Утром – правда, скорее днём – мы подсчитали нашу наличность. Почти полтора рубля. На такие деньжищи можно было накупить кучу еды. К примеру, десяток яиц и пачку маргарина. Или консервов: огромная банка риса с овощами в соседнем гастрономчике стоила 24 копейки, мы уже пару месяцев сидели на этой диете. Потому что водка-то при Горбачёве тянула аж девять-тридцать. А без водки творческим гостеприимным людям никак нельзя.
Борька сгрёб наш основной и оборотный капитал и почапал. Минут через сорок приволок початую бутылку пива и две пачки тушки. В смысле болгарских сигарет ТУ-134, которые в магазине на кольце продавали из-под полы на десять копеек дороже.
– Ты ж знаешь, я без сигарет не могу! – начал он с порога.
У Борьки была загадочная болезнь сердца. Эта хворь позволяла ему выкуривать сколько угодно и столько же выпивать, но не позволяла ходить на физкультуру и в армию. Борька стоял на каком-то там учёте и вместо кроссов и плаванья посещал ЛФК.
– Мог хотя бы «ватру» купить по 20 копеек, – пробормотал я. – Честно говоря, ты немного наглеешь.
– Это потому, что ты антисемит, – включил Борька свою заезженную пластинку. Он всегда выкручивался мгновенно.
– Зато у нас есть пиво! Один раз живём! – подытожил мой сосед и приложился к бутылке.
– То есть мне на обед наполовину пустая бутылка «жигулёвского»?
– Вот пессимист! – Борька снова отхлебнул. – Ты всегда видишь наполовину одетую девушку!
Вот просто интересно, как мы дотянем до завтра, – подумал я.
– Да ладно, не впадай в отчаяние, не имей такой привычки, – бутылка в руках Борьки пустела, что придавало ему всё больше оптимизма.
– Ну хорошо, надо набрать хоть хлеба в столовке, – согласился я. Столовка была в соседней общаге, хлеб просто лежал на столах, бери-не хочу.
– У Крота квашеной капустой разживёмся! – по-жегловски продолжил Борька. На минуту затих и, кажется, что-то надумал:
– Слушай, а пойдём-ка со мной, у тебя физиономия честная.
Тут Борька был прав. Когда мы были вместе, нам одалживали и посуду, и картошку, и деньги – знали, что я обязательно верну. Но ведь лето, общага почти пустая! Все разъехались по домам. А оставшиеся сами сидели без денег, ведь летнюю стипендию выдадут только в новом учебном году.
– Куда идти-то? – без энтузиазма пробурчал я.
– Как это куда? Как это куда? На поиски еды и приключений!
Впрочем, ни того, ни другого найти не удалось. Абитуриенток в наличии не было, поэтому приключения были под вопросом. А есть хотелось всё больше. Безуспешно потынявшись по этажам, мы уже плелись к себе вниз, в заброшенное крыло.
– Прям как в кино, – пробормотал Борька.
– В смысле чем дальше, тем страшнее?
– Да нет. Ты не знаешь. Элитарный фильм такой, «Скромное обаяние буржуазии». Там герои тоже бродят полтора часа в тщетном стремлении пожрать.
На втором этаже Борька повторно заглянул на кухню. О чудо, кухня теперь не пустовала. На одном из столов тщедушный Дюсик, который учился на год младше, разложил тушку настоящего кролика и, кажется, не знал, что с ним делать дальше. Падать на хвост, то бишь напрашиваться за стол к первокурснику, было бессмысленно – к младшим мы относились пренебрежительно, вдобавок этот очкарик был каким-то не от мира сего. Проще было у Сала выцыганить в долг бутылку водки, хотя пятикурсник Сало считался самым жадным во всём общежитии номер два по проспекту Гагарина. Да и поесть хотелось больше, чем выпить.
– Доброго дня! Чего это ты тут колдуешь? – приветливо начал Борька.
– Рагу, – настороженно ответил Дюсик.
– Что ли пословицы не знаешь? Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а рагу отдай врагу! Тем более друзей у тебя нет! – буркнул Борька и вышел из кухни в коридор. Уже в дверях, обернувшись, обронил:
– Дюсик, а чего это ты кошку купил?
– Сам ты кошка! Облезлая! – обиделся Дюсик. – Это кролик!
Борька принципиально не сдавался ни в одном споре, поэтому вернулся на кухню. Я остался ждать в коридоре, с вялым интересом прислушиваясь к диалогу за стеной. Закурил на подоконнике. Курил я «ватру», в отличие от Борьки. Экономил общий бюджет.
