Дым внезапно закончился, копоть расступилась, а твари оказались людьми, такими же, как он сам: в форме без знаков различий, с руками, ногами, головами и прожитыми жизнями в них. Его собственная пронеслась перед глазами всего за миг между тем, как дуло пистолета уперлось в лоб, и раздался выстрел, а потом противно захрустел ломающийся череп. Тело обессиленно и медленно опадало, залитые кровью глаза, почему-то не лопнувшие от раскрошившего череп давления, выхватили мутно позиции врага, расположенные слишком близко к краю завесы.
А потом наступила тьма.
Голову опять разорвало болью, в ушах противно и оглушающе запищало, и даже раскрытый рот и глубокое затяжное дыхание не помогали. Глаза выдавливало из орбит фантомной болью, мир вокруг плавал разноцветными пятнами и обрывками чьих-то фраз. Его слух выхватывал их, как ненастроенная магнитола, на которой крутили колесико FM-диапазона. Антон скорчился, теряя равновесие, напряжно дыша через рот и фокусируясь на алых капельках крови на асфальте, как очередная из них медленно падает со лба на шершавую поверхность.
Реальность потихоньку возвращалась, и Антон смог привстать, сделать пару шагов, а потом и мысли стали выстраиваться в привычный ритм. Несколько пассажиров уже выбрались из маршрутки и помогали теперь другим. Каждый выходящий сокрушался в адрес водителя, особенно его бабушки:
– Ах ты, тварь черножопая!
– Водить сначала научись, ирод!
– Ничего, я одну войну пережила, вторую переживу и тебя, падлу, переживу!
– Понаехали тут!
И так же и в том же духе. Пусть визжат хоть до усрачки, главное – к Антону почти вернулся слух, хотя противный писк все еще донимал, но уже меньше, в фоне где-то.
Перед маршруткой торчала помятая с задницы легковушка. В момент удара она, визжа тормозными колодками и оставляя горячий резиновый след на асфальте, чуть дымящийся, пнулась на пару метров вперед и застыла, осев. Разбитые задние фонари из последних сил медленно мигают бледно-желтым, бампер уродливо вмят в кузов, обнажая стойки усилителя, краска содрана, местами смешана с окрасом другого автомобиля. По старому асфальту от маршрутки к багажнику легковушки течет ручеек какой-то жидкости, вокруг валяется крошево пластика и стекла, противно хрустящего под ногами.
Антон подошел к такси и помог выбраться пострадавшим. Точнее, просто-напросто выломал еще одну дверь и выдернул ничего не соображающую девушку с пассажирского сидения, впился в грудки, трясанул пару раз, приводя в сознание, и проорал, все еще неадекватно воспринимая громкость окружающих звуков и свой собственный голос: «Вы в порядке?», опасно приблизившись к лицу и губам, вторгшись в личное пространство…
– Да, да, я в порядке, – Ее голос звучал издалека, хотя вот они – сочные полные губы, шевелятся в сантиметрах от его лица. Она, будто окаменевшая от желания, сначала изнывая пялилась в его глаза и изучала рисунки слишком ранних морщин на лице, но потом, придя в себя, оттолкнула.
Антон смутился на мгновение, но отбросил это чувство прочь, как и многие другие. Снова вытер кровь со лба тыльной стороной ладони, обтер ее о казенную форму и осмотрел, что там впереди.
А впереди какой-то дебил выскочил на переход во весь проспект на красный, сел в позе лотоса и торчал там истуканом, то восторженно глядя на скомканные аварией автомобили, то на мигающие обратным отсчетом красные светофоры, то просто вокруг: на толпу, сплетения дорог, вывески на домах, переброшенные кабели между ними и на игольчатые антенны на крышах. Другие прохожие шушукались между собой, снимали происходящее на телефоны, но к нему приближаться – не решались. «Хоть бы скорую кто вызвал… Должны же тут быть камеры?.. И должен же кто-то в них смотреть?.. Должен же?..»
Антон, неровно пошатываясь и припадая на вывихнутую ногу (сам не понял, когда успел), подобрался к парню и, сипя сквозь зубы фразу, спросил:
– Вы в порядке?.. – «Мразь.»
Тот отшатнулся от пустоты перед глазами, раскачался, почти заваливаясь назад, посмотрел на Антона, повторяя его слова:
– Вы?.. В порядке?..
