Застучали молотки, задымились кострища. По вечерам из поселения под аккомпанемент скрипки раздавались заунывные еврейские песни, больше смахивающих на причитания солдаток провожающих мужей на войну. Но и эти звуки звучали недолго, спать ложились рано. В пять утра колония просыпалась, и через час полусонные люди шли на работу.
Колонисты работали от зари до темна, зная прекрасно, что помочь им в холодные месяцы будет некому.
Из соседних сёл – татарского и немецкого, мимо имения шла немноголюдная, чаще пустынная дорога в Евпаторию.
С приходом евреев дорога ожила: по ней потянулся гужевой, реже автомобильный транспорт с камнем-ракушкой из Сакских карьеров, стройматериалами с железнодорожной станции, и просто – пешие сельчане, идущие в Евпаторию по делам.
Через какое-то время в поселении уже числилось до сорока дворов с населением до полутора сотни колонистов, из которых русских и украинцев было только девять человек. Теперь попасть в «Икор» было не просто: брали не всех, а строго по необходимости и только для обеспечения жизнедеятельности колонии.
Ну вот, некоторую информацию об одной из еврейских колонии в Крыму, читатели вы узнали. Теперь не грех рассказать и о наших героях, направлявшихся, как мы помним, в коммуну «Мишмар», но позже очутившихся в этой самой колонии «Икор».
Побыв в коммуне «Мишмар» непродолжительное время, Лейб Гершель, как и говорил его знакомый Архип, убедился в сложной ситуации, связанной с отсутствием в должном объёме воды, засоленности почвы и прочих проблем. Он понял, что его благоверная супруга Руфа точно не одобрит его решения обосноваться на этом месте и, наверняка, поднимет вселенский крик среди коммунаров. Ему стало так жалко своих трудолюбивых соплеменников, уговаривающих его перевезти семью, но не знавших бурный и склочный характер его супруги, что Лейб поклонился всем коммунарам, попросил у них прощения, и с оказией, отбыл с сыном Сенькой искать счастья в эту, ставшей известной, колонию «Икор».
Взяли его туда не сразу. Многим колонистам не понравилось, что Гершель без особых причин, на их взгляд, покинул коммуну Мишмар. И уже было хотели отказать в приёме, но выступил старший колонии Абрам Ильич, разумно рассудив, что у Лейба, помимо дочери имеется три сына, что для колонии весьма важно. Да, к тому же, сам претендент – портной. И оба эти факта решили исход дела в пользу Гершеля. Ему с сыном временно выделили небольшую комнатку, надел земли и небольшой участок для строительства собственного дома. Семён стал ходить в школу, оборудованную в одном из сараев. Лейб занялся портняжным делом.
Вскоре, в колонию пришло известие, что в счёт кредита «Джойнта» крымские власти выделили колонии «Икор» три трактора марки «Ватербойм», но их надо срочно перегнать из Евпатории.
Колонисты стали решать, кто возьмёт на себя смелость перегнать дорогущую технику. Дело новое, опасное – никто не хотел рисковать. После долгих уговоров двое согласились, третий колонист ещё колебался.
Но тут, присутствующий на собрании Гершель, вспомнил о «трахторе», на котором он собирался пахать, вспомнил насмешку Архипа по этому случаю, и не смог удержаться. Он заговорил.
– Други, мои! Таки я был у Москве, – начал врать Лейб, – где у мово сродственника цельных, – тут он на секунду задумался, решая, какое количество назвать, но думал недолго. Тряхнув головой, решил не скромничать: – тоже три «трахтара» у хозяйстве. Наездился, скажу я вам… Опосля все кости болели…
– От чего, Лейб, – поинтересовался один из мужиков.
– От чего, от чего… Лейб не знал, от чего могут болеть кости при управлении «трахтором», а потому, важно произнёс: – От переживаний, от чего же ишо. «Трахтор» – он же дорогущий, поди… А ну как, поломаю… Так что, не сумлевайтеся, опыт ужо маю, приведу вам железного коняку в добром здравии.
Мужики почесали затылки и согласились доверить новичку сие ответственное дело.
