– Что это?
– Твои новые покои. – Он открыл перед ней дверь. – Смотри, дверь запирается изнутри на четыре замка. Я подумал, тебе понравится.
Ей и правда понравилось. Каюта была вдвое больше, чем та, что на старом корабле, и с настоящей кроватью, а не койкой с полными клопов простынями. Рин шагнула внутрь.
– И это только для меня одной?
– Я же сказал, – самодовольно отозвался Нэчжа. – В армии Дракона есть свои привилегии.
– Вы так себя называете?
– Официально мы армия Республики. Без названия провинции и все такое.
– Вам понадобятся союзники.
– Мы над этим работаем.
Она повернулась к иллюминатору. Даже в темноте было заметно, как быстро движется «Неумолимый», скользя по темным водам проворнее, чем способен Агаша. К утру Муг и ее флот отстанут от них на десятки миль.
Но Рин не могла вот так покинуть Анхилуун. Сначала нужно кое-что вернуть.
– Так, говоришь, Муг считает нас мертвыми? – спросила она.
– Я бы удивился, если бы это было не так. Мы даже бросили в воду обугленные тела.
– Чьи тела?
Нэчжа всплеснул руками.
– А есть разница?
– Наверное, нет.
Солнце только что опустилось за горизонт. Вскоре в море выйдут пиратские патрули Анхилууна.
– У тебя есть лодка поменьше? – спросила Рин. – Чтобы прокрасться мимо кораблей Муг?
– Конечно, – нахмурился Нэчжа. – А что, ты хочешь вернуться?
– Нет, но ты кое о ком забыл.
С какой стороны ни посмотри, встреча Катая и Вайшры окончилась полной катастрофой. Капитан Эриден не пустил Рин на вторую палубу, так что она не могла подслушать, но примерно через час после того, как они привезли Катая на корабль, она увидела, как Нэчжа и два солдата волокут его вниз. Она помчалась к ним.
– …плевать мне, что там с тобой случилось, но ты не можешь кидаться в Дракона-наместника едой, – сказал Нэчжа.
Лицо Катая побагровело от ярости. Если он и рад был увидеть Нэчжу живым, то не показал этого.
– Ваши люди пытались взорвать мой дом!
– Им пришлось, – вмешалась Рин.
– Нужно было создать впечатление, что ты погиб, – объяснил Нэчжа.
– Но я был еще внутри! – воскликнул Катай. – Как и мои счетные книги!
– Да кому какое дело до счетных книг? – поразился Нэчжа.
– Я рассчитывал городские налоги.
– Что-что?
Катай выпятил губу.
– И почти закончил.
– Что ты мелешь? – вытаращился на него Нэчжа. – Рин, хоть ты вразуми этого идиота.
– Идиот? Я? Это ведь ты считаешь хорошей идеей развязать кровавую гражданскую войну.
– Из-за императрицы, – упорствовал Нэчжа. – Именно из-за Дацзы в страну вторглась Федерация, императрица виновата в резне в Голин-Ниисе…
– Ты не был в Голин-Ниисе, – оборвал его Катай. – Не рассказывай мне о нем.
– Ладно, прости. Но неужели это не причина для того, чтобы сменить режим? Она ослабила ополчение, завалила международные отношения, она не годится в правители…
– У вас нет доказательств.
– Есть. – Нэчжа остановился. – Взгляни на свои шрамы. Посмотри на меня. Доказательства написаны на нашей коже.
– Мне плевать, – сказал Катай. – Насрать мне на вашу политику, я просто хочу домой.
– И чем ты там будешь заниматься? – поинтересовался Нэчжа. – За кого сражаться? Грядет война, Катай, и когда она начнется, никто не останется в стороне.
– Неправда. Я могу уединиться и жить добродетельной жизнью ученого отшельника, – упрямо сказал Катай.
– Хватит, – вмешалась Рин. – Нэчжа прав. Ты просто упрямишься.
Катай закатил глаза.
– Ну конечно, ты тоже участвуешь в этом безумии. Чего же еще можно было ожидать?
– Может, это и безумие, – сказала Рин. – Но это лучше, чем сражаться в рядах ополчения. Да брось, Катай. Ты знаешь, что я не вернусь к прежней жизни.
По глазам Катая она видела, как ему хочется разрешить противоречие между верностью и справедливостью, ведь бедный Катай всегда старался поступать правильно, в соответствии с моральными принципами, и никак не мог примириться с тем, что военный переворот иногда оправдан.
Он взмахнул руками.
– Даже если и так, как в моем положении я могу поддержать вашу республику? Мой отец – министр обороны империи.
