«Беги, Эд, – мой кузен служил в полиции и успел предупредить меня об опасности. – Беги из Лондона».
Пароходы с каютами первого класса для меня теперь были закрыты – бобби и агенты Скотланд-Ярда схватят при первой возможности. Меня искали за убийство жены, и не хотелось, чтобы Калкрафт-Вешатель на сей раз получил свою добычу. Оставалось надеяться на таких проходимцев, как капитан Дженсон. Я слышал, как он отчаянно спорил на каждом шлюзе, давая взятки.
«Чертовски дорого вы мне обходитесь, надо бы содрать с вас побольше», – плевался он слюной вперемешку с табаком, когда спускался к нам в трюм.
Мы вышли из Темзы два дня назад. А сейчас в душном трюме, пропахшем грязным бельем, царила непривычная тишина, я слышал плеск волн, скрип обшивки и свое дыхание. Где-то пищали крысы. Куда подевались все пассажиры? Вот здесь, рядом с моей койкой, ютились молодая мамаша с пятилетней дочуркой. Возможно, именно такая же малышка – светловолосая с огромными наивными глазами – могла бы быть у нас с Эллис, если бы на том балу она не познакомилась с Адрианом, и впоследствии я не спустил бы курок. Теперь Эллис мертва, моя рука искалечена, а я бегу от правосудия, но не могу убежать от самого себя.
Несколько дней назад к мамаше приставал Наваха, вокруг которого сгрудились головорезы и ворье всех мастей. Я видел, как она молча вырывалась из его объятий, пытаясь выползти из-под грузного тела. Она вообще была молчаливой, как и ее дочка. Я схватил Наваху за шиворот и оттащил в сторону. Тогда он ударил меня в живот так, что я сложился пополам.
«Что, Клешня, жить расхотелось?»
Но жить расхотелось самому Навахе, потому что я убил его следующей ночью. Главное было дождаться своего часа. В полной темноте я воткнул нож ему под ребра, зажимая рот искалеченной рукой, пока жизнь не покинула его тело. Никто не опознал мой армейский нож. Никто не нашел на мне следов крови, и тело Навахи отправили за борт.
«Спасибо, – тихо сказала мамаша потом, когда плюющийся слюной и табаком капитан в сопровождении нескольких матросов покинул трюм. – Вы хороший человек».
Она ведь не знала, отчего я бегу. А я не знал, отчего бежит она. Сейчас ее койка пустовала. На полу валялась вырезанная из дерева детская игрушка.
Или куда пропал Поэт? Все звали его только по прозвищу. Этот худющий молодой человек – про подобных говорят «кожа да кости» – нацепив на длинный нос круглые очки, постоянно носился с томиком стихов Шекспира и путался у всех под ногами. Я поднял с пола раздавленные очки.
Куда все исчезли? Я добрел в темноте до лестницы, ведущей к закрытому люку. Аорча, имеющая громкое название «Королева Луизанна», шаталась под ногами. Я взобрался по лестнице и раскрыл люк, впуская в трюм соленые брызги и свежий ветер. Снаружи бурлили волны. Одна из мачт была сломана, на второй трепетали обрывки парусов. Спасательные шлюпки отсутствовали, и на палубе оставался я один.
У меня появилось стойкое чувство, что это уже когда-то случалось и я нахожусь в повторяющемся кошмаре. Вспомнились паника на корабле, когда пассажиры дрались за места в двух маленьких шлюпках. Давка, крики и детский плач. Я прикоснулся к натянутому вдоль борта лееру. «Стоять, сухопутные крысы! Первыми уходим я и команда!» Дженсон был уже без своей трубки – она раздавлена о палубу десятками ног. «За борт капитана!»
Я разглядывал пустую палубу, ранее заполненную ревущей толпой, среди которой была мамаша с ребенком. Выжили ли они? Попал ли я на шлюпку? Не помню. Картины прошлого приходилось выхватывать из вязкого тумана воспоминаний. Моих, чужих, навязанных? Где я?
«Это сон», – раздался чей-то голос, и я резко обернулся.
Она шла от кормы по направлению ко мне, и капли морской воды оседали на ее светлых одеждах.
– Эллис? – сказал я. – Но этого не может быть! Ты мертва!
