– Возьмите меня на опыты, я хорошо себя чувствую!
– Иван!
Соня схватила мальчика за плечо.
– Я знаю, тебе тяжело. Но поверь, нет там Бога, один соблазн… Мы с тобой оба зря это начали…
– Пусти!
Мальчик вырвался и выбежал из аудитории. Голицын молча протянул Соне его полушубок.
– Вам обоим лучше больше сюда не приходить…
У Хорошевича было превосходное настроение.
– Милочка, ну что вы так расстроены? Если о злобных военных все правда, то очень нам на руку. И князек ваш вполне себе монстром вырисовывается…
– Голицын здесь ни при чем! – вспыхнула Соня. – Уверена, его используют, апеллируя к самым высоким помыслам…
– Да вы не влюбились часом, матушка, раз так его защищаете?
Главред полушутя погрозил пальцем.
– Выглядите, кстати, превосходно. Румянец и кожа на удивление. Может, порекомендовать вас в рекламу? Ко мне тут обращался один…
Зазвонил телефон. Хорошевич, пыхтя неизменной трубкой, забурчал недовольно
– Батенька, мы независимый орган… Государственные интересы, и что?
Лицо главреда понемногу вытягивалось. Соня ждала, уже понимая, что ничего хорошего не услышит. Наконец повесив трубку, Хорошевич рукавом вытер лоб.
– На ловца и зверь, как говорится… Звонили из Генштаба. Рекомендовали оставить.
– В каком смысле?
– Да в прямом. Если вам хочется громкий материал, переключитесь вон Распутина. Что он делает в Москве?
– Но…
Соня искренне растерялась.
– Речь ведь идет о возможном оружии. Об эскалации войны, об использовании человеческой психики…
– Поэтому переключаемся на Распутина. Таинственный визит, старец на удивление тихо себя ведет, даже в Яре не буянит. Наверняка есть причина. И тоже первая полоса, вполне себе…
– Знаете что… Пусть Синица вам пишет!
Открыв ключом дверь мастерской, Соня услышала смех и голоса.
– …Если меня не схватит ангина, буду премного благодарна тебе, Лили.
– А ты добавь коньяку побольше…
– Может, льду поменьше?
– Володь, ты открыл?
Вместо ответа раздался хлопок. Здоровяк в английском костюме, одетый, пожалуй, даже слишком щеголевато, словно манекен на Кузнецком, помахал штопором с надетой сверху пробкой.
Хрупкая рыжеволосая девушка, в балетной пачке, надетой поверх вязаного теплого платья, ставила на стол керамический кувшин «под античность».
– Секунду, секунду… я проверю… – замахал руками щеголь Володя.
– Вымыто три раза!
Рыжая со снисходительной усмешкой наблюдала, как гигант осторожно водит пальцем внутри кувшина.
– Давай-ка, затопим микробов…
Вырвав бутылку, рыжая решительно вылила ее в кувшин.
– Элла, таши ложку…
– Добрый вечер…
Элла, резавшая яблоки, заметила Соню и радостно вспыхнула.
– Соня, ты как раз вовремя! Лиля с Володей приехали!
– Та самая Сонечка. Очень приятно.
Девушка в балетной пачке сделала что-то вроде книксена. А здоровяк уже шел навстречу Соне, вытирая на ходу руки белоснежным платком.
– У вас кожа, как у фарфоровой куклы. Вы не с витрины сбежали?
Соня вяло пожала плечами. Теперь напоминание о эффекте Эвридики скорей раздражало ее, чем радовало.
– Соня, будешь крюшон?
– Не знаю. Честно говоря, думала, что это летний напиток.
– Предрассудки! – авторитетно забасил Володя. – В любой сезон нет лучше вина. Знаете, у Пушкина был младший брат, Лева. Так он всю жизнь пил исключительно вино, воды боялся во всех видах, включая бульон. Так вот, как-то в гостиной Лев Сергеич почувствовал себя нехорошо. И дамы закричали – воды, воды! Так он от одного слова вскочил, так напугался…
Рыжая девушка уже налила себе и закружилась по мастерской на полупальцах, сжимая стакан.
– Володя, давай включим музыку!
– Нет-нет… – запротестовал здоровяк. – И так голова болит.
– Вот зануда… Тогда стихи читай!
Элла протянула Соне запотевший стакан и шепнула.
– Попроси его, он гениальный поэт…
Володя отхлебнул из стакана, но замер.
– А лед из магазина доставили?
– Из аптеки! – засуетилась Элла. – Все в порядке, лед абсолютно стерилен, из проверенной воды… И вообще, речь шла о стихах!
– Да-да… Вы сама-то кого любите, София перламутровая?
