Красотку своей породы только палевого окраса он встретил на прогулке с Хозяйкой. Мать Саши, в отсутствие сына выгуливавшая лабрадора, меняла маршрут в зависимости от обстоятельств. Ходили они тогда где-нибудь в районе больших и малых магазинов, где Татьяна Алексеевна делала покупки. Там-то, в скверике перед старенькой пятиэтажкой он и встретил Долли, сопровождавшую хозяйку, которая оказалась знакомой Татьяны Алексеевны.
Он тогда, будто глупый щенок, забыл о времени. Долли, как и все лабрадоры, казалось, желала осчастливить весь мир одним лишь фактом своего существования и даже (или Лорду показалось?) разделить эту радость с ним, служилым, далёким от сантиментов, псом. Они резвились, бегая взапуски и по кругу, веселя прохожих: словом, были счастливы.
Собачье счастье, как и всё доброе на белом свете, длилось недолго. Скоро Маленького Хозяина выписали и жизнь Лорда вернулась на круги своя: привычная служба, привычная дорога к Храму, привычный маршрут, не пересекавшийся с теми тропками, где гуляла Долли…
…Так о чём же думает Маленький Хозяин? Он всегда, почти всегда молчит, чем-то напоминая старый трофейный колокол, который для звучания нужно долго раскачивать… Раскачала его жизнь, да так, что его молчание слышится так гулко, так тревожно… Бедный, бедный Маленький Хозяин! Жизнь, конечно, штука несправедливая, но…
– Ты знаешь, мне иногда даже легко становится оттого, что я не могу видеть жизнь…
Лабрадор насторожил уши: Хозяин вдруг с ним заговорил!
– Странная она, жизнь. Когда ходил в школу, казалось, вот так, ступенька за ступенькой, буду идти по жизни и обязательно подниматься по этой лестнице: отличником окончу начальную школу, потом – среднюю, ну, а потом – пойду в колледж. Буду заниматься информационными технологиями. Сейчас это передний край… Придумаю что-нибудь замечательное, как Стив Джобс или ребята из «Гугла», стану знаменитым, куплю большой красивый дом. Умный дом, где не нужно самому зажигать свет… Приведу в него Настю… Детские мечты… Пустые бредни… Вот как всё вышло… Что я теперь? Слепец, который глушит в себе силу, желание жить. Бьюсь с собой каждый день. То стараюсь быть сильным, стыжусь своей слабости… То наоборот, пью её, свою слабость, как горькую настойку. Тогда боюсь сам себя, боюсь своих влечений, боюсь желаний: любить девушку, обнимать её, целовать, чувствовать рядом, быть для неё желанным, любимым… И разум мой тогда подсказывает: брось глупые мечтания, несчастный инвалид! В эти минуты я ненавижу себя… К чему мечты о счастье, для чего думать об успехе, кому всё это нужно? Мне?.. Мне… Мне нет! Остаётся только себя ненавидеть за то, что мне некому и нечего дать: ни уставшей от безнадёги матери, ни Насте, которая одна из всех сверстников проявила участие, ни даже Ленке, которая мается со своим несчастным мужем. Мне им нечего отдать, у меня нет ничего. Рано скосила меня жизнь… Я ничего не успел… Мне всё не позволено. Не позволено жить полной жизнью, любить, встречать рассветы с запахом травы, дарить любимой цветы… Почему всё так?
Для чего пытаться улучшать себя, стараться быть лучше, чем ты есть на самом деле? Для чего, если всё это не имеет никакого смысла? Для чего красивая одежда слепому, который не видит её на себе, а только ощущает? Не видит, как на его наряд реагируют люди вокруг?
Не лучше ли пойти другой дорогой: раз и навсегда принизить себя и не задумываться ни о чём? Оставить мысли о том, чтобы улучшать себя, быть примером для других: «Да, он угодил в трудную жизненную ситуацию, но не сдался на милость обстоятельствам»… Для чего?! Всё предопределено, Баба Яга назначена…
Что остаётся? Просто жить? Просто жить… Да, наверное, так… Просто жить… Вот сейчас, здесь, в церковном дворике, слушая пение птиц и звон колоколов…
Утомил я тебя, сынок, чепухой своей? Наверное, утомил…
Лабрадор, склонив голову набок и поводя ушами, не отрывал от Хозяина взгляда. Он редко делится с кем-то своими переживаниями, с чего бы теперь? Бедный, бедный Маленький Хозяин! От него исходил запах страха и отчаяния, для чего себя мучить? Недовольство жизнью, недовольство собой – всё это такое же никчёмное занятие, как псу смотреться в зеркало: не поймёшь, что это за незнакомец глядит на тебя, не лая и не виляя хвостом?
