Однако в общественной экономической структуре нет предприятий, которые обладали бы структурой формирования статусной системы на основе социально-планового воспроизводства и соответствующего ценообразования. Только сохранение плановых основ на предприятиях для формирования планово-рыночных отношений с формированием управленческих кадров для социального общественного развития, а не конкурентной вражды, может сформировать новый управленческий аппарат.
Исходя из этого, утверждал, всегда и ныне, что для реализации этих задач построения социального государства коммунистического типа необходимо соблюдать основной экономический закон социального общества. На производстве в таком обществе соотношение живого и прошлого труда должно равняться единице, а в случаях когда живой труд больше прошлого, он должен приравниваться к живому, и эта разница средств между фактической стоимостью живого и прошлого труда должна определять социальную стоимость в ценообразовании продукции и услуг.
Норма прибыли определяемая при этом на прошлый труд, на разных уровнях социального государства, может зависеть от себестоимости живого труда с корректировкой на социальную составляющую в себестоимости. В определенных условиях норма прибыли может зависеть только от величины живого или только от социальной составляющей в себестоимости.
Поклонники марксистской теории всегда возражали мне, утверждая, что в экономике нет понятий живого и прошлого труда, и приходилось их отсылать к трудам их же представителей плановой экономики, в частности к академику Струмилину, который поднимал эту проблему, но признавался, что разрешить ее не смог. После от таких возражений мне подумалось, что если такие профессора и политики управляют или хотят управлять страной, то чего-то положительного ждать от них бесполезно. Более того, такая ученая интеллигенция если не старается уничтожить прогрессивное развитие мысли, то всегда будет противиться всему, что не отвечает их понятиям.
Ограниченность понимания в подходе к дальнейшему разрешению проблем построения коммунизма говорит лишь о том, что левое движение во главе со своими лидерами не научилось думать самостоятельно, боясь оторваться от пуповины марксизма. Классики же его лишь обличили прибавочную стоимость как неоплаченный продукт труда, требуя вернуть ее созидателю, чтобы исключить факт угнетения. Однако эта проблема может решаться и без уничтожения экспроприаторов путем принуждения к выполнению основного экономического закона социального общества, при условии, что прибыль будет формироваться только на прошлый труд. Социальная составляющая в ценообразовании, если е ё рассматривать как разницу стоимости прошлого труда и тарифной стоимости живого труда в себестоимости, ныне сложно, так как трудовая нормативная тарификация в современной экономике утрачена. Существующая тарификация формируется только стихией спроса и предложения, и необоснованное расслоение работников являет возрастающее недовольство в обществе.
Индивидуальный вклад каждого участника производства, коллектива участка и в целом коллектива производства по фактической социальной составляющей мог бы быть показателем значимости каждого участника и коллективной частью социального статуса каждого. Он мог бы определять нормативы прав льготного пользования социальными благами и право на оперативное управление общественными процессами и производством.
Боязнь оторваться от пуповины марксизма стала основой всех ошибок марксистов в построении коммунизма. Идеологов с убедительным критическим осмыслением марксизма-ленинизма почти за вековое развитие социализма общественная система выдать не смогла, хотя над его развитием работали десятки, если не сотни институтов в разных странах. А не потому ли, что марксизм был догмой и зомбированное им сознание не позволяло думать шире? Тогда, видимо, и ограниченность капиталистической науки преследовалась тем, что любое научное обоснование необходимости развития общественной собственности считалось крахом их системы. Возможность иметь право оперативного управления вместо права на собственность, поставленного в зависимость от общественного вклада, ими тоже не рассматривалась, а это единственный выход разрешения проблем. Для этого право пользования и управления необходимо делать и ограниченным, и неограниченным.
Выдвинув идею множественности видов собственности, г. Абалкин стал экономическим руководителем государства и на своем посту практически выкопал могилу социализму. Дав развитие кооперативному движению, он не поставил его под контроль. Если бы он бухгалтеров в кооперативы назначал от государства, то партийный и идеологический контроль мог бы, возможно, предостеречь от распада государства. Свободные кооперативы, получив право начислять любую заработную плату и прятать прибыль в себестоимости, уходили от налогов. Госпредприятия, ограниченные фондом зарплаты, стали неконкурентными, и каждый руководитель окучивал свой кооператив на предприятии с подобным же продуктом. Такие руководители стали думать о своих, а не государственных интересах и всю продукцию предприятия реализовывали через них, банкротя государственное. Так же ради наживы продавали за гроши все социальные структуры в виде детских садов и прочего, чтобы снизить себестоимость продукции в конкуренции.
