто отрезал? – вытянул шею Пушкин.
– По полёту, – проскрипел инструктор и размазал по щеке запоздалого осеннего комарика.
– Пропала жизнь, – промямлил ДБ, – теперь до конца дней зелёным беретом работать. Может, уйти?
– Не отпустят. Из Организма не выпускают. Разве что вперёд ногами, если кто строптивый попадётся.
ДБ перекосился, как оплывшая свечка. Он уже не слышал лязга танков, под которыми приходилось ползать, не различал разрывов гранат, которые швырял в занюханный окопчик, не волновали его белокожие противогазы «Дружок», сквозь запотелые стёкла которых требовалось узнать товарища. Несмотря на разнообразие военных атракционов, жизнь казалась ему вялой и бесцветной.
Но тут надо оговориться: тоска залила душу ДБ, но бодрый дух остальных суперменов ничуть не падал. Удачно подобранные предварительными тестами, они звенели струной профессионального оптимизма.
Вечерами, когда многие ещё отрыгивали душистым ужином, появлялся кто-нибудь из инструкторов и занимал Джеймс-Бондов нескончаемыми байками из долгой служебной жизни. Случалось, на казарменный огонёк заглядывал сам Сомоса. Пронизанные табачным дымом, тянулись минуты и часы. ДБ сидел среди товарищей на исцарапанной разными непотребностями скамеечке и без интереса слушал истории.
– Ну получается такое дело, что полный компот, – покручивал усы Сомоса и с удовольствием жмурился на лампу под потолком, – а время-то не терпит. Нужен нам был тот клиент до зарезу. Рискнули мы понапихать ему по всей квартирке «жучков», чтобы ни одно слово его не пропускать. Поковырялись в замочке, в считанные секунды вскрыли, уже и дверь приотворили, и тут такое дело: кошка из квартиры – шмыг! И почесала вниз по лестнице на улицу. Ну, думаю, приплыли. Как только наш клиент придёт домой, так и обнаружит, что кошки любимой след простыл, значит, кто-то дверь открывал. Что делать? Вся наша бригада во двор кинулась и давай всех кошек подряд отлавливать. Вот уж сумасшедшие звери, честное слово. Шесть штук взяли, а я-то вижу, что нужной кошки нет. Что делать? Я решил швырнуть ему в квартиру всех пойманных. А на следующий день мы узнали, что клиент так и не вернулся домой, а куда-то пропал. Зря кошек гоняли.
– Случаются, стало быть, проколы? Отчаянная работа, – одобрительно крякнул Поскакаев.
– Да, орлы мои, ещё сам Железный говаривал в старые добрые времена, что работа у нас – это не задницей гвозди дёргать. Нам глаз да глаз нужен, чуткое ухо и длинный нос. И чистые руки! Сделал дело – руки сразу же ополосни. Самое же главное, товарищи, это ум. Чем больше намнёте его, тем больше извилин получите, а без извилин, извините, никуда. Без извилин мысль ваша извиваться не станет и гибкость потеряет. Но за это не опасайтесь, братцы. Нагрузка на мозги будет хоть отбавляй.
– Это хорошо, – протянул мечтательный голос из-за угла.
– Конечно, хорошо, – согласился Сомоса. – Клиент, он всякий бывает. Случается и любимые удовольствия его изучить надо, странности все запомнить и прочее. Помню, мы одну семейку долго подсиживали, почту их по буковке проверяли. Однажды перехватили очередной их опус и читаем такую фразу: «Посылаем вам на память волосок нашего Мойши». А мы, болваны, в торопях и не заметили, как волосок-то вывалился. Ну, я свой с затылка выдрал, хоть и сомневался, что мой волос на мойшин похож будет. Но вышло проще. Они нас надули. Как сосунков провели. Никакого волоска вовсе не было в конверте. Мы купились на их уловку и положили в письмо волос, которого быть там не должно! Это они так проверяли, интересуемся мы их эпистолярным жанром или нет. Хитры, стервецы! Ох, хитры!
Случалось, ДБ укладывался в мешок своей скрипучей кровати раньше других и внимал бубнящим голосам, как вечерним сказкам. По ночам иногда оглушительно стрекотало, от грохота дребезжали стёкла. Вспрыгивали, хлопая ушами, даже самые закалённые из бойцов, долго вращали глазами и покачивались вверх-вниз на пружинах кроватей. Сомоса настаивал на том, что это гремела по ночам неудачная модель экспериментальной сенокосилки. В детали никто не углублялся. Привыкают ко всему, привыкли и к скорострельной сенокосилке.
Десант
ДБ запомнил, что ночь стояла тихая. Так затихает внезапно сцена театра и зрительный зал, когда приглушается свет перед началом спектакля, а затем уж разваливается надвое тяжёлый занавес, открывая декорацию.
Приглушённо бубнили голоса. За иллюминаторами неподвижно, как океанская пучина за стёклами плавательной маски, висела густая тьма. В теле покачивалось тяжёлое и тревожное напряжение. Снаружи заунывно гудели моторы самолёта. Свет единственной лампочки тускло лился на затылки сидевших рядком бойцов Организма.