На ее груди расцветало красное пятно. Я отшатнулся к леерам. По другую сторону борта ревела пучина. Мертвая Эллис приближалась, я смотрел на нее, и меня охватывало чувство нереальности.
«Ты всё равно не убежишь, Эдвард Хант».
Я перегнулся через леера. Внизу бушевал океан, брызги воды, как брызги тьмы, пучина, словно бездонная пропасть. Я шагнул в нее, и вода приняла мое тело.
Я проснулся от собственного крика.
Моя правая рука была зажата в медицинском зажиме, скорее напоминавшем тиски. Рядом находился Готфрид по прозвищу Костоправ – мой спаситель и одновременно мой мучитель. Он подобрал меня на берегу почти бездыханного, и теперь я снова в пригороде Лондона, живу в его доме.
«Излечение всегда проходит через боль», – любил поговаривать Готфрид, колдуя над моей рукой. В качестве обезболивающего он окуривал меня какими-то благовониями, и их запах смешивался с запахом моей крови.
«Сам по себе опий вреден, но стоит в него добавить вытяжку из африканской лианы – о! Тогда он превращается в поистине чудодейственное снадобье, погружающее в чудесные сны», – говорил Костоправ, держа в руках окровавленные щипцы.
В мареве сквозь дым и крик мой мучитель казался монстром, съедающим мою руку – палец за пальцем, кость за костью. Пытка с небольшими перерывами длилась целый месяц. Когда я приходил в себя, то мог уйти – и уходил, но возвращался за следующей порцией боли и запахом благовоний, который хотелось вдыхать вновь и вновь. Я вырывался из тисков и кричал, что убью проклятого Костоправа, но тот только смеялся и снова принимался за свое дело, заменяя мои раздробленные кости на целые. Я не знал, где он их брал. Не спрашивал. По вечерам к Готфриду приходили какие-то мрачные личности, иногда оставляли мешки и звенели монетами на выходе.
Через месяц я уже мог сгибать пальцы. Но это была не моя рука – до кисти ее покрывал слой меди с подвижными сочленениями. Внутри нее находился миниатюрный пароэфирный двигатель, и, когда я шевелил пальцами, сквозь тонкий металл раздавалось тихое звучание камертонов. Еще через неделю Готфрид вложил мне в руку кили.
– Неплохо, – сказал он, когда я прострелил центр мишени, стоящей в конце узкого переулка за его домом.
– Я не буду больше стрелять, – ответил я, глядя на пистолет. Из его дула вырывалась струйка пара. Внутри все еще дребезжал камертон, превративший энергию испарившейся воды в чистый эфир, вытолкнувший пулю.
Переулок был похож скорее на место для казни. Расстрелянная мишень с продырявленным центром сползла по стене.
– Неплохо, но недостаточно быстро для стрелка, – продолжил Костоправ, будто не замечая моего ответа. – Хотя ты заслужил поощрение.
Он бросил мне закупоренную склянку, в которой клубился туман благовоний. Я стоял и наблюдал за тем, как его потоки, словно живые, пытаются вырваться на свободу. Готфрид усмехнулся и пошел к узкой дверце черного хода, но вздрогнул, остановился и оглянулся, когда брошенная мною склянка разбилась о каменную стену. Всё так же усмехаясь, он пожал плечами и вернулся в дом, а я упал на колени, собирая трясущимися руками осколки стекла, сохранившие желанный аромат.
* * *
– Зачем я тебе? – спрашивал я у Готфрида.
Я жил у него в особняке. Мне больше некуда было пойти – не было ни дома, ни семьи. А здесь был Готфрид и запах опиума, смешанного с африканской лианой. Я уже узнал, чем занимается Костоправ. За скромной внешностью скрывался делец, поставляющий из Нового Света безмолвных слуг. Наверное, каждый третий силлвант в Лондоне проходил через его руки, ведь многие предпочитали покупать молчаливых слуг контрабандой, в несколько раз дешевле, чем у Вест-Индской компании.
– Каждый человек для чего-то нужен, – пожал плечами Готфрид. – Главное найти для него применение.