– Какой ещё кролик? Ты видишь, у него меховая лапка!
– Так ведь продавцы на рынке специально лапку оставляют, чтобы было ясно: это не кошка!
– Ага, как раз для того, чтоб было ясно – это кошка! Дубина ты стоеросовая!
– Ты совсем шизанутый? Кто кошек будет есть?
– Как кто? – даже по голосу было слышно, что Борька для правдоподобия выпучил свои глаза, и без того навыкате. – Корейцы! Видал сколько корейцев на рынке появилось, они овощами торгуют!
Я теперь уже с любопытством слушал, восседая на подоконнике.
– Корейцы! Едят! Собак! – обидчиво выкрикнул Дюсик.
– Верно, но только корейцы из Южной Кореи! А откуда они у нас возьмутся? У нас все корейцы из КНДР! Понимать надо! Может, ты не в курсе, но война пятьдесят третьего года началась как раз на религиозной почве: южане верующие и едят собак, а в социалистической Корее это запрещено уставом партии! Ах да, ты ж не на историческом учишься, откуда тебе знать!
– При чём тут устав партии?! – Дюсик продолжал отчаянно защищаться. – А какая лапа тогда у кролика?
Борька взял театральную паузу и выдал учительским тоном:
– У кролика не лапа – ибо ведь лапы у хищников, верно? Ну там рысь, ягуар, лиса. А кролик травоядный! С этим ты, надеюсь, спорить не станешь?
– Не стану, – согласился Дюсик.
– А у травоядных что? Ну?
Борька, сдерживая смех на своей наглой роже, уже выходил в коридор.
– Копыта? – раздался из кухни рассеянный голос.
Мы быстро помчались подальше, чтоб проржаться незамеченными.
Даже чувство голода притупилось. Правда, ненадолго. По пути нам повстречался коренастый Пашка.
– Паштет, есть дело! – Борька отвёл однокурсника в угол, стал с ним шушукаться, а мне поручил одолжить у Крота сковородку и идти на кухню наблюдать вторую часть Марлезонского балета.
Когда я со сковородой поднялся на второй этаж, Борька опять убеждал Дюсика в парнокопытности кролей. Мол, пацан, не кощунствуй, не ешь кота, сходи пообедай в столовку.
– Не могу я в столовке питаться, у меня гастрит! – пожаловался Дюсик и вдруг встрепенулся:
– А как же заяц из «Ну, погоди»?
– Так это заяц! Он в лесу живёт и мелкими грызунами питается! А кролик совсем другой! Ты ж никогда не бывал в деревне?
– Не бывал, и что? Ты вон в Корее тоже не бывал, ни в Северной, ни в Южной!
– А вот давай спросим кого-нибудь настоящего сельского!
Как раз в это время, прихрамывая, на кухню зашёл Пашка.
– Что это с тобой? Чего хромаешь? – обрадовавшись поводу сменить тему, переключился на нового персонажа совсем измученный Дюсик.
– Так до батькив у село йиздыв, – ответил Пашка на своём обычном суржике.
– И что? С велосипеда упал? Или с лошади? – прищурив свою наглючую физиономию, как бы мимоходом поинтересовался Борька.
– Та ни, мене кролик в сарае копытом лягнув!
Через пять минут мы уже без Дюсика снова катались от смеха. Немного неловко было перед доверчивым пареньком, но теперь у нас была сковородка и кролик.
– Ну что, поджарим жаркое? Ромка, ты, кстати, умеешь готовить?
– Я-то умею. Только вот что. Мы сейчас раздобудем самую большую кастрюлю, найдём у кого-нибудь картошки, луковицу, что там ещё… И приготовим суп. И всех, кого найдём в общаге, позовём к Кроту на футбольной обозрение!
– Я картошку притащу, у меня даже морковка есть! – похвастался Пашка. – И домашнее сало!
– Кстати про Сало. Как думаете, даст в долг бутылку? Роман, может ты попросишь? – спросил Борька.
Сало приторговывал водкой. По двадцать рублей. Если вдруг кому среди ночи нужна была – ну мало ли, романтический вечер начать или продолжить. Как-то это было не по-студенчески, что ли. Но Сало уже тогда унюхал ветер перемен и стал первым предпринимателем. Рамазан как-то порывался ему морду набить за такое предпринимательство. Сало это тоже была фамилия, а не кличка. С такой-то фамилией и кличка не нужна, верно? Тем более очень подходящая. Зажиточный, себе на уме.
– Боря, иди-броди! Я Салу до сих пор бутылку должен, которую ты взял с собой на вечеринку в филфаковскую общагу, помнишь?
