– Кроме того, – продолжал он, – у него была цель. Пустившись в бега, о ней пришлось бы навсегда забыть, а бесцельное и сытое, как у бройлерного цыпленка, существование его никоим образом не прельщало. Согласись, материальных благ ему и здесь хватало с лихвой. Не из-за денег же он этот огород городил! Так что, думаю, ты смело можешь вычеркнуть его из своего списка.
– Прежде чем кого-то откуда-то вычеркивать, я бы все-таки хотел убедиться своими глазами, – сообщил Сиверов. – А то как бы потом заново вписывать не пришлось. Одного, помнится, уже вычеркнули, и что из этого вышло?
– Не передергивай, – устало произнес генерал. – А впрочем, как знаешь. В конце концов, это не моя, а твоя компетенция. Валяй, я подожду.
Глеб не стал спрашивать, не хочет ли Федор Филиппович составить ему компанию. Генерал был уже слишком стар, чтобы упиваться зрелищем плавающего в луже собственной крови врага и плясать «Барыню» на его могиле. Кроме того, в доме их могла-таки поджидать засада, и прозвучавший в комнате на втором этаже выстрел мог оказаться просто положенной в ловушку приманкой.
– Вы тут поглядывайте все же, – сказал он. – А то мало ли что…
– Ты мной еще покомандуй, мальчишка, – проворчал Потапчук и достал из кармана пиджака плоскую круглую жестянку с леденцами, которая обычно появлялась на свет, когда его превосходительство испытывал сильные отрицательные эмоции и начинал скучать по сигарете.
Подергав закрытую калитку и экспериментальным путем установив, что, просунув руку между прутьями решетки, не может дотянуться до кнопки, отпирающей электрический замок изнутри, Глеб подпрыгнул, ухватился за похожие на наконечники копий острия и, используя завитки чугунного узора в качестве ступенек, без труда забрался наверх. Спрыгнув на влажный после недавнего дождика, курящийся на солнце теплым паром бетон, он сразу же запустил руку за левый лацкан пиджака и извлек оттуда «стечкин». Сам по себе немаленький, пистолет казался чудовищно огромным из-за надетого на ствол длинного глушителя.
– Вылитый Джеймс Бонд, – прокомментировал его действия оставшийся по ту сторону забора генерал. Похоже, настроение у него все-таки улучшилось, и Глеб понимал, почему: хозяин дома хотя бы напоследок повел себя по-человечески, добровольно сделав то, к чему Федор Филиппович явно намеревался его склонить.
Кажется, он был целиком и полностью уверен в том, что хозяин действительно отослал охрану и, убедившись, что все его козыри биты, пустил себе пулю в висок. Глеб разделял уверенность своего куратора процентов на восемьдесят, а может, и на все девяносто. Но игнорировать оставшиеся десять он не имел права и потому действовал так, словно в доме его и впрямь поджидало целое отделение автоматчиков.
Солнце вовсю светило с очистившегося, ясного, будто отмытого дождем неба, листья берез блестели, как лакированные, в траве сверкали, переливаясь всеми цветами спектра, точь-в-точь как бриллианты при ярком освещении, капельки росы. Чувствуя лопатками полунасмешливый взгляд Федора Филипповича, Глеб осторожно двинулся вперед. Обстановка была какая-то нерабочая, слишком яркая и жизнерадостная, и Глеб радовался тому, что у клиента хотя бы нет соседей, поскольку чувствовал, что его крадущаяся по двору фигура с пистолетом в руке на фоне всего этого великолепия смотрится в высшей степени нелепо и неуместно.