Рывком отвалилась дверь и бухнула угрожающе о борт. Из-под брюха самолёта вскипела бушующим ветром тёмная бездна. На ДБ накинулся страх.
– Товарищи, граждане, друзья, – он встал, перестукивая коленями, – если я не вернусь из полёта, вспомните добрым словом мою скромность и что-нибудь ещё хорошее…
Он хотел сказать ещё, но замялся в поисках правильных слов, и в это время инструктор пнул его подошвой в бок, дабы придать бодрости.
ДБ вывалился наружу Чёрная пасть глотнула его, перевернула сильным языком пару раз, встряхнула и подвесила головой вверх. Сверху мягко хлопнуло, и ДБ понял, что купол парашюта раскрылся. Стремительное падение прекратилось. Оказалось теперь, что ветра не было. Подняв глаза, ДБ увидел над собой в ночной синеве белеющее брюхо громадной медузы – купол пузато налился воздухом. Поодаль распускались такие же белёсые пятна. Приятная тишина таинственно овевала прохладой. Страх испарился, оставив на лбу несколько крупных капель пота.
Слева слышалась песня. По голосу угадывался Попрыгаев. Петь и издавать иные громкие звуки категорически воспрещалось инструкцией, но уж очень хотелось. Душа требовала песни. Душа парила вместе с телом высоко над землёй, и тут было не до инструкций.
О, где ты, муза, владеющая тайной стиха, чтобы помочь мне воспеть этот полёт?
Кому не знакомо чувство восторга? Это состояние лезет, прёт из груди, захлёстывает всё вокруг, и никакой волнорез не в силах ослабить этот вал чувств. Хочется прыгать на прохожих, обнимать и целовать их. Ноги сами собой пускаются выделывать коленца. Словом, восторг. Глупое и беспричинное состояние, доступное абсолютно всем, даже суперменам, которых и пулей не всегда прошибёшь.
Что, читатель? Неужели ты не испытывал такого никогда? Если так, то ты принадлежишь к числу несчастнейших из существ, живущих на нашей многоопытной планете. Впрочем, я не верю. Каждому из нас дано испытать мгновения счастья.
Если бы от ДБ потребовали сразу после приземления сформулировать свои ощущения, он сумел бы лишь размашисто обнять воздух и распахнуть рот на ширину плеч. Не более того. Может быть, прибавил бы к этому какое-нибудь громкое междометье.
Некоторые его товарищи после прыжка тоже не могли сосредоточиться и пьяно шатались. Одного из них парашют тащил по земле подобно кульку с песком, а он заливался смехом и восторженно дрыгал ногами, не желая отстёгивать стропы. Большерукий низколобый Отшибов развалился в траве и влажными глазами пялился на подсвеченные луной меловые облака, надеясь, что счастье будет длиться вечно.
ДБ окончательно пришёл в себя, когда на пятке вздулся волдырь, огонь разлился по всей стопе. Отряд уже месил сапогами лесную грязь, пахнущую прелыми листьями и грибами. Смутно угадывались контуры деревьев и очертания людей, шагавших впереди. То и дело кто-то предупреждал, заботливой рукой придерживая гибкие прутья, чтобы они не ударили по лицу шагающего следом.
– Ветка. Осторожно.
– Благодарю. Понял.
Звонкий шлепок со свистом. Сочный матерный фразеологизм. И опять кто-то:
– Ветка.
– Понял.
Звук хлёсткой пощёчины. Уморительное и слегка злорадное хихиканье того, кто пострадал минутой раньше. И вереница секретных сотрудников, заброшенных в неведомую даль с никому неведомой целью (да и была ли такая цель?), чавкала по заболоченному лесу дальше. На груди – автоматы с укороченными стволами и откидными прикладами, на спине – квадратные ранцы с консервами и сухарями засушки прошлого десятилетия.
Ещё ни капли светлой утренней краски не добавилось к густой ночной синеве в небе, когда откуда-то справа, пробивая лесную глухоту, донеслись три короткие автоматные очереди. Организмщики застыли, напрягая слух. Пальнуло ещё пару раз. Возмущённо загалдели разбуженные вороны. И тут настойчиво затарахтел пулемёт. Он бил протяжно, безостановочно, как бы пытаясь просверлить отверстие в толстой стене.
– Нам не туда? – взволнованно полюбопытствовал кто-то.
– Нет, – отрезал старший.
ДБ попробовал почесать сквозь сапог волдырь на пятке, но не сумел. Пришлось почесать шею. Лязгнул затвор, и ДБ ощутил, как по его спине поползли мурашки.
В последний раз жахнул далёкий автомат, и эхо устало осыпалось по лесу.
– Куда, чёрт возьми, милиция смотрит? – закричал вдруг обиженно Пушкин, но осёкся.
