На пороге стояла залитая солнцем рыжеволосая девчонка. Черт, почему время над ней не властно? Веснушки рассыпались по ее лицу, как сотни звёзд. Она была такая летняя и теплая, но отчего-то по телу Тимура пробежали мурашки.
– С днем рождения, терминатор! – звонко сказала Аня, будто вырезав из памяти все те годы, когда ее не было рядом.
– Ты с ума сошла?! Ты почему без маски? Жить надоело?!
– Жить вот так – да. Так больше не хочу. Устала бояться.
Тимур разозлился:
– Ничего не меняется, ты думаешь только о себе. У тебя семья, а ты все… прыгаешь.
Аня сделала вид, что не услышала упрека:
– Как ты тут живешь, показывай! Я войду? – не дожидаясь ответа, она сняла обувь и прошла в комнату. – Ого, перестановочка! Одобряю!
Отодвинув маску, Тимур опрокинул очередную порцию виски.
– А ты все бухаешь? Жить надоело? – передразнивая, спросила девушка.
Тимур закатил глаза.
– Ты как ехала? Давно сняла защиту?
– На велике, – Аня задорно улыбнулась, – сняла в 10 ещё, когда анализ сделала.
Тимур молчал, схватившись за голову. Она продолжала.
– К утру меня, скорей всего, не станет. Контакт с инфицированным. Я хотела попрощаться. Чтобы не как тогда…
Помолчав, она озорно добавила:
– Наливай!
– Аня…
– Ну давай же, не теряй время. Его у меня крайне мало, ты знаешь.
Тимур налил ей виски.
– За нас! – громогласно выпалила Аня.
Тимур молчал. Он прекрасно помнил то недолгое время, когда ее лёгкость его привлекала. Также он прекрасно помнил, как тяжело было выбросить ее из своей монохромной жизни.
– Ты ведь можешь и меня заразить. И неужели ты не хочешь побыть с семьёй?
– Я с ними уже попрощалась. Не хочу, чтобы дочь видела мое мертвое тело. Поэтому мама улетела на звёздочку и будет за ней оттуда присматривать.
– Благородно… но с чего ты решила, что твое мертвое тело хочу видеть я?
Аня рассмеялась так ярко и звонко, что у Тимура защемило в груди. Она была воплощением самой жизни.
– Я скучала по твоим шуткам, – вдруг добавила она серьезно. – Почему ты прогнал меня, Тимур? Я много лет размышляю над этим и не нахожу ответа…
– Зачем ворошить прошлое? Благодаря нашему разрыву ты встретила свою любовь, построила семью.
– Хочешь честно? Я с Митей пыталась забыться… Хотелось тебе доказать, что я годная женщина…
– М… круто забылась! Замуж вышла, Еву родила.
– Да, – рассмеялась девушка тысячей осколков в груди Тимура. – Но меня так и мучает вопрос… До сих пор. Почему ты бросил меня?
– Не знаю. Испугался, наверное. Я одиночка по своей природе.
– Продолжай, – глотнув виски, настаивала Аня.
– Ну мы разные, понимаешь? Ты живёшь на радуге. А я в бункере. Мы бы уничтожили друг друга. И все то светлое, что у нас было…
– И есть? – спросила девушка так резко, что Тимур будто почувствовал острое лезвие возле своего горла. Девушка не унималась:
– Ну раз оно было, и мы «вовремя» расстались… Значит, оно сохранилось? Как консервы?
– Чего?!
– Так вот, я пришла, чтобы открыть банку. Мне важно знать. Ты меня любишь, Тим? Ты только не ври. Скажи как есть.
– Нет, – Тимур ощетинился, готовый давать отпор упертому рыжеволосому консервному ножу.
– Ладно, ты прости за эту прямоту. Мне просто, сам понимаешь, нечего терять. Вот я и… А давай киношку посмотрим. Нашу какую-нибудь! «Звёздные войны» давай! Ты, кстати, сейчас как никогда похож на Дарта Вейдера, просто копия.
Они оба засмеялись. Тимур скорее от того, что неприятная ему тема резко была закрыта. Ведь он не из тех, кто сожалеет о прошлом. Не из тех, кто пересматривает совместные фото каждый день. И уж точно не из тех, кто уже несколько лет любит чужую жену.
Вслед за фильмом Аня попросила включить музыку. Она танцевала, как в последний раз. Грациозно, живо, экспрессивно. Тимур наблюдал со стороны, улыбаясь где-то глубоко под непроницаемой маской. Этот вирус был свирепый, но такой удобный, чтобы прятаться от всего настоящего.