Рано утром следующего дня, только-только забрежил рассвет, все трое мужиков сидели в телеге, управляемой Абрамом Ильичом.
Уже часам к девяти утра «икоровцы» были на месте. Рабочий день на станции уже начался и был в полном разгаре. Мимо колонистов с папками и без них, а то просто с бумажками в руках, деловито сновали люди. Шум, крик, неразбериха…
Напротив железнодорожной платформы, рядом с открытыми настежь воротами пакгауза колонисты увидели трактора, выкрашенные в сочный оранжевый цвет. Возле них стояли люди.
Какой-то крупной комплекции мужик с мешком в руках влез на трактор и, боясь оставить мешок без присмотра, вместе с ним пытался усесться в узкое кресло для водителя. С хитрющими лицами подле другого трактора крутилось несколько пацанов, пытавшихся хоть что-нибудь свинтить с этого «железного коня», ну – испортить, на крайний случай. Стоявшие рядом взрослые им не мешали, а с корзиной в руках женщина даже совет дала одному из мальчишек: – Милок, вона камешек возьми, да тюкни… Капиталисты, ишь понаставили тута, и похволяются…
Услышав совет ненавистницы капитализма, наши колонисты выпрыгнули из телеги и с ходу рванули к своей «собственности».
Лейб согнал с трактора мужика с мешком и сам уселся в кресло между двумя колёсами, и теперь уже на правах хозяина, с важным видом отгонял шибко назойливых граждан. Двое других колониста оседлали остальные два трактора и тихо сидели, боясь притронуться к непонятным ручкам и рычагам. Приутих и Лейб. Разглядывая рычаги, «пимпочки» всякие, он, как-то, сник, заробел, и чего греха таить, уже пожалел о своём вранье.
Подогнав к тракторам поближе телегу, Абрам Ильич с нескрываемым трепетом стал рассматривать этих монстров, не решаясь их потрогать.
Не прошло и десяти-пятнадцати минут, как из пакгауза вышел молодой парень в новеньком синем комбинезоне с непонятной надписью и эмблемой на груди. В руках он держал большой баул. Странно посмотрев на усевшихся в трактора бедно одетых мужиков в еврейских шапочках – кипах, он лениво произнёс: – Шо, вы от «Икора»? Хто старший? Я инструктор.
Судя по направлению его взгляда, он обращался к Лейбу, и тот, приосанившись, уж было хотел ответить, однако, следующая фраза человека в комбинезоне Гершеля удивила.
– Я тебя паря спрашиваю, – и человек махнул в сторону крайнего от Лейба колониста. И тут только Лейб обратил внимание, что парень безбожно косит. Смотрит в одну сторону, а видит другую. Лейб взял и озорно, слегка помахал ему рукой… И точно, парень его не видел.
– И шо так и будем сидеть? Хто старший, спрашиваю? Нехай в контору идёт, бумаги оформит.
– Я старшой, – за его спиной ответил Абрам Ильич. Он тут же достал из-за пазухи свёрток с нужными бумагами и засеменил в сторону конторы.
– А вы, – куда-то в сторону махнул инструктор рукой, – скучкуйтеся и слухайте меня. Хто из вас раньше управлял этими махинами?
Оба колониста показали на Гершеля.
Инструктор хмыкнул: – А на каких фирмах… На «Ватербоймах» или на «Фордсонах»?
Лейб скривился, как-то неопределённо кивнул, но промолчал.
– Вот и ладненько… – не стал уточнять инструктор. – Тады долго объяснять вам не треба, расскажу коротко. Слухайте сюды.
Инструктор стал показывать новоявленным трактористам куда и как заливать «горючку», как заводить и останавливать трактор, как поворачивать, куда цеплять плуг…
Лейб слушал инструктора невнимательно. Он мысленно уже представлял себе, как на глазах колонистов, встречающих колонну у околицы, он первым въедет в село… Овации, улыбки… А там глядишь, и качать будут… Жалко Архип всего этого видеть не будет…
Закончив инструктаж, инструктор достал из своего баула три больших пакета и, сфокусировав свой взгляд и слегка прицелившись, положил их на кресло одного из тракторов.