У решётчатых церковных ворот вдруг послышался визг тормозов. Из чёрного Мерседеса выскочили двое бородачей – один повыше, другой пониже – в джинсах и тёмных футболках с бейсбольными битами в руках.
Лорд напрягся, глядя на уверенным быстрым шагом направлявшихся к беседке мужчин.
– Итин гёрюрсен? («Собаку видишь?» – здесь и далее тюрк.), – махнув в сторону Лорда битой, бросил один другому.
– Э-э! Бу ит дёир, лабрадор ды, горхан ды («Это не собака, это лабрадор, они трусишки»), – ответил тот. – Выр башына ве бес салам! («Бей его по башке и все дела!»).
Лорд поднялся и, разматывая поводок из рулетки, сделал несколько шагов вперёд, к входу, загораживая Маленького Хозяина.
– Пачиму денги не платыш, пацан? Твой сеструха нам денги должен! Многа! – крикнул, обходя беседку справа и подбираясь к Маленькому Хозяину, тот, что повыше. – Ты што, такой дэрзкий? Глаза у тебе не видит, а счас самсем инвалыд станиш! Хочиш? – замахнулся он битой.
Лорд, захлёбываясь от лая, резко прыгнул, перемахнув панель беседки, словно барьер, и целя в руку бородачу, схватил её зубами за запястье и прикусил что было силы. От боли и неожиданности тот выронил дубинку и взвыл, отпрянув на несколько шагов. Его напарник, между тем, вбежав в беседку, замахнулся было на слепца. Отпустив высокого, Лорд вновь через панель метнулся в беседку, к «коллеге», и успел перехватить его руку, вцепившись в неё мёртвой хваткой.
– Ай сене!.. («Ах, чтоб тебя!..»), – взвыл тот, выронив биту и пятясь из беседки, с трудом волоча за собой пса. – Рустем, выр буну, дайанма, выр, Рустем! («Рустем, бей его, не стой!»), – заорал он. – Выр башына! Бу ит дёир, шайтан ды! («Бей по башке! Это не пёс, а сам дьявол!»).
Высокий уже молотил пса дубинкой, удары сыпались на поводыря, ломая кости. Лорд упал на пол, скуля от нестерпимой боли и теряя сознание. Удары не прекращались. Поводырь уже не чувствовал их.
На крики Саши из Церкви, вспугнув бородачей, мигом исчезнувших на своём Мерседесе, выбежали несколько прихожан, подоспел и из своей сторожки старичок таджик. Обступив бессильно опустившегося на скамейку паренька, всё ещё не выпускавшего из рук поводка, они с сочувствием смотрели на лежащего в крови тяжело дышавшего пса.
– Чудны дела твои, Господи! Лабрадор вступился за своего хозяина… Ведь эти твари божии мухи не обидят! Чудны дела твои…, – дивился запыхавшийся от бега тучный, средних лет прихожанин.
– Собака тоже, как человек, тоже разный бывают, – покачал головой сторож. -Наверно, помрёт, жить не будет, – сказал он, глядя как тяжело вздымаются бока пса. – Наверно, хороший собака, настоящи друг, верный! – вновь покачал он головой. – Нет, не подимется, наверно…
– Это до чего же это зверьё дошло, коллекторы эти?! – возмутилась старушка с зонтиком от солнца и в круглой соломенной шляпке. -Убивать кого?! Мальчишку- инвалида! И где?! Здесь, возле святой Церкви! Креста на них нет!
– На них не только креста, на них и закона нет! – согласился тучный прихожанин.
– Закон-то, слава богу, как раз уж есть, только не про их честь! Для них Бога нет, а раз так, то всё и позволено! – не согласилась старушка с зонтиком.
– Спас тебе, синок, твой собака, наверно, – сказал, глядя на глотавшего слёзы Сашу, сторож. – Если б не он… А пла-а-хих людей Всевышний покарает! Не надо плакат… Ты тепер… ты долго жить будишь, наверно…
Маленький Хозяин уже ничего не слышал. Поводок, натянутый до предела и изрядно перекрученный, сообщавший ему о том, что видит и чувствует «сынок», молчал.