Борька не помнил.
Тем не менее, мы с Паштетом закатали рукава и принялись готовить бульон, чистить картошку и всё такое. Часа через полтора уже накрывали стол. Не столько мы, сколько Валька из сорок восьмой комнаты. Валька была детдомовская, ехать на лето ей было некуда. Когда по телеку будет футбольное обозрение, мы не знали. Газета с программой передач ещё вчера куда-то запропастилась. Да и не до футбола уже было. На ароматное кушанье выползли все оставшиеся студенты, нас собралось человек десять. Дюсика я тоже привёл. Разумеется, сознавшись ему во всём и извинившись за нашу дурацкую выходку. Дюсик улыбнулся в ответ:
– Да ладно, а то я не понимаю… Тоже мне, Ширвин и Державиндт.
Даже Сало пришёл! «О, скромное обоняние буржуазии сработало», – процедил я. Однако Сало в этот раз явился не на шару. Он проставился: сразу две бутылки! Пир вышел на славу. Валька притащила овощи и тушёнку, Пашка – сало и домашние котлеты, хлеба нагребли в столовке, там же попросили десяток гранёных стаканов.
С Дюсиком пришли две однокурсницы, мелкие, невзрачные и веснушчатые пигалицы. Но это до второй бутылки. Потом мы с Борькой начали поглядывать на них и заговорщицки перемигиваться.
– Алё, гараж! Руки прочь от первого курса! – утихомиривал нас осмелевший Дюсик. – Тоже мне, друзья-порнокопытные!
Застолье, друзья, телевизор, жизнь была бесконечной, спокойной, счастливой. По крайней мере тогда нам так казалось. Тёплым летним вечером тысяча девятьсот восемьдесят восьмого. Завтра наш второй курс отправлялся на практику «в лагеря». В пионерские, в смысле. Там нас ожидало море, вкусная еда и пионеры с пионерками. «И прекрасные незнакомки-пионервожатые», – мечтательно щурился Борька.
Умение собирать карандаши
Лучший рассказчик на планете, честное слово – мой кум. Это пишет он с трудом, волнуясь и высунув язык, и потом на видеокассете с фильмом Траволты появляется корявая надпись «Без литца». А вот байки плести – у него врождённое, особенно про детство и про армию. Скорее всего, там и научился. Чего стоит только история, как они с пацанами нашли немецкую бомбу в плавнях и пытались взорвать, за что потом дядя Вова отхлестал стеблями роз, вся задница в шипах была. Обхохочешься, правда? Или как они в армии с другом Джёрдочкой (кличка такая) махались в туалете с пятью сибиряками, поразбивали бляхами от ремней и головы, и раковины. Моя история не такая смешная, но тоже есть где улыбнуться. С чего бы начать…
Когда приходишь в себя, то не сразу врубаешься, где это ты, какой сегодня день и какие у тебя были планы на вечер. Слой за слоем выстраиваются какие-то фрагменты, иные с явным налётом безумия. Но в таком состоянии поди разбери, который бред просто часть реальности, а какой только мерещится. А если ещё к темноте сознания добавляется мрак из-за надвинутой на глаза чужой вязаной спортивной шапочки, наступает оцепенение. И опять из этой тьмы бьёт что-то тяжёлое, и опять отправляет в небытие.
Их было не меньше трёх. Двое оглушили в подъезде и поволокли в машину, вдобавок кто-то ещё был за рулём. После первого удара по затылку я малодушно отключился, но какие-то обрывки долетали. В частности, работающий двигатель автомобиля – почему-то я по звуку предположил, что это бежевая шестёрка, – и бледная физиономия седой старухи с первого этажа, которая безучастно пялилась сквозь тёмное окно.
Страшно? Ещё бы. Причём страх вовсе не такой, как в кошмарных снах или фильмах ужасов. Ведь кино-то, даже самое страшное, через полтора часа закончится. И понимание этого выручает. Даже кошмарный сон рано или поздно прекратится. А здесь всё обстояло по-другому. Я ведь не был каким-то героем, спецназовцем или хотя бы уголовником. Они-то привычны бродить над пропастью в скользких ботинках и готовы попасть в передрягу в любой миг и в самом неожиданном месте. А я ведь простой, наивный и доверчивый парень. Последнее время таких принято называть словом из трёх букв: лох. Из среднестатистической семьи рабочего и колхозницы, в школу ходил самую что ни на есть среднюю. Я б не удивился, если б меня звали Иван Петрович Сидоров. Кстати, первые секунды после возвращения в сознание я вспоминал своё имя в том числе. В общем, храбрецом или там силачом я не был. Самое крутое спортивное достижение – разряд по шахматам, и то третий, и то юношеский. Поэтому пребывал я на заднем сиденье машины в закономерном ступоре. Никто не знает, где я, и никто не поможет. Даже если родня кинется – никакая милиция не станет особо заморачиваться. Мало ли людей нынче пропадает. Чай, не времена застоя, чтобы из-за кажного поднимать на уши уважаемых людей в нерабочее время.