– Здесь инструкции на английском языке, кой какой струмент, и подарки.
Затем он открыл пакеты и, на зависть окружавших трактора мальчишек, вытащил оттуда синие комбинезоны. – Вот, можете одевать.
Разглядев счастливые лица колонистов, парень поднял руку и пафосно, смешливо, произнёс: – Я вас умоляю, не надо, не надо оваций, граждане евреи. Фирма, шо эти трактора делает, таки, дарит их вам, провалиться мне на этом месте.
После чего зыркнув на прощание в сторону поселенцев своими бельмами, пожелав удачи, попрощался, и не спеша направился в пакгауз.
Вскоре вернулся довольный Абрам Ильич. Он помахал бумагами и гордо произнёс: – По коням! Заводись!
Колонисты почти одновременно стали с силой дёргать за тросы, раскручивая двигатели. И вот, двигатели чихнули раз, чихнули два, и на третий – громко затарахтев и выпустив клубы чёрной копоти, запустились. Мальчишки радостно завопили.
Оглушительно гремя, оранжевая колонна из трёх «адских машин» и телеги, запряжённой лошадью, в окружении ватаги городских пацанов осторожно выехала на улицы Евпатории. Толпы горожан и гостей города с любопытством разглядывали необычное зрелище.
Крики… Приветствия… И даже букет полевых цветов полетел в последний трактор, в котором восседал Гершель. Лейб был счастлив.
Трясясь от сильной вибрации в тракторных креслах, евреи-колонисты, словно на параде грозной боевой техники, отвечали восторженной публике робкими взмахами своих мозолистых рук.
Выехав за пределы города, колонна направилась в сторону своего хутора. Телега вскоре отстала и скрылась из виду. В «Икор» трактора добрались благополучно.
Смельчаков ждали. Едва заслышав непривычный грохот, дети побросали занятия в школе и выбежали на улицу. Бросив свои дела, у околицы выстроились и не занятые в полях взрослые.
Как и мечтал Лейб, так всё и получилось. Околица… Радостные лица соплеменников… Восторженные крики детей…
Он попытался надавить на газ, чтобы обогнать товарищей, но не смог – трактора шли на предельных скоростях. Вот два впереди идущих трактора остановились, оставляя рядом место для Лейба.
С трудом разогнув онемевшую от дикой тряски спину, Лейб встал с кресла, важно поднял для приветствия руку, прокричал приветствие своим соплеменникам, и хотел было эффектно остановиться, как вдруг к ужасу своему, забыл какую «пимпочку» нужно повернуть для остановки двигателя. Лейб судорожно стал крутить все ручки и давить на рычаги, отчего его трактор взревел ещё сильнее, ещё больше затрясся, но останавливаться вовсе не собирался. Прогрохотав мимо односельчан, трактор понёсся в степь за село.
Надавив на поворотные рычаги, горе-водитель с трудом развернул взбесившегося «железного коня», направив его обратно.
Издалека он увидел хохочущих людей, и те руками показывали в его сторону.
И тут наш герой нашёл выход. Лейб принял гордую позу, напоминающую где-то виденную картинку с Наполеоном. Надвинул на самый лоб кипу, одну руку положил на потрескавшийся от времени ремень, вторую небрежно, якобы для приветствия, вытянул вперёд. Так и остался стоять.
Проскакивая колонистов, Гершель вальяжно помахал им рукой.
Тут он почему-то вспомнил, что рассказывал Абрам Ильич про итальянца Цезаря.
– Икоровцы, сограждане, друзья, – заорал он. – Меня своим вниманьем удостойте, не восхвалять я Цезаря пришел, но лишь пригнал я трактор на подмогу вам…
Его крик души из-за грохота никто не разобрал. И Лейб опять понёсся вдаль.
Глядя на торчащую вдали фигуру Гершеля с поднятой рукой, которую тот забыл опустить, зрители покатывались со смеху, а ничего не понимающая детвора и подростки, визжали от восторга.
