Собравшиеся на митинг предложили адмиралу послать приветственную телеграмму Временному правительству, с чем тот немедленно согласился и тем самым снял накал напряженности[93]. Колчак отверг предложение митингующих «иметь постоянное собрание из выборных для обсуждения нужд», мотивировав отказ несовместимостью подобного органа с понятием воинской части. Однако тут адмирал никого не убедил: сразу после его отъезда моряки избрали Центральный военно-исполнительный комитет (ЦВИК).
В тот же день в 22 часа А. В. Колчак выступал на митинге перед зданием Городской думы, на котором огласил приветственную телеграмму правительству. Первоначально адмиралу удалось приструнить распоясавшихся матросов, однако затем он удовлетворил просьбу Городской думы об отстранении от должности коменданта Севастопольской крепости М. М. Веселкина, который «позволял себе за кулисами театра стричь артистов и даже актрис, ловить по Нахимовскому проспекту гимназисток и привозить их к родителям в своем автомобиле под предлогом охранения нравственности…»[94]. А. В. Колчак уступил и на этот раз – на следующий день Веселкин сдал свои полномочия контр-адмиралу Еранцеву[95].
6 марта А. В. Колчак отметил в своих докладах генералу М. В. Алексееву и адмиралу А. И. Русину: «Команда и население просили меня послать от лица Черноморского флота приветствие новому правительству, что мною и исполнено»[96]. Однако, как следует из тех же источников, на этом игру в демократию Колчак, собственно, и планировал свернуть: «Представители нижних чинов, собравшиеся в Черноморском экипаже, обратились ко мне с просьбой иметь постоянное собрание из выборных для обсуждения их нужд. Я объяснил им несовместимость этого с понятием о воинской чести и отказал»[97]. Адмирал делал все, что мог, для удержания в своих руках всей полноты власти на флоте.
Во время Февральской революции, как писал адмирал А. В. Колчак, ему «пришлось заниматься политикой и руководить истеричной толпой, чтобы привести ее в нормальное состояние и подавить инстинкты и стремление к первобытной анархии… были часы и дни, когда я чувствовал себя на готовом открыться вулкане или на заложенном к взрыву погребе». Однако, несмотря на все трудности, Колчаку удалось сохранить Черноморский флот, что, по мнению петербургского историка А. В. Смолина, могло привести к некоторой самоуверенности адмирала: «Лишний раз я убедился, как легко овладеть истеричной толпой»[98].
7 марта в Севастополе получили приказ № 1, с которого началась революционная анархия в Петроградском военном округе и который фактически сразу же после своего отдания обрел «всероссийский статус». А. И. Верховский демонстративно опубликовал в Петрограде 1918 г. свою дневниковую запись от 7 марта 1917 г. без малейших признаков ретуши: «Как бомба с ядовитыми газами упал к нам приказ номер первый. Будь проклят человек, придумавший эту гадость. […] За такую помощь господа в Берлине принесут свою искреннюю благодарность. Едва ли только за это поблагодарит Россия»[99].
Пытаясь избежать сумасшествия, А. В. Колчак вышел в море. 11 марта он написал, находясь на линкоре «Императрица Мария» (пока еще «Императрица Мария»), в письме А. В. Тимиревой: «При возникновении событий, известных Вам в деталях, несомненно, лучше, чем мне (Тимирева находилась во время Февральской революции в Петрограде. – С.В.), я поставил первой задачей сохранить в целости вооруженную силу, крепость и порт, тем более что я получил основание ожидать появление неприятеля в море после восьми месяцев пребывания его в Босфоре. Для этого надо было прежде всего удержать командование, возможность управлять людьми и дисциплину. Как хорошо я это выполнил – судить не мне, но до сего дня Черноморский флот был управляем мною решительно, как всегда; занятия, подготовка и оперативные работы ничем не были нарушены, и обычный режим не прерывался ни на один час. Мне говорили, что офицеры, команды, рабочие и население города доверяют мне безусловно, и это доверие определило полное сохранение власти моей как командующего, спокойствие и отсутствие каких-либо эксцессов. Не берусь судить, насколько это справедливо, хотя отдельные факты говорят, что флот и рабочие мне верят»[100]. Однако, как следует из дальнейшего текста письма, Колчак отказывался признаться самому себе в том, что революция не заканчивается, а только-только начинается: «Мне удалось прежде всего объединить около себя всех сильных и решительных людей, а дальше уже было легче. Правда, были часы и дни, когда я чувствовал себя на готовом открыться вулкане или на заложенном к взрыву пороховом погребе, и я не поручусь, что таковые положения не возникнут в будущем, но самые опасные моменты, по-видимому, прошли»[101]. Далее – расписка в собственном бессилии противостоять потенциально возможному разгулу матросской стихии: «Ужасное состояние – приказывать, не располагая реальной силой выполнения приказания, кроме собственного авторитета…»[102] И, наконец, пронзительное признание: «За эти 10 дней я много передумал и перестрадал, и никогда я не чувствовал себя таким одиноким, предоставленным самому себе, как в те часы, когда я сознавал, что за мной нет реальной силы, кроме совершенно условного личного влияния на отдельных людей и массы; а последние, охваченные революционным экстазом, находились в состоянии какой-то истерии с инстинктивным стремлением к разрушению, заложенным в основание духовной сущности каждого человека (курсив наш. – С.В.). Лишний раз я убедился, как легко овладеть истеричной толпой, как дешевы ее восторги, как жалки лавры ее руководителей, и я не изменил себе и не пошел за ними. Я не создан быть демагогом – хотя легко мог бы им сделаться: я солдат, привыкший получать и отдавать приказания без тени политики (судя по дифирамбам генералу М. В. Алексееву в этом же письме[103], к данному утверждению можно отнестись с известной долей недоверия. – С.В.), а это возможно лишь в отношении массы организованной и приведенной в механическое состояние. Десять дней я занимался политикой и чувствую глубокое к ней отвращение, ибо моя политика – повеление власти, которая может повелевать мною. Но ее не было в эти дни, и мне пришлось заниматься политикой и руководить дезорганизованной истеричной толпой, чтобы привести ее в нормальное состояние и подавить инстинкты и стремление к первобытной анархии. Теперь я в море. Каким-то кошмаром кажутся эти 10 дней, стоившие мне временами невероятных усилий, особенно тяжелых, т. к. приходилось бороться с самим собой, а это хуже всего»[104].