Конечно, иметь дело с большими деньгами, пусть и чужими, всегда рискованно. А я имел дело с большими деньгами ежедневно. В том числе по выходным и праздникам. Каждый рабочий день то и дело приоткрывались какие-то тёмные завесы и поддувало неприятным холодком. То блатная крыша приедет за своей долей. То бэхи облаву устроят. То наркоманы подкараулят ночного сторожа, пока он закрывает ворота на заднем дворе. Каждый рабочий день не давал расслабляться. А ведь каждый день был рабочим. В гастрономе не бывает выходных.
Не знаю, долго ли мы ехали. Постепенно я вспоминал, что произошло. Обычный маршрут: поздно вечером на своей тонированной восьмёрке от работы до автостоянки, дальше метров пятьсот к дому. Сегодня старый фонтан, несколько лет назад навсегда оставшийся без воды, в лунном свете почему-то выглядел зловеще. Гипсовые пионеры, взявшись за руки, застыли в хороводе, причём некоторые без головы. Проскочил мимо пионеров. Потом через перекрёсток, там безопасно, обе дороги в таких рытвинах и колдобинах, что машины еле ползут, матерясь и потея. Зашёл в подъезд. В то время подъезды ещё не запирались на железные двери и кодовые замки. Я зашёл и побрёл себе по лестнице на второй этаж. Следом забежали два спортивных парня. Забежали как-то чересчур быстро и сосредоточенно. Удар по голове и всё. Когда немного пришёл в себя, даже пытался достать пистолет из-за пояса. Заметили моё шевеление, несколько раз жёстко припечатали. На глазах у меня уже была чёрная шапочка или что-то в этом роде. На всю физиономию, до подбородка. У них всё было заранее заготовлено.
– Что ищешь? – зло спросил кто-то слева-сверху.
– Пистолет! – честно и по возможности внятно произнёс я, снова попытавшись нашарить под курткой «Вальтер», заряженный усиленными дробовыми патронами. Впрочем, вряд ли я бы отважился пулять в пустоту. Не знаю, на что надеялся. То ли на какое-то взаимопонимание, то ли совсем затуманился рассудок, ну, в общем, ещё раз получил по голове. До чего ж неблагородными и неблагодарными бывают люди, – с досадой подумал я, снова теряя сознание. Когда очухался, невидимый голос меня предупредил:
– Слышь, давай без фокусов. Ты ж не Джекки Чан.
– То есть под финальные титры не будет нарезки с неудавшимися дублями? – попытался я повеселить своих мучителей, за что моментально отгрёб. А может, шутка получилась не самая удачная, что, наверное, простительно в такой необычной, мягко говоря, ситуации.
– Щас тебе будут финальные титры, – пообещал невидимый собеседник, и тут же исполнил обещание.
Развенчаем, кстати, некий миф. Что пистолет подмышкой обязательно спасёт от неприятностей. А нифига. Не станете ж вы палить в каждого спортивного парня, зашедшего за вами в подъезд. Да и не всегда успеете.
В гастрономе не бывает выходных. Все спокойные дни похожи друг на друга. Правда, спокойных дней не так уж много. Разумеется, директором продмага я стал недавно и неожиданно. Пару лет после университета преподавал в ВУЗе, это когда-то было почётно. Преподавал политэкономию в физкультурном институте. Да-да, самому было смешно. Как раз вот это всё начиналось: рыночная экономика, разруха, сломавшаяся в общаге канализация. Стойкий запах забитого клозета прочно ассоциировался с непонятными и пугающими историческими переменами. Аренда самой дешёвой квартирки в нашем мегаполисе обошлась мне в десять долларов за месяц – наверное, просто повезло. Тогда доллары только появились и были всемогущими. Только вот заплатить хозяину квартиры нужно было сразу за год вперёд, а зарплата преподавателя была в пересчёте карбованцев на деньги – пять долларов. Приходилось подрабатывать, где только можно, а по выходным ещё и приторговывать на толкучке. Опустив глаза и опасаясь не столько рэкета, сколько встречи со своими студентами.