Подобным образом поступала и администрация городов, освобождаясь от балласта социальной сферы, спасая и разворовывая сокращающиеся бюджеты. Этим движением было убито плановое социальное хозяйство, и этому помогали верха, убив трех китов плановой экономики: Госплан, Госкомцен и Госснаб.
Когда об возможности эпохальной трагедии как последствия теоретической бездарности и предательства научного и политического руководства страной я заявил на одной из презентаций своих книг уходящим богам социалистической экономики, они заявили, что альтернативы нет. Один из посетителей тоже возразил и услышал: «Посмотрим, НЭП всегда можно прикрыть…» Однако процесс намеренно был выведен из-под контроля уже помимо их воли, и попытка вернуть страну в прежнее русло закончилась трагедией.
Если считать, что данный доклад является аналитическим исследованием, то мы должны уяснить, в чем же суть коммунизма и в чем его неубедительность. Для этого попробуем разобрать утверждение основателей марксизма, а они утверждали, что коммунизм – это:
1. Бесклассовое общество, основанное на любви с отсутствием граней между физическим и умственным трудом.
2. Экономика, исключающая эксплуатацию и угнетение человека человеком.
3. Отсутствие частной собственности на средства производства.
4. Общественный характер труда, соответствующий общественному присвоению и распределению. Каждому по потребностям, от каждого по способностям.
5. Равенство и братство, предполагающие самоуправление и отмирание государственной машины подавления, и человек человеку становится друг, товарищ и брат.
6. Один отвечает за всех, все отвечают за одного.
7. Исчезновение денег, государства и семьи, скрепой которой является собственность.
С тем, что многим этим качествам соответствовало доклассовое первобытное общество, спорить особо не приходится. Однако это вроде как идеальное общество вдруг оказалось неэффективным и распалось. Встает вопрос: почему?
Пробежав по основным положениям становления коммунизма, возникают основной вопрос: как же все-таки будет осуществляться преодоление отчуждения гражданина общества от созданных им материальных благ? Советский Союз это не преодолел, так как развитие права оперативного управления зашло в тупик и все общественное так и осталось отчужденным достоянием, иначе – ничьим. Преодолеть это отчуждение возможно только через социальную статусную структуру граждан с экономической ответственностью, если она будет организована на вкладе в народное достояние. При этом статусная структура как отражение некой доли народного владения, формирующей эмиссионное денежное обеспечение, может формировать и полную экономическую ответственность. Эта ответственность, как и значимость каждого гражданина, выраженные в статусе, формироваться должны его деятельностью и неким родовым и общественным вкладом в народное социальное достояние. Оно, в сущности, должно определять не только социальную значимость, но и ее определенную взаимозависимость, где пользование (временное или пожизненное без права продажи), как и личная собственность, с неким уровнем свобод на оперативное управление общественной собственностью, с уровнем властных полномочий, должно определяться статусом. Однако, как я уже говорил выше, экономическая элита это постигнуть не смогла, и разработка права оперативного управления на командно-партийных отношениях зашла в тупик.
Партия класса рабочих, слепо подчиняясь классовой логике марксизма, не нашла и ответа на вопрос: какими же должны быть формы отмирания государства? Так как в этом случае руководящая роль рабочих и крестьян должна была уступить власть другой деклассированной прослойке, которая должна была быть образованным классом – интеллигенцией. Однако взявший власть рабочий класс диктовал интеллигенции свою волю и самостоятельным классом его не считал, полагая, что творчество не чуждо любому классу, хоть и не каждому из таковых. То, что этот люд, выделившись из всех классов, может сформировать свой класс, не предполагал ни тот, ни другой из противостоящих классов.