– Товарищи, – шмыгнул носом командир, – сейчас наступила красивая природная тишина. Давайте не будем её тревожить. Идёмте дальше. Мало ли какие у людей там дела.
Когда забрезжил рассвет, отряд выбрался на дорогу. Шумно затопали сапоги, бойцы стряхивали с себя болотную тину. Куда идти, никто не знал, так как не было твёрдой уверенности, на ту ли дорогу они вышли. Совершенно сбитые с толку, люди топтались на месте. Минут через пять супермены сбились в кучу и в категорической форме потребовали у командира объявить замысел. Он подчинился.
Вместе со всеми ДБ рухнул в придорожную канаву, и непреодолимая тяжесть автомата придавила его к земле. Только тут он понял, что подняться его не заставит никакая сила.
В утренней полутьме что-то отсвечивало поблизости. Проморгавшись, ДБ определил рядом с собой длинную лужу.
Откуда ни возьмись, быстро подпрыгивая на ухабах, появился автобус. Внутри горел уютный жёлтый свет, сидели люди. Полоснули лучами грязные фары, озарилась тьма и вновь погасла. Автобус торопливо двигался мимо, как качающийся освещённый аквариум, и его дремлющие пассажиры не подозревали, что из холодного ночного мрака за ними наблюдали автоматные жерла.
ДБ утомлённо проводил гудевшую машину глазами, и странно стало у него на душе от понимания, что только что соприкоснулись два разных мира, один из которых ничего не знал об опасном существовании другого.
Неподалёку снова послышалось сбивчивое тарахтение автомотора. Пересиливая лень и чугунное тяготение в теле, организмщики один за другим поднялись. Их примеру попытался последовать и ДБ. Он оторвался от земли, почти распрямил дрожащие ноги, но плечи с головой не желали водружаться наверху и всё заваливались вбок. ДБ стыдливо улыбнулся, крякнул, распрямился рывком и потерял равновесие. Ноги не двинулись с места, зато торс загнулся под весом назад, и тело шмякнулось в ту самую отсвечивавшую лужу.
– Однако! – воскликнул Саша Скифский.
ДБ опёрся правой рукой о землю, зажав в левой холодную талию автомата. Но рука не опёрлась, и ДБ погрузился плечом обратно в воду. Вторая и третья попытки завершились тем же позором. Он захихикал. Так бы и лежал он, ворочаясь в протухшей луже, как весёлый поросёнок, если бы кто-то очень большого роста не выдернул его за воротник.
– Руку, что ли, подвернул?
В ту самую минуту подкатил замызганный сельский автобус. Командир суперменов, выйдя вперёд, первым долгом направил на водителя автомат. За его спиной шофёр увидел много других людей в странной тёмно-зелёной форме без знаков различия. Все с оружием наперевес. Двигатель от волнения заглох.
– Скажи-ка, дядя, – откашлялся командир, – вот у нас карта. Где ж это мы находимся?
– Разрешите взглянуть? – по лицу и голосу водителя было понятно, что он готов на сотрудничество, кем бы незнакомцы ни были.
– Пожалуйста.
– А вы, собственно, откуда, ребята? – рискнул спросить водила. – Чьи будете? Наши?
– Ваши, – прорычал тигром здоровенный Бар-Бек с блиновидной физиономией со вдавленным внутрь широким носом. Узкие глаза его едва угадывались под чёрными бровями.
– Ну, я и вижу, что наши, русские, – согласился несчастный, водя пальцем по карте. – А карта вот не наша. Чужая местность. Ошиблись. Не ту карту вам дали, ребятушки.
– Ох уж этот Сомоса! – рубанул по воздуху Попрыгаев.
– Браток, подвёз бы ты наше семейство до ближайшего города, – улыбнулся командир, и браток-шофёр кивнул. Попробовал бы он не кивнуть.
ДБ втиснулся в задрипанный автобус последним.
– А у тебя клешня рожать собралась, вон распухла до самого локтя, – гыкнул кто-то.
– А у тебя рожа кирпича просит, – ответил ДБ, но в душе знал, что про руку не соврали. Она округлилась, как надутый воздушный шарик, и что-то булькало внутри и стреляло. Увесистый отёк совсем не радовал.
– Готово дело, – подвёл итог другой сосед, – перелом.
Десантников трясло и могло бы пошвырять от стены к стене, не набейся они так плотно. Водитель, обременённый странными пассажирами и неизвестностью, гнал машину что было мочи.
Вскоре шоссейная дорога влилась в город, заполненный тихой утренней свежестью. Низкие старенькие домишки кое-где светились окошками. Провинция просыпалась рано. Над промятым асфальтом, в котором различались глубоко утопленные трамвайные рельсы, покачивались обвислые электропровода. Нетерпеливо квакал за углом клаксон невидимой легковушки. Одиночные прохожие в шелестящих дождевых плащиках семенили мимо.
Автобусик заскрипел и дружной охапкой сдвинул десантников к переднему борту, тормозя возле белых старинных крепостных стен.