– Ну, а теперь не откажи мне в медленном танце! Уже полночь. Я хочу все успеть!
– Давай без этого, – отвечал Тимур, не очень-то рьяно освобождаясь от ее объятий.
– Даже перед смертной казнью есть последнее желание! – прошептала ему на ухо Аня и дерзко улыбнулась, вспугнув стаю бабочек, давно дремавших внутри мужчины.
С наигранным нежеланием Тимур ответил:
– Хорошо. Эта песня тебе понравится.
Он обнимал ее стройное тело, роняя броню. Чувствовал ее запах, видел, как поднимается ее грудь при вздохе…
В жизни он боялся всего двух вещей: что она однажды его бросит и смерти. И если с первой он все ловко придумал, то что делать со второй, он никак не знал.
Тимур приподнял маску.
– Одень живо! – завопила Аня.
– Открыла консервы – ешь, а то… испортятся, – невозмутимо ответил Тим.
– Ты меня не любишь, но готов умереть из-за меня? – с сарказмом спросила Аня.
– Вот такой вот я противоречивый персонаж, – мужчина улыбнулся и прижал ее к себе крепче.
– Какой ты дурак… Мы могли быть так счастливы!
Тимур помолчал, любуясь пытливым взглядом девушки, а потом предложил:
– Выпьем? Хочу обеззаразиться.
Она снова залилась хохотом:
– Раз ты такой смелый, спать я буду с тобой, – сказала порядком опьяневшая Аня, положив ему голову на плечо. – Только очень прошу, если меня не станет этой ночью, не звони Мите… Он огорчится, узнав, что я была тут, – добавила она очень серьезно и плюхнулась на кровать не раздеваясь.
Тимур лег рядом, слушая в темноте каждый ее вдох и выдох. Чтобы чувствовать пульс, он взял ее за руку.
– Я люблю тебя больше всех на свете, – промурлыкала сонная Аня.
Тимур молчал. Даже сейчас она приехала, чтобы в конечном итоге его бросить, оставить одного. Он просто гладил ее по волосам и впервые в жизни молился. Всю ночь Тим не мог сомкнуть глаз, охраняя, как верный пес, последние мгновения такой любимой нелюбимой женщины.
Утреннее солнце заливало комнату оранжевым, подсвечивая огненные волосы Ани. Тимур сидел на краю кровати и любовался жизнью, которая была в каждой ее клеточке, каждой реснице… Какое счастье, что свой последний день она провела именно с ним. На этой мысли Тимур отрубился.
Проснувшись, мужчина взялся за болевшую с похмелья голову и неожиданно почувствовал свое живое лицо, без маски. Это было так непривычно, но так приятно – прикасаться к собственной коже. В следующую секунду он перевел взгляд на Аню, которой уже не стало. Ее и правда нигде не было. Хватившись, он выбежал, как есть, в коридор, а потом – из подъезда. Ни души. Тимур стоял на пустой улице. Кожу обвевал свежий летний ветерок. Мужчина вдыхал полной грудью весь этот воздух, в котором совершенно точно можно было уловить нотки запаха рыжеволосой девушки. В жизни он боялся всего двух вещей: что она однажды его бросит и смерти. И если со второй он будто бы уже смирился, то что делать с первой, он снова никак не знал.
Анна Чудинова
@chudanechka
Яндекс Дзен: Анна Чудинова
Монстр
За плотными шторами уже давно кипело солнце, когда Фрэнк снова услышал крик. Он быстро откинул одеяло, скользнул в домашние шлепанцы и вышел в коридор.
Утренние лучи бежали стройными рядами по лиловым стенам и утыкались в детскую.
– Папа, прости, что разбудил, – тоненький голосок Нормана позвал из-за приоткрытой двери.
– Ничего, – Фрэнк прошел в маленькую комнатку с веселыми обоями в цветочек и сел на край кровати. – Опять слышал это?
– Нет, я спал, – помотал темной курчавой головой Норман, устраиваясь поудобнее в мягком подушечном замке. – Просто приснился кошмар.
Фрэнк с Меридит усыновили Нормана в конце прошлого года, еще до проклятой пандемии. Милый, чувствительный мальчик семи лет, с добрым сердцем, как у Лили. В доме не хватало детского смеха после смерти их шестилетней дочери, а так хотелось снова почувствовать себя семьей. Вернуть в дом теплый коричный аромат, мандариновую пастилу и смешные записки. Особенно в Рождество. Когда все вместе.
Но Меридит не справилась. Не смогла принять приемного сына и ушла, не слушая мужа, который был убежден: им обоим нужен этот малыш.