Еще ему подумалось, что эта уединенность выдает господина генерал-полковника с головой, разрушая его маскировку. Каков скромняга! Всего-то и имеет, что трехэтажный коттеджик с бревенчатой русской банькой да одинокий «мерин» в гараже – не так уж много для генерал-полковника, особенно в наше время и особенно в Москве. А что под этот скромный домишко отведен добрый гектар золотой подмосковной землицы, да не где попало, а в водоохранной зоне, далеко в стороне от ближайшего людского жилья, так это, надо полагать, ничего не значащий пустячок. Ну, нравится человеку уединение, ну, не любит он, когда соседи к нему на участок через забор заглядывают! Настолько не любит, что не поскупился оплатить прокладку всех коммуникаций протяженностью километров в пять или около того. Мелочь, казалось бы, но – красноречивая…
В метре от дорожки, по которой он шел, шелестела раскидистой кроной старая береза. В траве у ее корней блеснула темно-коричневая, будто лакированная, шляпка боровика. Не удержавшись, Глеб поискал глазами и сразу же нашел еще два – один побольше, а другой совсем молоденький, с еще нераскрывшейся шляпкой и толстенькой, крепкой ножкой. Он всегда был равнодушен к грибам и не понимал, как можно испытывать азарт, отыскивая в траве и прошлогодних листьях эту разновидность плесени, да не просто отыскивая, а затем, чтобы потом употребить ее в пищу. Отношение к грибам у него было европейское – он ими брезговал, как и жареными насекомыми, которые в странах Юго-Восточной Азии считаются лакомством. Тем не менее, сакраментальное: «Живут же люди!» снова пришло ему на ум; он уже почти ожидал увидеть за следующим деревом мирно жующего травку зайца, а то и какого-нибудь лося, но не увидел никого, в том числе и залегшей с оружием наготове охраны.
В открытом настежь гараже было чисто прибрано и пусто. Глеб пощупал капот «мерседеса». Капот был холодный. Спохватившись, Слепой вынул носовой платок и стер с покрытого черным лаком железа отпечаток своей ладони, а потом натянул перчатки: осмотр места происшествия, жертвой которого стал человек такого калибра, проводится очень тщательно, и ему вовсе не улыбалась перспектива оставить свой автограф в базах данных МУР и ФСБ.
Он оглянулся. Яркий августовский денек был, как картина рамой, обведен по периметру широким проемом ворот. Отсюда, из прохладной полутьмы, он казался еще ярче, чем был на самом деле. «Неба клочок, солнца глоток, пока не спущен курок», – вспомнилось Глебу. Строчка пришлась, что называется, не в тему: курок уже был спущен. Сквозь завитки чугунной ограды виднелся единоутробный близнец «мерседеса», возле которого стоял Слепой; около машины, сунув руки в карманы и посасывая леденец, прохаживался генерал Потапчук. В гараже и в доме было тихо, лишь на стене слева от входа негромко жужжал, мотая киловатты, электрический счетчик.
Тогда он повернулся спиной к солнечному свету, дослал в ствол пистолета патрон и, мысленно перекрестившись, толкнул незапертую дверь, что вела из гаража в дом.
Глава 2
Все это началось чуть меньше трех месяцев назад, на границе мая и июня. Точнее, началось это гораздо раньше – примерно тогда, когда нога первого русского солдата ступила на каменистую почву Северного Кавказа. Глебу Сиверову было не впервой с головой окунаться в сложную и темную игру, десятилетиями ведущуюся вокруг этого неспокойного региона, но к данному конкретному делу Федор Филиппович подключил его только тогда, когда он завершил предыдущую работу. Слепой видел в этом верный знак доброго отношения его превосходительства к своей скромной персоне: сам по роду службы вынужденный параллельно заниматься множеством дел, генерал обычно старался не взваливать на своего лучшего агента больше одного задания за раз. В этой тактике, помимо всего прочего, сквозил свойственный всякому крепкому профессионалу прагматизм: каким бы хорошим, прикладистым и удобным ни был, скажем, молоток, попытка забить им два гвоздя одновременно, как и погоня за двумя зайцами, вряд ли увенчается успехом.
Новое задание не стало для Глеба неожиданностью. Он уже много лет не ездил в метро и не разрешал делать это жене, но жили они, тем не менее, в Москве, да еще, в придачу ко всему, никак не могли избавиться от скверной привычки время от времени включать телевизор и выходить в глобальную информационную сеть.