– Только не Есенина с его лапотниками…
Рыжая, сделав очередной пируэт, остановилась у трюмо и подняла ногу назад, позируя собственному отражению в зеркале.
– Обычно барышни предпочитаю Гумилева. Ну или Ахматову… или, не дай Бог, Кузмина!
– К сожалению, я никого из них не знаю.
Все трое обернулись с искренним изумлением, словно на дикарку, только покинувшую джунгли. Сама того не желая, Соня начала заводиться.
– Мир не ограничивается поэзией. Я достаточно много читаю, но в основном научную литературу.
– И что же вам интересно? Физика? Биология? Мифология?
Похоже, рыжая Лили была довольна, что Софья разочаровала гиганта.
– Соня журналист! – вступилась Элла за подругу. – И много в чем разбирается.
– Тогда объясните, мадемуазель, как ученая неучу, – вступил Володя. – Прошлым летом работал я в грозу. Знаете момент, когда дождь еще не начался, и свет такой театральный? И очень сильный ветер… Мне всегда кажется, что реальность может измениться в эти минуты… И пишется легко. Ритм чувствуется… В общем, я работал, пока носом не закачалось нечто…
– Шаровая молния не такое уж и нечто – перебила рыжая
– Ты там не была, Лилечка, и не можешь судить… В общем, размером не больше яблока, но силища… Думаю, не то что меня – полгорода на атомы расплющит. Если бы суметь использовать эту энергию, впустить в себя, наполнить кровь… Вот как думаете – позволит ли наука в ближайшее время подобные чудеса?
– Даже если позволит, вряд ли это излечит тебя от страха микробов – хмыкнула рыжая, – они тоже станут сильнее под воздействием чудо силы…
Гигант осекся и побагровел, словно его застали за чем-то неприличным. Соне даже стало его жаль. Под внешностью грузноватого щеголя прятался неуверенный в себе ребенок. А разве она сама лучше? Воровством набралась энергии, словно кошка вершок сметаны слизнула…
– Мне кажется, нужно учиться черпать силу в том, что нам доступно, – тихо сказала она. – И, наверное, в вашем случае это поэзия. Вы могли бы что-то прочесть?
Элла благодарна захлопала.
– Да, Володя, почитай, прошу!
Поставив стакан, Володя вышел на середину комнаты, отбросил чуб со лба и начал, тяжелым, увесистым баритоном.
– Я люблю смотреть, как умирают дети
Вы прибоя смеха мглистый вал заметили
за тоски хоботом?
А я —
в читальне улиц —
так часто перелистывал гро̀ба том…
Это были последние слова, смысл которых Соня успела ощутить. Сразу после она будто очутилась в центре огромной воронки – серой и твердой, как цемент, но при этом бешено вращающейся. Самум, песчаный смерч, о котором Соня знала только из книг, а теперь, казалось, могла дотронуться рукой до бешено крутящихся частиц. Володя же продолжал читать, никого и ничего не слыша.
Время!
Хоть ты, хромой богомаз,
лик намалюй мой
в божницу уродца века!
Я одинок, как последний глаз
у идущего к слепым человека…
Смерч схлынул, словно и не было. Так это просто солнце играет пылинками…
Соня увидела себя пятилетнюю. Девочка, в клетчатом платье с фестончиками играет под брюхом рояля. Чья-то нога нажимает педаль. Струны гудят, львиные ножки-лапы чуть подпрыгивают. Девочке весело, но ее улыбка кажется нарисованной, словно из цветной иллюстрации к приложению Нивы. А потом рояль стал еще более отполированным и многогранным. Так это кристалл – догадалась Соня. – Кристалл времени! Тошноты не было, головной боли тоже. Только пустота, в которой притаилось пламя. Пламя таинственным образом дружило с водой, а вода поменяла форму, стала стеклом. Обычным людям так кажется, потому что время ненадолго встало. Но оно снова потечет, и можно будет жить внутри. И стать подобной Богам.
Соня улыбалась, уносимая прозрачной рекой.
Белая ткань слепила глаза, словно в мастерской прибавилось света. Воздух казался разреженным, стало совсем тихо. Соня читала, что в космосе звуки не могут распространяться. Может, она обогнала звук? Смешно…От смеха изо рта вылетели пузырьки, словно Соня находилась в прозрачной субстанции, вроде киселя. И тут появились эти двое.
Женщина в странных синих брюках, похожих на военные ботинках, с узором-татуировкой на худющем предплечье. Следующий следом парень с азиатским разрезом глаз держал в руках нечто, похоже на светящийся лист бумаги.
– Привет. Я Кора…
Рот женщины не раскрывался, но Соня слышала ее низкий, чувственный голос.