Фрэнк ни в чем не винил жену. Когда же объявили режим самоизоляции из-за страшного вируса, Фрэнк даже обрадовался. Он был уверен, что это сблизит его с мальчиком. И вдвоем им будет ничуть не хуже! Они обязательно найдут, чем заняться, и придумают, как весело скоротать тягучие карантинные дни.
Два месяца Фрэнк и Норман жили спокойно, но с приходом теплых апрельских дней их уютный дом превратился в склеп с темными глазницами вместо окон.
По ночам Фрэнк стал слышать истошные вопли из комнаты сына. Он прибегал к нему и видел Нормана оцепеневшим от страха. И каждый раз мальчик говорил, что слышал, как монстр скребет когтями над его головой.
– Хочешь, поговорим об этом? – Фрэнк подошел к окну, резко откинул шторы и зажмурился от вспышки света.
Мальчик сидел неподвижно и смотрел перед собой. Казалось, будто голубые озерца его глаз мертвенно застыли.
– Папа, мне кажется, я скоро умру, – наконец он перевел взгляд на отца. – Монстр вот-вот доберется до меня, схватит своими огромными клешнями и разорвет на тысячи кусочков. Знаешь, теперь он стал приходить каждую ночь. Слышишь, пап, каждую! Когда ты уходишь к себе, и я закрываю глаза, мне становится так страшно, что я даже не могу пошевелиться. Я лежу и считаю выдохи – раз… два… три. И тогда я хочу только одного.
Норман внезапно замолчал.
– Чего же? – в горле Фрэнка пересохло.
– Заснуть раньше, чем он придет.
– Норман, – отец сел рядом с мальчиком. – Все хорошо.
Норман схватил отца за руку озябшими пальцами и прижался к нему. Фрэнк почувствовал, как пойманной птицей бьется маленькое сердце.
– Папа, как ты думаешь, мама вернется?
– Я бы что угодно сделал, лишь бы вернулась, ведь мне ее так не хватает, – в голосе Фрэнка зазвучали колкие нотки досады.
– Она ушла из-за меня?
– Нет, Норман, – ответил Фрэнк, не переставая теребить пуговицу на пижаме.
– Да, папа, да, – всхлипывая, закричал мальчик. – Потому что я – чудовище… Монстр!
– Ну, конечно, нет, Норман. С чего ты взял?
– Я слышал, как мама плакала и кричала: «Я его ненавижу! Он сводит меня с ума!».
– Иногда трудно принять жизнь, малыш.
Часы пробили девять.
– А знаешь, что? Давай-ка мы с тобой пойдем на чердак, и я тебе покажу, что там никого нет?
– Я снова не смогу.
– Попытка не пытка.
В коридоре пахло мореным деревом и легкой сыростью. Чердачная дверь зияла своей черной пастью, и иголки страха впились в затылок мальчика. Фрэнк мягко повернул ручку двери. Норман сжал кулаки и сделал шаг вперед.
Чердак был почти пустой. У двери рассыпавшимися кубиками стояли пыльные коробки со старыми бумагами, пластинками и игрушками Лили.
В густо-синие прямоугольники чердачных окон солнце спускало прозрачные золотистые рукава, в которых медленно кружились пылинки.
В углу, ощерившись, валялись дырявые коньки, устало грустили клюшки, да старенький граммофон мертвецки застыл с открытым ртом.
Больше на чердаке ничего не было.
– Видишь, никакой опасности, – Фрэнк включил свет.
– Вижу. Значит, это только у меня в голове, да?
– Доктор Дюк сказал, что может быть и так.
– Я так хочу, чтобы это прекратилось, папа!
– Прекратится, малыш, – отец, запнувшись, прошел к углу и взял конек. – Мы еще с тобой обязательно погоняем шайбу зимой. Вот только озеро схватит крепкий лед.
Норман кивнул, и уголки его рта тронула улыбка.
Весь день Норман ощущал невыразимый трепет. Сначала он играл, потом смотрел в окно на пестрых уток на озере и мечтал о том моменте, когда они с папой смогут выйти погулять. Утки шныряли туда-сюда – на берег и обратно в воду, а вокруг плясали деревья в своих новых светло-зеленых платьях.
Вечером они поужинали тыквенным супом и жареными отбивными с горошком. Затопили в гостиной камин. Потом отец с сыном сидели в детской и читали сказки.
Когда часы пробили девять, Фрэнк закрыл книгу.
– Ну что, пора спать.
– Хорошо, папа. Я постараюсь поскорее заснуть.
– Да, Норман, завтра будет новый день!
Фрэнк встал с кровати мальчика, поправил подушку и выключил ночник.