На церковной колокольне вновь загудел трофейный набат…
_________________________________________________________________
Рассказ «Черный лабрадор» стал лауреатом 13-го межрегионального фестиваля конкурса «Алтарь Отечества» в 2019 г., а также вошел в шорт-лист международного литературного конкурса «Гайдаровский конкурс – 2016».
Иллюстрации художника Лидии Ивановой
Приключения «айтишкиных»
ИНЦИНДЕНТ
На пути осуществления непрерывного учебно-воспитательного процесса в конце третьей (самой важной!) четверти возникло серьезное препятствие. В 5-м «б»! В бешеном классе! Рядом с учительской! За несколько минут до начала уроков! Менее чем за час до приезда комиссии из РОНО!
Завуч по УВР Лариса Алексеевна рвала и метала. Её маленькие серые глазки прищурились в две щёлочки. – Серёж! – набрала она номер (удалось!) по мобильнику. В силу отдаленности от райцентра, выход с мобильников в райцентр или, упаси боже, в какую-нибудь Москву был не всегда возможен – зона неуверенного приема. Случаются сбои даже при внутрисельском наборе абонента.
– У аппарата, – нерадостно отозвался большими трудами взявший отгул в своем ремцехе бывшего совхоза, а ныне сельхозартели, супружник.
– Тут такое! В 5-м «б»! Мы тута к комиссии готовимся, с ног сбились, ты представляешь, а эти… написали в классе на потолке: «Алина афца»! Углем, ты представляешь!? На потолке!
– Углем? Представляю, Лор, представляю, – нерадостно отозвался бродивший по жарко натопленному дому в трусах супружник, зевая и почесывая широкую, правда, без растительности, грудь.
На самом же деле он орудовал мыслями в другом направлении: вот-вот должен был прибыть «купец» за хряком Сникерсом и с детства любивший деньги Сергей прикидывал как бы получить с мясника подороже. При этом, как и всегда в важной денежной ситуации, брови его нервно подергивались.
– Углем, собаки такие! И где раздобыли-то? Село давно уж на газе… Чего делать? Щас уж комиссия прикатит…
– Уголь? Да в котельной! Там его завались. Да-а… Отзвонись теть Тае. Дело плохое, – продолжая почесывать грудь и подергивать бровями, посоветовал супружник, на самом же деле как раз в этот момент решив, что дешевле, чем за 10 (десять) тысяч рубчиков он Сникерса не отдаст. В этот момент брови его стали подергиваться со скоростью, на которую горазд разве что Сникерс, удирая от очередного «купца».
– Ладно. Ложи трубку! Теть Тай! – без «пальта» (завуч с детства не особо «заморачивалась» по поводу орфографии и всякой другой пунктуации) выйдя в заснеженный школьный двор и удостоверившись, что рядом никого нет, набрала она родственницу. К слову заявить, данная родственница на самом деле была не просто родственница, а родственница-методист РОНО, причем с большим стажем работы. В силу этой причины, а также несомненных личных достоинств, непосредственно связанных с умением поддержать слабеющий огонек учебно-воспитательного процесса, Таисия Федоровна была непременным участником всех почти комиссий РОНО. – Тут у нас «ЧП»!
Послушав о кручинах племянницы, тетя Тая (она всегда помогала деревенской родне, наперед зная, что Ларочка ее не обидит: мясца – курятинки подвезет, а то и подарок какой из парфюмерии-бижутерии), авторитетно заявила: – Я постараюсь Алексевну подальше от вашей учительской держать, ну и от этих твоих балбесов тоже. Да и ты семечки не щелкай, дай команду рабочему или кто у вас там по этому делу, пусть смоет или замажет как-нибудь.
– Теть Тай! Так ведь на потолке, туда еще долезть надо! Потолки-то у нас, ого, какие высоченные, никакой стремянки не хватит … – Да уж, отгрохала советская власть в шестидесятые, – посочувствовала тетя-методист. И чего? Кто намазюкал – добрался? Вот и ты доберись. Ты завуч или чего? Все. Говорить более не в состоянии. Минут через десять выезжаем к вам. Алексевна уж торопит, а то дорога поганая, снегу навалило за ночь. Не ранняя весна, а поздняя зима, прости Господи…
В 5-м «б» между тем начинался урок английского. Матерый педагог Кирилловна, немало повидавшая на своем долгом учительском да и не только учительском, веку и, казалось, давно уж разучившаяся чему-либо удивляться, все же была крайне озадачена появлением крупной и неграмотной надписи на потолке: «АЛИНА АФЦА».