В тот вечер ушел очередной гость, и довольный Костоправ, насвистывая себе под нос, собирал на столе скелет какого-то монстра. У него уже было несколько костяных марионеток, с помощью которых он порой разыгрывал целые сценки, дергая за тонкие нити.
– Ты станешь моей правой рукой, держащей оружие, – сказал он.
– Нет! Я не буду больше убивать!
Рука временами все еще нестерпимо болела, и я баюкал ее, словно так можно было унять боль. Тогда Готфрид хитро улыбнулся и покатал по столу склянку с плененными благовониями. Я завороженно наблюдал, как за стеклом перемешивается вязкий молочный туман. Затем сжал зубы и резко повернулся, собираясь выйти из комнаты, но меня остановил возглас Костоправа:
– Стой! Сегодня для тебя будет работа!
Я остановился, и Готфрид продолжил:
– Знаешь, некоторые силлванты оказываются порчеными, не хотят работать и бегут от хозяев. Редко, но такое случается – в отличие от вестиндцев, у нас нет ни времени, ни возможности тщательно проверять товар. Мы не вправе допускать такие промахи и лишаться клиентов. В общем, вчера силлвант сбежал у одного из наших покупателей. В последний раз его видели где-то в трущобах рядом с Чансери-лейн. Найди беглеца.
– Найти?
– Да, найди и убей. Он уже ни на что не сгодится.
– Нет.
Готфрид бросил мне склянку с плененными благовониями, и я автоматически ее поймал.
– Меня узнают, – сказал я.
Костоправ протянул мне медную маску.
– Не показывай свою левую руку, надень перчатку, и тебя примут за безмолвного слугу.
Маска улыбалась замершей улыбкой.
– Тогда мне нужен револьвер, а не эта пароэфирная дрянь, – положил я на стол свое оружие, и Готфрид довольно улыбнулся. Его улыбка чем-то напоминала искривившийся рот маски.
Уже перед выходом я спросил:
– Почему ты не посылаешь за беглецами своих силлвантов?
– Они слишком тупы, – Готфрид больше не обращал на меня внимания, возясь с костяной марионеткой. – Для этого нужен человек. Такой же послушный и исполнительный, но способный на самостоятельные решения.
Я нашел сбежавшего силлванта возле одной из пустых лачуг. Невдалеке находился квартал юристов, где высились каменные дома, а здесь росли, словно грибы-поганки, грязные лачуги с заклеенными старыми газетами окнами. Из одного выглядывало изъеденное оспой лицо, и было непонятно, кому оно принадлежало – мужчине или женщине. Силлвант стоял и смотрел на черный проем двери, и даже не обернулся, когда я остановился за его спиной и взвел курок револьвера.
– Обернись, – сказал я.
Силлвант послушался. Я прицелился в его медную маску и снова оказался на войне.
«Берегись, Эд!» – кричал Адриан.
Прямо на меня выскочил узкоглазый, замахиваясь ружьем со штыком. Адриан выстрелил, и мой враг свалился на землю. Я прицелился во второго. Китайцы бежали цепью, контратакуя из крепости Дайгу, когда наше наступление захлебнулось, и мы начали отступать. Среди противников прямо на нас шел русский самоход «Харалуг» – адское изобретение, механический гигант, повторяющий действия сидящего в нем механика. Движения рук и ног передавались через хитрые системы рычагов на пароэфирные приводы, и железный голиаф, словно человек, переставлял ноги, поливая все огнем из пароэфирных пулеметов. Стволы вращались в вытянутых руках. Гиганта окутывал горячий пар.
Где-то над нами гудел паровой четырехплан системы Максима – вчерашний день, применявшийся еще до изобретения Джона Кили, но, судя по всему, бомбы у него давно закончились, так как летчик опускал летательный аппарат к самой земле и стрелял в китайцев из ружья. «Харалуг» поднял руки, и пули прошили пролетевший слишком низко четырехплан, разорвали его крылья в клочья, и паровой котел взорвался прямо в воздухе, обжигая оказавшихся под ним несчастных. Адриан выпрямился в полный рост, вскидывая руку с кили.
«Нет!» – закричал я, но Адриан был будто заговоренный – ни один из выстрелов узкоглазых не причинил ему вреда.