«Солнечный», не иначе… И как только этих аутистов впускают в цивилизованный мир? Где тот человек, что выдает разрешения покинуть уютный мирок умалишенных и войти в мир адекватных взрослых людей, в котором если ты вернулся домой живым и если твой дом остался стоять, а не опал уродливой кучей мусора – уже неплохо? И где сопровождающий его психолог, или как их, блядей, там? Хоть бы в маршрутке с ним оказались. Может, поняли бы тогда, что у каждой жизни есть степень «священности», и инвалидам и ущербным нет места среди нормальных людей – опять мысли цитировали фразы жирных телеведущих.
«А тебе есть место, Антон?..» – шепнул внутренний голос.
– Да, Вы. – Антон ткнул в грудь ничего не понимающему пешеходу. – Вы в порядке? – Антон не мог преступить грани разрешенного, как бы ни хотелось тыкнуть не указательным пальцем, а всеми сразу, жестким напряжением костяшек. А еще лучше стволом, в лоб, или даже сразу в рот… Нет. По крайней мере, не здесь – среди толпы зевак. Будь они наедине, где-то в недрах спальных районов, где теперь правила анархия и пресловутый «закон улиц», Антон позволил бы себе вольности того младшего сержанта полиции по отношению к подростку и выбил из внезапно возникшего перед ним урода несколько зубов и какие-то слова сожаления и раскаяния, даже если тот их не знал до этого вообще. Но сейчас не подобный случай. Антон едва держался на ногах после аварии, а вокруг – уйма невольных свидетелей, от которых не отделаться. Ему за эпизод с заботливой мамочкой с электрошокером достанется, и за опоздание «без уважительных причин» тоже, зачем усугублять собственное положение…
– Я?..
– Да, Вы. – Если так скрипеть зубами, можно и всю эмаль стесать, или треснет еще какой-нибудь особо проблемный зуб, запломбированный лет пятнадцать назад непонятным доктором черт-те как.
– Я да! – Уверенно и понимающе закивал виновник аварии.
– Понятно. – Больше Антону риторически спрашивать было нечего, поэтому он бросил вслед, развернувшись: – Ты – да, а я – не очень. – Парень что-то ответил, но Антон его уже не слушал.
А между тем двое сотрудников охранного агентства, выбежав из какой-то полуподвальной конторы, попытались слиться с толпой и тоже понаблюдать за произошедшим, но их выдавали идеально отглаженные черные костюмы и огромные солнцезащитные очки с зеркальными линзами, скрывающие аж по пол-лица и совершенно неуместные мрачным осенним вечером. Их бритые, блестящие, похожие на яйца головы возвышались над остальными. Один повторял в телефон какую-то фразу, а второй молча напрягал скулы.
Они не могли не привлечь внимания Антона, который ускользающим краем сознания запоминал их образы и откуда они выползли. Сейчас – просто запомнит, а проанализирует – после. И шутку какую-нибудь злую придумает и посмеется про себя. Например: «яйца выползли, а член остался.» – «Хотя нет, не очень.»
Антон хромал обратно к маршрутке, чьим пассажиром совсем недавно был и из чьих недр сквозь открытую мужчинами-пассажирами дверь вываливались громоздкие тетки и старушки с переполненными хламом авоськами на колесиках, громыхая все теми же проклятиями:
– Дебил черножопый!.. Понаехали, блядь!.. Хоть бы водить научился сначала!..
Водитель уже тоже выбрался из машины и, наплевав на клиентов, вытягивал свое «Эээ» и хватался за затылок около развороченного дымящегося капота маршрутки. И тыкал в клавиши телефона, вызванивая владельца таксопарка, чей автомобиль он только что изуродовал.
Антон хромал как раз мимо эпицентра аварии, но остановился, едва завидев грузина. Оглядел весь этот праздник жизни: сорвавшихся с цепей бабулек, толпу зевак, снимающих происходящее на телефоны, гребаного водителя, девушку – пассажирку такси, чье стройное тело в строгом облегающем костюме била нервная дрожь, и сигарета из пачки никак не доставалась непослушными пальцами, и, наконец, на этого «осветленного» дегенерата-аутиста, который во всем виноват, хоть ничего и не понимает…
Посмотрел, прикрыл глаза.