Перед выходом в море, занимаясь политикой, а именно пытаясь сблизить позиции офицеров и матросов, А. В. Колчак отдал распоряжение о проведении 7 марта в Морском собрании совещания офицеров. На совещании командующий флотом выступил с речью. По офицерской инициативе был создан Временный исполнительный комитет, в который вошли 9 офицеров, 4 кондуктора, 15 солдат и матросов. Председателем стал подполковник А. И. Верховский. 8 апреля Временный исполнительный комитет в полном составе вошел в Центральный военно-исполнительный комитет. Во время выработки офицерами дальнейшей линии поведения по Севастополю прошел слух об их сговоре (естественно, контрреволюционном), и 20 тыс. человек, пришедшие на вокзал встречать представителей Временного правительства, решили выяснить, что происходило на самом деле. К всеобщему удовлетворению, избранные в ЦВИК офицеры разъяснили «ходатаям», что собрание ставило своей целью достижение единения офицеров с матросами[105].
С. М. Матвеев, в то время – матрос Черноморского флота, вспоминал впоследствии: «Что греха таить – весной 1917 г. севастопольцы в своем большинстве еще очень плохо разбирались в политике. Бывало, начнется митинг, вылезет на трибуну кадет и вопит: “Война до победного конца!”, “Без Дарданелл нам жить нельзя!” – хлопают ладонями. Кадета сменяет эсер или меньшевик – “За революционную войну против кайзера!”, “Большевики – предатели!” – тоже хлопают. Взойдет на трибуну большевик – “Война войне!”, “Вся власть Советам!”, “Мир хижинам, война народам” – и опять хлопают»[106]. Невысокий уровень политической культуры отличал и матросов Черноморского флота. Как и по всей стране, наиболее популярной политической партией в этот период революции стала на флоте Партия социалистов-революционеров (эсеров). 15 марта в Петроград уже прибыла первая делегация матросов, солдат и рабочих Черноморского флота, в большинстве своем эсеров, с требованиями к Временному правительству: войны до победы, усиления работ на оборону и созыва Учредительного собрания[107]. Эсеры как партия оборонцев вполне устраивали высшие военно-морские кадры – в частности, адмиральский состав Черноморского флота.
Для сохранения влияния на массы командование не только признало комитеты, но и направило в них своих представителей – офицеров и кондукторов флота. 20 марта в Морском собрании состоялось офицерское совещание, обсудившее вопрос об отношении к матросским и солдатским комитетам. Перед офицерами выступил А. В. Колчак[108]. Командующий признал невозможность возвращения офицерству былой дисциплинарной власти и призвал усилить «нравственное влияние» на матросов, развернув широкую пропаганду патриотических идей[109]. Матросам надлежало разъяснять смысл происходивших в то время событий, максимально препятствовать их занятию политикой. Собрание решило, что офицеры должны принять участие в работе комитетов, и избрало своих представителей – по одному от каждой части флота, порта и крепости в ЦВИК. В число избранных вошли командир минной бригады капитан I ранга А. В. Немитц[110] (позднее – командующий Черноморским флотом), начальник штаба Черноморской дивизии полковник А. И. Верховский (впоследствии – последний военный министр Временного правительства). Вслед за офицерами избрали своих представителей в комитет флотские кондуктора[111].