– Во даёт, Гершель… Таки прямо Наполеон перед битвой верхом на железном коне, – давясь от смеха, выкрикнул Абрам Ильич. – Ну, держись Цезарь!
Трактор сделал ещё две ходки туда и обратно и, наконец, метров за пятьдесят до стоянки, заглох: в баке закончилась «горючка».
С тех пор Лейбу дали кличку Цезарь.
В череде дней изнуряющего труда, колонисты об этом случае совсем скоро забыли, тяжёлая жизнь потекла своим чередом. Гершель, наконец-то, перевёз семью.
С появлением тракторов колонисты стали готовить вспашку почвы и посев озимой пшеницы.
Трудились все с большим энтузиазмом: выезжали на поля с первыми лучами солнца и работали дотемна. Хозяйство у каждого жителя колонии постепенно разрасталось, появились излишки молока, яиц, творога, мяса, фруктов и овощей. Всё это с удовольствием покупали санатории, коих в Евпатории было достаточно.
В связи с торговлей собственной продукцией, колонисты сообща построили молочный пункт, а приёмщицей назначили супругу Лейба, платя ей одну копейку с литра молока.
У всех семей появились деньги, и каждый смог покупать одежду и расширять свое хозяйство. Голод и нужда отступили. Впервые мадам Гершель была довольна.
Первая выставка
В Москве стояла изнуряющая своим безветрием духота. Нещадно палило солнце.
На юго-западе столицы, на высоком правом берегу излучины Москва-реки, где ещё в XIX веке среди оврагов и густой растительности располагалась деревня Воробьёво26, расположилась территория первой в СССР сельскохозяйственной выставки.
На церемонии торжественного открытия мероприятия присутствовали представители правительства, в том числе, народный комиссар просвещения Анатолий Васильевич Луначарский.
Глядя на массу людей собравшихся у сбитой по такому случаю из досок сцены, украшенной транспарантами и гирляндами из живых цветов, нарком – старый большевик, волновался: как-никак, а первая выставка в стране рабочих и крестьян.
Открывая мероприятие, комиссар просвещения произнёс пламенную речь о пользе подобных мероприятий, не забыв напомнить людям о гидре мировой буржуазии, пытающейся с потрохами сожрать Советский Союз. Однако, из-за духоты, эмоцианальная речь его была не слишком утомительной для истекающих потом, людей.
После Луначарского стали выступать коллеги из других ведомств. Ораторов было много, некоторые говорили подолгу, нисколько не заботясь о людях, стоявших под палящим солнцем. Народ слушал терпеливо, выкрикивая в нужные моменты одобрительные слова и громко хлопая.
Потные от духоты, организаторы и гости стояли в тени навеса сцены и пили воду из кружки, привязанной шпагатом к большому алюминиевому бачку.
Недалеко от сцены находился фонтан. На небольшом постаменте, вверх взметнулась огромная, раскрашенная в нежно голубой цвет рыбина с выпученными от удивления глазами на барахтающуюся вокруг себя детвору. Из пасти этого монстра высоко вверх била струя воды. На высоте четырёх пяти метров струя рассыпалась на тысячу мелких брызг и под визг детворы с шумом обрушивалась на их головы.
Радостный смех и восторженные крики ребятни заглушал духовой оркестр, развлекавший публику.
Припав губами к раскалённым медным мундштукам, надувая щёки и раздувая грудь, также обливаясь потом, музыканты выдували бравурные марши и в длинных паузах с тоской поглядывали на фонтан.
Пространство в районе сцены и фонтана было увешано поникшими от безветрия красными флагами, сморщенными транспарантами, призывающие к доблестному труду, и прочей наглядной агитацией. Посреди этой кумачёвой «агитки» выделялся большой красочный плакат с изображением крепкого тела счастливой труженицы села с красной косынкой на голове, и эта счастливица держала в одной руке листок с рекордными показателями надоев, другой рукой она умудрялась крепко обнимать голову бурёнки. Рядом с плакатом коровы, видимо, для массовости, организаторы выставки поставили трактор «Фордсон», изготовленный на заводе «Красный Путиловец» по лицензии американской фирмы «Форд».