Почудилось сразу: на рассвете бескрайний луг с сочной зеленой травой, промокшие от росы кеды, тихий шелест свежего ветра, его порывы забираются под футболку и треплют белесые волосинки на коже, покрытой мурашками. И кто-то рядом с ним, бросив велик позади, бежит в легком ситцевом платье на голое тело.
Приоткрыл – вот это все: грязь, боль, толпы уродливых безучастных людей, испуганные школьницы…
Очередная миниатюрная трагедия.
Инцидент.
Сплюнул розовой слюной, повернулся, молча дохромал до тротуара, кряхтя присел на бордюр да куда-то, ко всем и ни к кому одновременно, обратился:
– Полицию вызовите кто-нибудь… – Прикрыл глаза. – А то я устал что-то… – И обхватил руками лицо, прячась от действительности в свои фантомные миры: войны, самоубийцы с разноцветными глазами, неведомой свободы…
На удивление, машина «ГАИ» подъехала очень быстро. Сотрудники ГИБДД попытались его тронуть, но он отмахнулся, не вылезая из мешанины своих фантазий: «Потом». И про него почти все забыли, а он сидел там, на лугу, и смотрел на далекий рассвет; как оранжевое солнышко медленно выкатывается из-за дырявых крон далекого соснового леса и бросает алые лучи по сторонам от застывшей фигуры Антона. И тихо там так было, что, если перестать дышать и попросить сердце стучать медленнее, было слышно, как шелестит каждая травинка, и тихие ранние песни луговых пташек. И спокойно так, и тихо в то же время, и хорошо… Где же это? Почему внутри, а не наяву?..
Издалека завыла сирена. За ней вторая, третья, и откуда-то накатил гомон толпы, неразборчивые перешептывания. Как ни старался Антон удержаться за какой-то возникший образ в голове, он соскальзывал. Антон моргал-моргал в ладони да выморгнул его. Мираж соскользнул, исчез, как те утренние сны, и кто-то взял его за запястье и попытался отнять перепачканную кровью руку от лица.
Антон дернулся.
– Спокойно, я врач, я Вам помогу…
Антон стеклянно посмотрел на врача. Тот самый жилистый стареющий мужчина, что хладнокровно вкалывал обезумевшей женщине очередную дозу успокоительного. Веронике как-там-ее? Когда это было? Час назад, два? Казалось – всю жизнь. Слишком длинный день сегодня выдался, а ведь он еще даже не собирался заканчиваться: солнце уже приближалось к горизонту, но осенью оно садится рано.
– Здрасьте…
– Здравствуйте. – Медик, судя по выражению лица, узнал его.
Антон огляделся: пара машин полицейских, которые уже составляли протоколы и опрашивали свидетелей, несколько «скорых» обслуживали потерпевших, с десяток репортерских автомобилей, налетевшие, как коршуны, на добычу: с антеннами и тарелками на крышах и логотипами федеральных каналов – других-то не осталось – по боковинам. Какие-то безликие девушки уже наговаривали в огромные камеры репортажи о происшествии, кто-то даже в прямом эфире, а другие опрашивали свидетелей.
Он, как мог, отмахивался от этого всего, только никак не получалось. И доктор этот пристал. А на фоне в одну из карет скорой помощи погружали носилки с недвижимым телом. Будущих мертвецов Антон умел вычислять, и этот уже не жилец: остекленевшие глаза, целящиеся в небо, и струйка слюны, сползающая из приоткрытого рта.
– Это кто? – Антон кивнул за плечо врачу, и тот обернулся.
– Водитель такси, тяжело ему пришлось.
«Странно, с чего бы? Удар-то был сзади. Ударился затылком о сиденье, да и все тут, даже подушки не должны были сработать. С девушкой-то все в порядке ведь.»
– Не пристегнут был, здорово в руль впечатался, еще когда девушка тормозила перед мужчиной, а потом затылком, ну и в общем…
– В смысле «девушка тормозила»?
– Это раньше была учебная машина, у переднего пассажира есть педали, инструкторские… Ну, вы поняли, – Антон кивнул. – Вот она чутче следила за дорогой, нежели этот.
Так бывает: если умеешь водить, то, когда едешь с идиотом за рулем, мигом реагируешь вдавленной в пол левой ступней. Инстинктивно.
– Понятно… Вас зовут-то как?
– Владимир. Можно, я Вас осмотрю? – Как зовут Антона, Владимиру было насрать, что в целом, объяснимо: у него таких Антонов за смену уже было и еще будет…
– Валяйте.