Двадцать девятого марта Ирина вернулась домой бледная и взбудораженная; Глеб, который был уже полностью в курсе последних событий, постарался, как мог, ее успокоить, но, честно говоря, не очень-то преуспел, поскольку ситуация отнюдь не располагала к благодушию. Взрывы в метро унесли сорок жизней; бомбы пронесли на станции и привели в действие женщины-смертницы, и именно это Ирине было сложнее всего понять. «Как же надо ненавидеть, чтобы отважиться на такое! – безжалостно ероша и терзая прическу, риторически восклицала она. – Как надо ненавидеть! И кого – нас! Тебя, меня… Что мы им сделали?» – «Гм», – не удержавшись, сказал тогда Глеб, имея в виду, разумеется, себя, и только себя. «Хорошо, – правильно поняв это неопределенное междометие, поправилась Ирина, – что им сделала я? Или любая другая женщина из тех, что там погибли?» – «Любая из них могла родить или уже родила солдата, – ответил Глеб, – который мог впоследствии убить, а может быть, уже убил мужа, отца, брата, свата или просто земляка любой отдельно взятой шахидки. Отомстить солдату трудно – она не знает его в лицо, он с автоматом, за броней, и притом не один… А месть – дело святое. В общем, Восток – дело тонкое…» – «Ты мне еще Киплинга процитируй, – с горечью предложила Ирина. – Запад есть Запад, Восток есть Восток…»
В этом споре, как и в подавляющем большинстве подобных споров, никакая истина не родилась. И это было закономерно, поскольку спорили они на сугубо обывательском, кухонном уровне. Ирине не хватало информации, а Глеб намеренно умалчивал о том, что знал. Его вполне устраивал такой уровень обмена мнениями: это позволяло Ирине выговориться, а ему – отдохнуть от собственных мрачных размышлений на данную тему.
Впрочем, старался он напрасно. Интернет буквально кишел информацией, о которой умалчивали так или иначе контролируемые государством источники. Блогеры обвиняли ФСБ в отсутствии фантазии, наперебой выдвигая собственные версии – то откровенно глупые, то уже отвергнутые следствием на этапе первоначального обсуждения, а порой вполне жизнеспособные и по этой причине давно находящиеся в активной разработке у ведомства, которое они так упоенно критиковали. «Сарафанное радио» не отставало от глобальной сети, так что информации Ирине хватало и без мужа. Буквально каждый вечер, проведенный им дома, омрачался обсуждением этой невеселой темы; говорила, в основном, Ирина, Глеб старательно отмалчивался, а в ответ на вопрос, которым заканчивался каждый такой разговор: «А что об этом думают у вас?», – лишь красноречиво пожимал плечами. Ирину такой ответ, естественно, не устраивал, а он и вправду толком не знал, что именно обо всем этом думают «у них», поскольку был по горло занят другими делами, весьма далекими от взрывов в метро.
Тем не менее, он чувствовал, что чаша сия его не минует. Премьер-министр в свойственной ему интеллигентной манере пообещал выковырять организаторов взрывов со дна канализации; Глеб, услышав это заявление, лишь тихонько вздохнул: лезть в канализацию, да еще на самое дно, ему не хотелось, но это была его работа, и он не уставал мысленно благодарить Федора Филипповича за дарованную ему отсрочку.
Но все когда-нибудь кончается, в том числе и любые отсрочки. В конце прохладного, дождливого мая все-таки настал момент, когда его превосходительство, деликатно предоставив своему агенту три дня отдыха после успешно завершенной операции, назначил ему встречу на конспиративной квартире.
В условленный час генерал переступил порог мансарды старого дома в одном из арбатских переулков и немедленно скривился, как от неимоверной кислятины, оглушенный извергаемой мощными динамиками музыкой. Глеб догадывался, зачем его вызвали; настроение у него в связи с этим было не ахти, и для поднятия боевого духа он слушал «Полет валькирии» Вагнера. Увидев появившуюся на лице Федора Филипповича недовольную гримасу, он убавил громкость стереосистемы. Изгиб генеральских губ стал чуточку более пологим, а мученический излом бровей – не таким крутым, как мгновение назад. Глеб сделал музыку еще тише, и в лице генерала Потапчука произошли соответствующие изменения. Это напоминало то, как растет или, наоборот, укорачивается полоска индикатора уровня звука на экране телевизора; сообразив, что выбрал не самое подходящее развлечение, Сиверов выключил музыку совсем, и лицо Федора Филипповича приобрело нормальное, привычное выражение.