После вхождения офицеров и кондукторов в ЦВИК он стал называться Объединенным центральным военно-исполнительным комитетом (ОЦВИК). Подавляющее большинство членов ОЦВИК составили эсеры и меньшевики, безоговорочно поддерживавшие Временное правительство и командование Черноморского флота[112]. Юридическая комиссия ОЦВИК достаточно оперативно разработала, под непосредственным руководством А. В. Колчака, «Положение об организации чинов флота Севастопольского гарнизона и работающих на государственную оборону рабочих»[113] (по другим данным, Положение разработал А. И. Верховский[114]). Положение утвердил сам контр-адмирал, а позднее его одобрили Ставка и Временное правительство. В соответствии с Положением целью комитетов ставилось доведение Первой мировой войны до победного конца. Комитеты низводились до хозяйственных и культурно-просветительных органов; им поручались наблюдение за довольствием личного состава, организация празднеств и информация комсостава о непорядках на кораблях и в воинских частях. Подчеркивалось, что все решения ОЦВИК получают законную силу исключительно после их утверждения командующим Черноморским флотом[115].
По свидетельству А. В. Колчака (1920), комитеты были «образованы в Севастополе и Одессе и других портах согласно предложению правительства. Первое время между адмиралом и комитетом сложились отношения «самые нормальные»[116]. Адмирал рассказал: «Я считал, что в переживаемый момент необходимы такие учреждения, через которые я мог бы сноситься с командами. Больше того, я скажу даже, что вначале эти учреждения вносили спокойствие и порядок. Дело было постановлено таким образом, чтобы все постановления комитета мне докладывались. Ко мне являлись периодически, несколько раз в неделю, либо председатель комитета, либо его заместитель, вносили постановления комитета и спрашивали меня, с какими я согласен или какие я считаю неприменимыми в силу известных обстоятельств. […] С некоторыми постановлениями я соглашался, некоторые предлагал снова пересмотреть, а некоторые не считал возможными для осуществления. Таким образом, в этом отношении работа не вызывала никаких трений. Так продолжалось первый месяц»[117]. Однако «медовый месяц», как водится, быстро закончился.
Поскольку ОЦВИК уделял второстепенное внимание рабочим Севастопольского порта, солдатам гарнизона и гражданам Севастополя, руководимые меньшевиками рабочие порта признали ОЦВИК чуждой им организацией и приступили к созданию Совета рабочих депутатов Севастополя. Гарнизон Севастопольской крепости, образовавший вначале свой Совет солдатских депутатов Севастополя, постановил объединиться с рабочими в единую организацию – Совет солдатских и рабочих депутатов Севастополя. Новая организация, руководимая дееспособными меньшевистскими лидерами, стала быстро распространять свое влияние на широкие массы Севастополя, «вступив таким образом в открытую оппозицию» к ОЦВИК[118]. В данных условиях ОЦВИК, во избежание «двоевластия», пошел на соглашение с Севастопольским Советом солдатских и рабочих депутатов[119].
22 марта совместное заседание ОЦВИК, Севастопольского Совета солдатских и рабочих депутатов, городского исполкома и городской думы постановило образовать единый Совет рабочих, солдатских и матросских депутатов. Собрание также приняло принципиально новую резолюцию, призывавшую вести войну «до торжества свободы, равенства и братства… пока германский пролетариат не свергнет своими усилиями Вильгельма (курсив наш. – С.В.)»[120].
27 (по другим данным – 28[121] или 30[122]) марта путем слияния ОЦВИК и Совета рабочих и солдатских депутатов был образован единый Совет депутатов армии, флота и рабочих (в июне 1917 г. переименован в Севастопольский Совет военных и рабочих депутатов[123]), в состав которого вошли 163 делегата: 55 рабочих, 87 солдат и матросов, 20 офицеров[124]. Исполнительным органом Совета депутатов армии, флота и рабочих стал Центральный исполнительный комитет (ЦИК)[125]. Большевик С. Г. Сапронов[126] вспоминал впоследствии: «На первом же заседании Совета различные партии начали оформляться во фракции и выставлять своих лидеров. Самой многочисленной была фракция эсеров, лидером которой был доктор С. О. Бируля[127]. Затем шли кадеты и меньшевики. Мы, большевики, тоже объявили себя фракцией во главе с лидером Каличем[128]. Заявление наше было встречено смехом: так нас было мало. Кроме Калича и меня во фракцию входили еще два большевика – Сюсюкалов[129] и Клепиков[130]. Но нас не смутили вражеские насмешки. Пусть предлагаемые нами резолюции не принимались Советом, зато они показывали массам, за что именно борются большевики. Наши лозунги с требованиями заключения мира, удаления буржуазии из правительства вызывали горячий отклик среди матросов, постоянно переполнявших галерку цирка, в котором заседал Совет»[131]. Как видим, место Горы французского революционного Конвента в Севастополе заняла Галерка его Совета. А. И. Калича – солдата из семьи безлошадного крестьянина Херсонской губернии, делегированного в Совет электротехнической ротой Севастопольского гарнизона, – В. К. Жуков признал «самой яркой фигурой этого времени»[132] среди большевиков Севастополя и Черноморского флота. Жуков констатировал, что именно новоиспеченный большевик Калич «первое время он являлся лидером фракции большевиков»[133].