– Значит, он служит не тому правителю, – сказал Нэчжа.
– Ты не понимаешь! Вся моя семья сейчас в столице. Их могут использовать против меня – маму, сестру…
– Их можно вывезти, – предложил Нэчжа.
– Как вывезли меня, да? Очень мило, уверен, им понравится, когда их похитят среди ночи, а дом спалят.
– Успокойся, – сказала Рин. – Они ведь будут живы. Тебе не придется волноваться.
– Как будто ты знаешь, что это значит, – огрызнулся Катай. – Твой ближайший родственник, если можно так выразиться, маньяк со склонностью к самоубийству, который погиб почти в такой же идиотской миссии, как он сам.
Одним своим тоном он перешел границу. Нэчжа оторопел. Катай быстро заморгал, пытаясь не смотреть на них. На мгновение Рин понадеялась, что он сдаст назад и извинится, но он просто отвел взгляд.
Она ощутила боль в груди. Тот Катай, которого она знала, извинился бы.
Все трое надолго умолкли. Нэчжа уставился в стену, Катай себе под ноги, и никто не осмеливался посмотреть Рин в лицо.
Наконец Катай вытянул руки, будто ждал, что их свяжут.
– Лучше отведите меня в карцер, – сказал он. – Вы же не хотите, чтобы пленные разгуливали по палубе.
Глава 7
Вернувшись в свою каюту, Рин заперла дверь изнутри на все четыре задвижки, а на всякий случай еще и подперла ее стулом. И только тогда легла на кровать, закрыла глаза и попыталась расслабиться, на краткий миг почувствовать себя в безопасности. Ведь она среди друзей. Никто не собирается ее убивать.
Но сон не шел. Что-то было не так.
И через секунду Рин поняла, что именно. Ей не хватало раскачивания кровати на волнах. «Неумолимый» был так велик, что палубы напоминали твердую землю. Наконец-то поверхность под ногами не качалась.
Она ведь именно этого хотела, правда? Ей было где жить и было куда двигаться. Больше Рин не металась, в отчаянии продумывая планы, которые все равно наверняка провалятся.
Она уставилась в потолок, пытаясь утихомирить колотящееся сердце. Но никак не могла избавиться от чувства, что что-то неправильно, глубоко угнездившегося замешательства, вызванного не только отсутствием качки.
Началось все с покалывания кончиков пальцев. Потом ладони начали нагреваться, и жар пополз по рукам к груди. Через минуту заболела голова, от вспышки боли Рин заскрежетала зубами.
И тогда ощутила под веками огонь.
Она увидела Спир и Федерацию. Увидела пепел и кости, полыхающие и плавящиеся, а к ней двигалась одинокая фигура, прекрасный и стройный юноша с трезубцем в руках.
– Ты просто дура, – прошептал Алтан и бросился к ней, обвил пальцами ее горло.
Она распахнула глаза, села и сделала глубокий вдох, затем выдох, медленно и отчаянно, пытаясь справиться с внезапной волной паники.
И тут поняла, что не так.
На этом корабле у нее не будет опиума.
Спокойно. Успокойся.
Однажды в Синегарде, когда Цзян учил ее закрывать разум перед Фениксом, наставник показал ей способ очищать мысли и проваливаться в пустоту несуществования. Цзян научил ее представлять себя мертвой.
Тогда она избегала этих уроков. Сейчас постаралась их вспомнить. Рин заставила себя проговорить мантру, которую Цзян заставлял ее произносить часами. «Пустота. Я ничто. Я не существую. Я ничего не чувствую. Я ни о чем не сожалею… Я песок, я пыль, я прах».
Ничего не вышло. Через спокойствие все равно прорывалась паника. Покалывание в пальцах усилилось, как будто в них впивались ножи. Рин горела, каждая частичка ее тела мучительно полыхала, и отовсюду доносился голос Алтана:
«На моем месте должна была быть ты».
Она метнулась к двери, пинком отбросила стул в сторону и как была босиком побежала в проход. В глазах пульсировала боль и вспыхивали искры.
Она прищурилась, всматриваясь в полутьме. Нэчжа сказал, что ее каюта в конце прохода… Значит, здесь, наверное… Она забарабанила по двери, пока та не приоткрылась.
– Рин? Что ты…
Она схватила Нэчжу за грудки.
– Где ваш лекарь?
Он вскинул брови.
– Ты ранена?
– Где он?