– Конспиратор, – язвительно похвалил он Глеба, проходя в комнату и усаживаясь в свое любимое кресло у окна. – Гляди, дождешься, что соседи на тебя в суд подадут!
– Хотел бы я посмотреть, как они станут судиться с нашей конторой, – хладнокровно парировал Сиверов.
– То-то и оно, – констатировал генерал. – Я и говорю: конспиратор! Ты мне скажи, на кой ляд тебе надо, чтобы от твоей музыки стены аж до первого этажа дрожали? Ты же у нас Слепой, а не глухой!
– Это я беса изгоняю, – не кривя душой, сообщил Глеб.
– Ну и как, изгнал? – иронически поинтересовался Федор Филиппович, копаясь в портфеле.
– Увы, – коротко ответил Слепой, предоставив собеседнику право самостоятельно догадаться, кого он подразумевал под бесом, которого безуспешно пытался изгнать.
Выпущенная им стрела отскочила от брони генеральского самообладания, не оставив на ней ни малейшей царапинки.
– Исламский терроризм снова поднимает голову, – не прекращая рыться в портфеле, сообщил его превосходительство.
Глебу показалось, что над ним попросту издеваются, но он промолчал: похоже было на то, что от внимания Федора Филипповича не укрылась его маленькая шалость с постепенным уменьшением громкости музыкального центра, и теперь господин генерал просто сравнивал счет.
– Насколько мне известно, – продолжал Потапчук, – в метро ты не ездишь и Ирине не велишь. Но недавние печальные события, полагаю, не прошли мимо твоего внимания, хотя ты и был занят делами, весьма от них далекими.
Сиверов снова промолчал: ответа от него не требовали, а ненужные реплики могли только продлить и без того тягостную ввиду своей ненужности преамбулу.
– Мне поручили проверить одну из рабочих версий, – сообщил Федор Филиппович. Он, наконец, прекратил раскопки в недрах своего потрепанного портфеля, поднял взгляд на Глеба и едва заметно усмехнулся, увидев его кислую мину. – Понимаю, – сказал он, – что в данном конкретном случае ты предпочел бы более простую и конкретную работу: я тебе – фотографию, ты мне – оригинал в охлажденном виде… Не надо! Не надо искать легких путей, Глеб Петрович. Потому что легкие пути, как правило, заводят совсем не туда, где нам хотелось бы очутиться…
– М-да, – неопределенно отреагировал на это философское замечание слегка обескураженный проницательностью генерала Слепой.
– Впрочем, – продолжал генерал, не дождавшись более развернутой реакции, – фотография тоже будет. В свое время. А пока – вот что. Общеизвестные факты я перечислять не стану – слава богу, не на телевидении работаю, – а перейду сразу к делу. По имеющейся оперативной информации, террористы не намерены останавливаться на достигнутом и готовят новую атаку, мишенью которой на сей раз станет здание ФСБ на Лубянской площади…
– Вы же обещали не перечислять общеизвестные факты, – не удержался от маленькой шпильки Слепой.
Шпилька на поверку оказалась не так уж и мала.
– Виноват, – строго произнес генерал. – Я что, чего-то не знаю? Впервые слышу, что подготовка террористического акта в здании главного управления ФСБ – общеизвестный факт!
– Всякий, кто проходил или проезжал мимо упомянутого здания и видел бетонные блоки, которыми его огородили, чтобы было невозможно подогнать вплотную к стенам начиненную взрывчаткой машину, неизбежно должен сделать определенные выводы, – сказал Глеб. – Это не сложнее, чем сложить два и два, а у нас страна повального среднего образования. Лубянка находится в центре города, и, если каждый, кто через нее проезжал и видел эти… гм… Багратионовы флеши, рассказал об увиденном еще хотя бы одному человеку, факт подготовки нападения на Лубянку можно смело считать общеизвестным. Даже всемирно известным, если учесть, что там ездят и иностранцы… Сколько-то лет назад еще можно было надеяться, что хотя бы американцы не поймут, что к чему, но теперь даже они поумнели. Да как!..