Исчезновение классов, как одно из условий коммунизма, с исчезновением граней между физическим и умственным трудом, вышеизложенной логикой не поддерживается, и в какой-то мере уже не выдерживает критики. Ведь понятие класса без отношения к собственности не может рассматриваться, потому интеллигенцию как собственника общественного сознания и достояния можно признать классом только в случае образования такой же собственности. В этом случае созидатели как класс превращаются в голосовой и телесный орган народного сознания, и уже поэтому должны стать учредителями власти, для народного утверждения.
В первобытном обществе старцы как носители этого сознания правили общинами. Если созидание рассматривать как выражение любви, то избранники класса созидателей должны нести созидающую значимость власти, как выражение любви. Так как они являются учредителями общественного сознания, то должны иметь и привилегированное избирательное право, если не учреждать власть. Если коммунизм – это общество счастья, а значит любви, то класс творцов должен определять диктатуру счастья, так как творческое самовыражение есть его жизнь, и он творит, и живет ради этого. Таким образом, единый класс созидателей по своей значимости должен формировать избирательную основу руководителей счастливого общества, а их созидательный продукт – создать эмиссионной банковской капитал общества созидания, а значит и любви. Можно ли такое общество считать бесклассовым? Видимо, да, если рассматривать как внутритиповое явление, если же рассматривать как внешневидовое явление, то это будет скорее одноклассовое общество управленцев, не имеющее антагонизма межклассовых противоречий. Они же, формируя общественное сознание и основной вклад в общественное достояние, естественно, рано или поздно должны заявить о необходимости своего промышленного влияния как переноса прошлого труда и всего цивилизационного сознания для образования своего денежного оборота как народного явления. Однако механизма такой взаимозависимости и необходимости изменений марксисты создавать не стремились, да и понимать такое не желали, так как это угрожало их власти. Кроме того, идеология требовала только диктата партии рабочих, хотя в ней уже были только интеллигированные образованием нетворческие представители рабочих.
Интеллигенции для учреждения своей власти нужна будет соответствующая партия. Такая партия учредителей должна статусной значимостью узаконивать развитие социальной сферы как народного достояния. Только при влиянии на статусные показатели значимости личности и коллективов, где каждый социальным вкладом отвечал бы за себя, а коллективным – друг за друга, как все за одного, может произойти исчезновение необходимости применения насилия и карательной машины государства.
Для торжества нового класса в зависимости от становления социального воспроизводства с образованием статусной структуры нужны соответствующие производственные отношения. Они должны воспроизводить значимость и линейного руководства, и самоуправления, с зависимостью от персональной и коллективной доли вклада всех участников производства, формирующих народное достояние как социальное благо, которое отражало бы капитализированную значимость социальных фондов.
Полное явление статуса как значимости личного вклада в народное достояние, с возможностью передачи его по наследству, может привести к такому обществу, в котором все будут болеть в первую очередь за рост общественного, а не личного и частного достояния. Более того, если социальные статусы значимости будут единым показателем оценки всех, то по ним могут определяться и формы различных, но согласованных общественными договорами свобод как на условно определенное время, так и на формы правления исполнительной власти, с конкретными и согласованными формами контроля над ней. Влияние может осуществляться также через судебные органы, как и через банковские структуры с экономическим давлением и поощрением по статусным показателям.
Ту же самую статусную значимость могут иметь как семья, так и социальная община, предприятие, регион и государство. По статусу государства, отмеченному вкладом его в мировое историческое развитие общества, могут предоставляться соответствующие права в международном правительстве и по времени, и по голосовой значимости и т. д. Кроме того, на бытовом уровне за потребление изделий планируемого культурного значения статусы граждан и социальных общин могут повышаться, чтобы формировать на это спрос и повышать культурное развитие общества. Этот подход позволит создать систему управления потреблением в направлении не имущественных, планируемых услуг культурного спроса.
С развитием статусной структуры может открыться возможность осуществления экономической ответственности не только индивидуальной, но и коллективной мерой, и не только за порчу общественного имущества путем понижения социального статуса, но и за аморальные поступки по соответствующим коллективным решениям, согласно положениям и моральным кодексам коллективами и общественными судьями – решалами. Такой подход – еще одна мера, как новый шаг к отмиранию репрессивных мер государства. Без согласования этих отношений между самоуправляемыми структурами и государством на основе общественных договоров, наподобие договоров с профсоюзами на предприятиях, ни о каком ослаблении роли или отмирании государства в общественном устройстве говорить бессмысленно