– На первой палубе, третья дверь справа, но…
Рин не дождалась окончания фразы и помчалась к трапу. Она услышала за спиной шаги Нэчжи, но ей было все равно, главное сейчас – раздобыть немного опиума или лауданума – чего угодно.
Но лекарь не впустил ее к себе. Он загородил дверной проем, положив одну руку на косяк, а другой стиснув ручку.
– Приказ наместника, – сказал он, как будто ожидал ее прихода. – Я не должен тебе ничего давать.
– Но мне нужно… Боль… Я не могу ее выносить, мне нужно…
Лекарь начал закрывать дверь.
– Придется тебе как-нибудь справиться.
Рин всунула ногу в щель.
– Хотя бы чуть-чуть! – взмолилась она. Как бы жалко это ни звучало, но ей нужен был опиум, хоть что-нибудь. – Прошу вас!
– У меня приказ, – отчеканил он. – Ничем не могу помочь.
– Да чтоб вам всем провалиться! – выкрикнула Рин.
Лекарь вздрогнул и захлопнул дверь, но Рин уже бежала в обратном направлении, шаги гулко отдавались по палубе.
Она выбралась на верхнюю палубу, подальше от всех. Зловещие воспоминания, которые она так старалась подавить, впивались в мозг осколками стекла, кусочки мозаики ярко вставали перед глазами – трупы в Голин-Ниисе, трупы в исследовательской лаборатории, трупы на Спире, а еще солдаты, все с лицом Широ, они скалились в усмешке, отчего ярость Рин все росла и росла…
– Рин!
Ее наконец догнал Нэчжа и схватил за плечо.
– Что происходит?
Она развернулась.
– Где твой отец?
– Кажется, встречается со своими генералами, – запинаясь, ответил Нэчжа. – Но я не…
Рин оттолкнула его. Нэчжа хотел схватить ее за руку, но Рин увернулась и бросилась бежать по коридору и вниз по трапу, к каюте Вайшры. Она дернула за ручку – заперто. Тогда Рин яростно замолотила по двери ногой, пока ту не открыли.
Увидев ее, Вайшра ничуть не удивился.
– Господа, – сказал он, – оставьте нас наедине, будьте добры.
Все находящиеся в каюте молча встали со своих мест. Никто не взглянул на Рин. Вайшра запер дверь и обернулся.
– Чем могу быть полезен?
– Вы приказали лекарю не давать мне опиум.
– Верно.
– Мне он нужен… – произнесла она дрогнувшим голосом.
– О нет, Рунин. – Вайшра покачал пальцем, словно журил малое дитя. – Совсем забыл об этом предупредить. Это условия твоей службы у меня. Я не терплю в армии опиумных наркоманов.
– Я не наркоманка, я просто…
Голова снова раскололась от очередной волны боли, и Рин зажмурилась.
– Если ты будешь под кайфом, от тебя нет проку. Ты нужна мне трезвой. Мне нужен человек, способный проникнуть в Осенний дворец и убить императрицу, а не какой-то одурманенный опиумом мешок дерьма.
– Вы не понимаете, – сказала Рин. – Если я не приму наркотик, то спалю всех на этом корабле.
Вайшра пожал плечами.
– Тогда мы выбросим тебя за борт.
В ответ Рин просто тупо уставилась на него. В этом не было никакого смысла. Как он способен оставаться таким раздражающе спокойным? Почему не съеживается, трясясь от ужаса? Ведь именно так должно быть – она угрожает и получает желаемое, как всегда случалось до сих пор.
Почему он ее не боится?
В отчаянии она начала умолять:
– Вы не представляете, какая это боль. Он у меня в голове… Бог постоянно у меня в голове и мучает меня…
– Это не бог. – Вайшра подошел к ней ближе. – Это гнев. И твой страх. Ты впервые увидела сражение и с тех пор не можешь успокоиться. Постоянно боишься. Тебе кажется, что все хотят причинить тебе боль, и сама желаешь, чтобы они этого хотели, потому что так ты получишь повод ответить. Это не проблема спирцев, такое случается со всеми солдатами. Опиумом это не излечить. Убежать от этого невозможно.
– Тогда что…
Вайшра положил руки ей на плечи.
– Прими это как данность. И борись.
Как он не понимает, что она пыталась? Он думает, это легко?
– Нет, – сказала она. – Мне не нужны…
Вайшра наклонил голову в сторону.
– Что значит «нет»?
Язык еле ворочался во рту у Рин. Она вспотела, капельки пота выступили на ладонях.
– Хочешь оспорить мои приказы? – повысил голос Вайшра.
– Я… – судорожно выдохнула она. – Я не могу… Не могу это побороть.