Дальше пошли какие-то тесты: ярким фонариком в глаза, потом следить за пальцем влево-вправо, померить пульс на запястье, давление, укол экспресс-анализатора крови, ощупать череп, приговаривая: «Так больно? А так? А вот так?». По-всякому было больно. И нога подвывала.
– Сотрясение и ссадина на лбу, надо перевязать, а так – жить будете. Надо бы рентген сделать, посмотреть, что там. – «Есть ли что-нибудь вообще…» – Как минимум я рекомендовал бы пару дней постельного режима. – Антон хмыкнул: ну да, отпустят его отлежаться, как же.
– Ногу еще посмотрите, вроде растянул или вывихнул. Ходить больно и неудобно.
Пока доктор проводил свои манипуляции с ногой, подошли сотрудники ГИБДД:
– Добрый вечер! – «Вечер? Сколько времени-то…» – Антон посмотрел на браслет. – «Ох, твою ж мать!..»
– Не очень.
– Как дела? – То ли к нему, то ли к доктору обратился старший.
– Жить будет. – «Не смешно». – Сотрясение мозга и вывих, который мы сейчас,.. Оп!.. – Острые раскаленные лезвия впились куда-то в область таза, в опасной близости к самому важному органу, и так же резко пропали; Антон даже не успел вскрикнуть, только судорожно вдохнул, зашипел рассерженно и замычал. – Ну, вот и все, – продолжил доктор, – Теперь позвольте обработать мелкие раны.
Антон выдохнул. Только сейчас он понял, что все это время нога ныла тупой болью. Так часто бывает – привыкаешь к боли, а как ее уберут – чувствуешь пустоту и ностальгию. Раньше было лучше, раньше хотя бы болело. Теперь же – просто пусто. «Боль ползет по проводам…» – откуда-то возникла очередная странная мысль.
– Сигарету? – Полицейский протянул початую пачку.
– Не курю. Вам что надо? – Антон огрызался. Привычка, что ли?
– Мы хотели узнать, что с этим делать. – Полицейский пожал плечами, убрал пачку и кивнул в сторону того сумасшедшего, из-за которого тут толпа пострадавших и труп. Нация кивателей и регулировщиков. И аутистов. Их на дорогах всегда было много, даже до войны.
– А я откуда знаю? Ебнутый он какой-то. Вы лучше водителя маршрутки оформляйте, он по телефону разговаривал.
– По телефону? Ясно, а говорит – тормоза не сработали.
Полицейский достал папку с бумагами, раскрыл, извлек из внутреннего кармана ручку и начал что-то дописывать на какой-то очередной листок, который, пройдя все круги начальства, отправится в архив, если не потеряется по бесконечной дороге из кабинета в кабинет в одном здании.
– Пиздит, – лаконично ответил Антон, пока врач легонько водил по лицу ватным тампоном, смоченном в вонючей и пощипывающей перекиси.
– Ладно, с водителем мы разберемся, – полицейский помялся, пытаясь выглянуть из-за фигуры врача и смотреть на Антона, – Но с этим тоже что-то надо делать…
– А я чего? – Надоело быть самым главным. Нет, не так. Надоело быть тем, на кого скидывают ответственность. Коряво немного, зато правда. Правда в этом мире уже вся – корявая. Зато ложь – стройная и сладкая, льется из всех радио- и теле- приемников бесконечным потоком.
Антон продолжил, разглядывая пуговки и ниточки на халате врача, но разговаривая не с ним. Странное ощущение, непонятное.
– Его врачи осмотрели? – Один из них как раз колдовал над перевязкой на его голове.
– Осмотрели, – полицейский кивнул, как игрушечный бульдог на торпеде в маршрутке, над батареей маленьких икон со всеми выдуманными за века святыми. – Травм нет, но он… Как врач сказал-то?.. – Он обратился к другому, но Антон его прервал, закатывая глаза:
– Ебанутый он. В дурку его.
– Ну, можно и так… Как скажете.
Дежурные уже развернулись и двинулись обратно в гущу событий заполнять еще какие-нибудь бессмысленные бумаги, как вдруг Антон вспомнил два странных, чуждых силуэта в толпе, которые слишком подозрительно наблюдали за произошедшим и за тем невменяемым парнем.