Пока самоход опускал свое оружие, Адриан успел выстрелить. Пуля пробила броню как раз под системой перископов, там, где находилась голова механика. «Харалуг» замер, а потом, повторяя действия человека, начал валиться на землю. Бегущие рядом узкоглазые сыпанули в стороны, спасаясь от обжигающих клубов пара. Но я видел не только их. Невдалеке на поле сражения, между нашими и китайцами, стояла женщина в белых одеждах.
«Тебе не убежать, Эдвард Хант».
Я выстрелил в одного из узкоглазых…
И медная маска силлванта брызнула осколками и каплями жидкости, заменяющей безмолвным слугам кровь. Я вновь вернулся в реальность, спасаясь от войны и Эллис.
* * *
С тех пор я стал цепным псом Костоправа и свыкся с медной маской на своем лице, ведь без нее я не появлялся на улице. Идущий по заданию хозяина силлвант никого не интересовал. Я уже не сопротивлялся, просто выполнял работу, получая за это плату, которая погружала меня все глубже в воображаемый мир, где прошлое смешивалось с настоящим, и я не мог отличить реальность от иллюзий.
Осенним днем, когда грязь присыпало первым колючим снегом, пришлось драться с людьми. Дело происходило в порту, где в то время стоял «Грейт-Истерн», и огромный пароход закрывал собой полнеба. Меня даже ранили в плечо, но опиумные пары притупили боль. Я убивал конкурентов Готфрида без зазрения совести – все те, кто пытался отбить его товар, были отъявленными головорезами.
Но однажды все изменилось. Готфрид приказал найти сбежавшего силлванта, который находился где-то в трущобах Бермондси. Я шел, и грязь заляпывала брюки едва ли не по колено. Зловоние кожевенных фабрик проникало под маску и щипало глаза. Через канавы были перекинуты мостики, ведущие к покосившимся лачугам. Этот силлвант, как и мой самый первый, стоял возле одной них. С удивлением я понял, что это женщина, хотя обычно с дефектом оказывались лишь силлванты, сделанные из мужчин.
Я поднял револьвер и выстрелил, с одним лишь желанием: поскорее выбраться из этих трущоб. Я промахнулся и не попал в голову. Пуля проделала дыру в груди безмолвного слуги, и силлвант опустился на колени. Моя рука дрожала. Я снял маску и вытер пот со лба. Подошел к силлванту, приставил револьвер едва ли не вплотную к его голове, но не выстрелил, потому что сквозь прорези медной маски на меня смотрели голубые глаза. До тех пор я никогда не видел негров с таким цветом глаз.
Тогда я сорвал маску с его головы. Это оказался не негр из Нового Света. Это была женщина с лорчи, та, что пыталась уплыть из Лондона вместе со своей дочуркой, и которую я спас от Навахи. Она повалилась лицом в грязь, и в моей руке осталась лишь ее маска. Перед глазами все закружилось. Вернулись воспоминания, отнятые у меня парами проклятого алхимика.
Лорча из прошлого будто наткнулась на рифы. Судно вздрогнуло, его обшивка затрещала. Затем что-то скользнуло под днищем. В трюме закричали пассажиры. Мы бросились на палубу, толкаясь и сбивая друг друга с ног.
«Беги, Эдвард», – смеялась мне вслед мертвая Эллис.
Возле судна покачивалось на волнах всплывшее и окутанное паром механическое чудовище. Ворвавшиеся на палубу люди в медных масках хватали зазевавшихся пассажиров и отправляли их в открытый люк подводного судна.
«Стоять, сухопутные крысы! Первыми уходим я и команда!»
«За борт капитана!»
Они пытались спустить шлюпки и выбраться из гибнущего судна, но работорговцы не пощадили никого.
«Что струсил, мой герой?» – спрашивала Эллис.
Я вырвал из рук мертвого матроса кили и выстрелил в одного из захватчиков. Проклятая пауза! Враг успел отшатнуться. Приклад ружья ударил меня в грудь, я покатился по лестнице в трюм, приложился головой и потерял сознание.
Потом были холодная вода, когда я, спасаясь с тонущей лорчи, прыгнул за борт, берег со скользкими камнями и подобравший меня Готфрид, который лично наблюдал за нападением.
– Ты плохо справился с заданием, – сказал Костоправ, едва я вернулся обратно.