– Ох, Рунин. Ты не понимаешь. Теперь ты мой солдат и выполняешь приказы. Если я велю тебе прыгнуть, ты можешь лишь спросить, на какую высоту.
– Но я не могу, – раздраженно повторила она.
Вайшра поднял левую руку, посмотрел на свои пальцы и влепил Рин пощечину.
Она отшатнулась, скорее от неожиданности, чем от силы удара. Боль она не почувствовала, только резкое жжение, словно в нее ударила молния. Рин поднесла палец к губе и увидела на нем кровь.
– Вы меня ударили, – опешила она.
Вайшра схватил ее за подбородок и поднял ей голову. Рин была слишком ошеломлена, чтобы злиться. Но она испугалась. Никто прежде не осмеливался вот так с ней себя вести. Уже очень давно до нее никто не дотрагивался.
После Алтана.
– Мне уже доводилось усмирять спирцев. – Вайшра провел по ее щеке большим пальцем. – Ты не первая. Землистый цвет кожи. Запавшие глаза. Ты убиваешь себя опиумом. Кто угодно это заметит. Знаешь, почему спирцы умирали молодыми? Вовсе не из-за пристрастия к постоянным войнам и не из-за своего бога. Они губили себя опиумом. Сейчас, думаю, тебе осталось не больше полугода жизни.
Он с такой силой вонзил пальцы ей в кожу, что Рин охнула.
– Я положу этому конец. Больше никакого опиума. Можешь накуриваться до смерти, когда выполнишь то, что мне от тебя нужно. Но не раньше.
Рин в растерянности уставилась на него. По лицу начала растекаться боль, поначалу легким жжением, а потом запульсировала в щеке. Из горла чуть не вырвался всхлип.
– Но мне так больно…
– Ох, Рунин. Бедняжка Рунин. – Вайшра смахнул волосы с ее глаз и наклонился ближе. – Наплюй на боль. Нет ничего такого, с чем не справилась бы дисциплина. Ты способна изгнать Феникса. Твой разум сам построит линию обороны, ты еще этого не сделала только потому, что предпочла опиум как более удобный способ.
– Потому что мне нужно…
– Тебе нужна дисциплина. – Вайшра задрал ей голову еще выше. Тебе нужно сосредоточиться. Укрепить разум. Я знаю, ты слышишь крики. Научись с этим жить. Алтан же как-то сумел.
– Я не Алтан, – сказала Рин, почувствовав вкус крови на губах.
– Так научись им быть.
И потому Рин страдала в одиночестве, запершись в своей каюте, а снаружи по ее же собственной просьбе сторожили три солдата.
Она не могла просто лежать на кровати. Простыни царапали кожу, и все тело начало чесаться. Рин свернулась на полу, зажав голову коленями, и раскачивалась туда-сюда, кусая пальцы, чтобы не закричать. Ее трясло и колотило, боль прокатывалась волнами, как будто кто-то медленно дубасит по каждому внутреннему органу.
Судовой лекарь отказался давать ей снотворное, сославшись на то, что она просто заменит опиум на чуть более слабое средство, и потому Рин нечем было заглушить голоса в голове, нечем отогнать видения, вспыхивающие перед глазами, стоило только зажмуриться – бесконечные кошмары, насылаемые Фениксом, и ее собственные галлюцинации.
И конечно, Алтан. Он снова и снова появлялся в ее видениях. Иногда горящим на пристани, иногда привязанным к операционному столу, где он стонал от боли, но порой он был невредим, и эти видения терзали сильнее всего, потому что тогда Алтан с ней разговаривал…
Щека горела от удара Вайшры, но в видениях Рин казалось, что ее ударил Алтан и жестоко улыбнулся, когда она ошалело уставилась на него.
– Ты меня ударил, – сказала она.
– Пришлось, – отозвался он. – Кто-то должен был это сделать. Ты заслужила.
Может, она и правда это заслужила? Рин не находила ответа. Но значение имело лишь то, что так считал Алтан в ее видениях, Алтан считал, что она это заслужила.
«Ты неумеха», – говорил он.
«Тебе со мной не сравниться», – говорил он.
«Это ты должна быть на моем месте».
И под всем этим сквозил невысказанный приказ: «Отомсти за меня, отомсти за меня, отомсти…»
Иногда видения ненадолго превращались в извращенные фантазии, где Алтан не мучил ее, а любил, и его удары становились ласками. Но это было совершенно немыслимо, ведь внутри Алтана полыхал тот же огонь, который его поглотил – он не мог не сжигать все вокруг.