– What`s this? (Что это? – здесь и далее плохой английский) – пытаясь, как положено, взять ситуацию под контроль, произнесла, заметно нервничая, и при этом почему-то поправляя белокурый парик, Кирилловна.– How bad! (Как это плохо!) Кто посмел это натворить? – из-за волнения и невеликого словарного запаса, перешла она на родную речь, теперь уже нервно дергая парик, – Руслан, ты?
Лучший хулиган школы, мальчик с взрослым лицом, заулыбался, старательно разглядывая под партой носки ботинок: – Это не я. Это Петр… Рыжий, ну зачем ты написал? – едва сдерживая хохот, обернулся он к пламенно-рыжему однокласснику, которого в зависимости от ситуации дружбаны звали то Рыжим Апом, то, по фамилии, Петром.
– А где Алина? – глядя на потолочную надпись, запрокинув голову и придерживая парик, поинтересовалась Кириллна.
– Как где? – удивился Виталик. – Вот! – указал он на надпись.
– Надежда Кирилловна, Алина афца! – взялся объяснить Мурад с последней парты. – И это не Рыжий написал, а Вадик! -How bad, Вадик! – строго произнесла Кирилловна, вновь норовя взять ситуацию под контроль. – Вы что, нарочно к приезду комиссии устроили тут?..
– Алина заболела, не слушайте их! – вдруг крикнула Диана, вторая и последняя девочка в 5-м «б», несколько менее упитанная, чем отсутствовавшая Алина. – А они взяли и написали! – тут Диана как-то быстро всхлипнула и так же быстро заплакала.
– Ну, Дяшка! – погрозил ей кулаком Вадик.
– Та-а-к! – грозно произнесла Кирилловна. – How bad! Вадик, как ты посмел…
– Сюда, скорей! – ворвалась вдруг в класс Лариса Алексеевна, таща за собой старичка-рабочего Афанасьича.
– Stand up, please! (Встаньте, пожалуйста!) – без особой, правда, ретивости скомандовала несознательным учащимся Кирилловна (»В
бытность завучем, – подумала при этом она, – « я не позволяла себе столь бесцеремонных вторжений даже в столь критические моменты»).
5-й «б» неохотно встал. Быстро перестав плакать, встала и Диана.
– Афанасьич, быстро замазать! – не обращая внимания на безмолвное приветствие «бешеных», поставила задачу Алексеевна.
«Бэшники», видя, что на них не обращают внимания, присели было, но тут же поспешно вскочили – в класс буревестником влетела Михайловна – завуч по УМР и по совместительству жена директора школы – Петровича. Беспощадная к окружающим, как в быту, так и в ходе учебно-воспитательного процесса, Елена Михайловна давно испытывала остро мотивированную неприязнь к коллеге. Свое отношение к Ларисе Алексеевне она неоднократно формулировала мужу в собеседованиях, посвященных учебно-воспитательному процессу, следующим образом: «Умничает много. А так – дура – дурой». Но поскольку убрать Алексеевну из школы без очень серьезной причины было маловозможно (тетя – Таисия Федоровна была на хорошем счету у директора РОНО Татьяны Алексеевны), Михайловна не оставляла надежды на то, что, она, очень серьезная причина, рано или поздно появится. В данный момент Михайловне показалось, что она, очень серьезная причина, наконец, объявилась.
Внезапно возникшую в классе Михалну, Кириллна, которая недолюбливала завуча по УВР, занявшую ее прежнюю должность путем длительных гнусных происков, встретила возмущенным возгласом: – How bad! – сперва приложив руки к арбузным грудям, а затем, словно индейская скво, воздев их (руки) к потолку, а точнее, к крупной и неграмотной надписи.
– Ну и как вы, Лариса Алексеевна, завуч по воспитательной работе, объясните комиссии все это? Позор! Позор на весь край! – указывая на злополучную надпись, и с трудом скрывая нежданную радость, выпалила, будто ее супружник в зайца из любимой двустволки, Михайловна. – Это ваша сфера ответственности!