Когда дверь закрылась, Норман впервые за долгое время не почувствовал тонких когтистых лап страха у себя на плечах. Он спокойно провалился в квадратное облако из перьев и закрыл глаза.
Фрэнк пошел к себе, лег в постель и немного почитал газету. Посмотрев на часы, надел домашние шлепанцы и спустился на кухню. Налил стакан воды, поднялся на второй этаж. Поставил стакан на тумбу у зеркала, взял карандаш вместо расчески и старательно пригладил им волосы. Потом тихо открыл чердачную дверь и вошел внутрь. Не включая свет, он бесшумно проскользнул к углу, взял клюшку, уродливо оскалился и начал ритмично скрести ее тупым крюком по стене.
Линда Сауле
@linda_saule
Выбор
В зашторенной комнате на кровати лежали двое. Пахло теплым утром и чем-то временным. На прикроватной тумбочке в тарелке увядали кружки колбасы и дольки лимона, схватившиеся пожелтевшей сахарной коркой. Рядом белела пустая бутылка из-под водки и две мутные, захватанные стопки.
Женщина не спала. Ее бледное, покрытое испариной лицо излучало любовь. Она рассматривала строгий мужской профиль, жадно поглощая глазами каждый сантиметр гладко выбритой кожи, ровный нос, широкие, темные брови, припухшие от ночных поцелуев губы. Потом взгляд упал ниже, на крупную, мужественную руку, отдыхавшую на смятой простыне. На безымянном пальце дразнилось в утреннем свете узкое колечко. Но этим утром золотой блеск словно потускнел. Скосив глаза на массивные мужские часы, на которых обе стрелки показывали девять, Лара удовлетворенно улыбнулась. Получилось! Теперь целый месяц – рядом, она и мечтать о таком не могла.
Словно почувствовав ее взгляд, мужчина шевельнулся. Шумно вдохнув всей грудью, он открыл глаза и проморгался, оглядывая комнату заспанными, темно-карими глазами.
– Ты чего меня не разбудила? – хриплым шепотом произнес он.
– Сегодня ж карантин начался, – прижалась она к нему, ощущая, как тело пробивает озноб. Она прижалась сильнее, стараясь согреться.
– Знаю, потому и спрашиваю, – отозвался он. – Ты о чем думала?
– Я плохо себя чувствую, Тош, —тихо произнесла она. – А вдруг я уже больна?
– Веришь во всю эту хрень?
– Верю, – вздохнула она. – Не зря же, говорят, он только женщин убивает. Наверное, слишком много нас стало.
– Женщин много не бывает.
– Ну конечно.
Она устало вздохнула и, помолчав, добавила:
– А знаешь, что еще говорят?
– М? —хмыкнул он.
– Что вакцина уже есть, но стоит полтора ляма. И вообще ее не достать, – она бросила на него взгляд, полный надежды. – Ты раздобудешь для меня одну?
– Зачем тебе? – воскликнул он.
– Мне кажется, я заразилась. В груди так холодно и ног почти не чувствую, словно одеревенели.
– Ах ты, маленькая притвора, – ухмыльнулся он и схватил ее за голую грудь. – Я для тебя достану все, что только пожелаешь!
– Больно же, Тош!
Она притворно взвизгнула, а потом посерьезнела:
– Ты же не уедешь? —произнесла она с тоской в голосе, пытаясь поймать его рассеянный взгляд. – Сейчас и выходить-то никуда нельзя, куда ты поедешь? Скажи, что застрял на работе, придумай что-нибудь, только не бросай. Ты много продуктов привез, нам на месяц хватит!
– Девочка моя, – потянулся он губами к ее холодному лбу и замер, прикрыв глаза.
– Уедешь значит, – горестно произнесла она. – Тебя ж повяжут на первом повороте!
– Если еще поваляться с часок, тогда уж точно повяжут. Надо ехать, – он резко встал с постели и прислушался к звукам на улице. Подойдя к балкону, он дернул дверь, чуть не сорвав белый отрез тюля со следами кошачьих когтей по всему краю. Резкий порыв апрельского воздуха – асфальтно-дождливый, беспокойный – ворвался в комнату и с тихим шорохом опал.
Лара тоже встала, как была, нагишом, и, пошатываясь, подошла к Антону. Прижавшись сзади, обхватила его грудь руками. Ее била мелкая дрожь. Две фигуры замерли у открытой балконной двери, его – крепкая, не пропускающая свет, ее – нежная, невесомая, похожая на тень. Они глядели вниз, где по пустой улице между девятиэтажками медленно катился старенький грузовик. Из прикрепленного к кузову громкоговорителя разносился монотонный ржавый голос.