– Смотри, пап, это Элеанора, – сказал Маус, спрыгивая на пол. – Ты ее знаешь?
Ричи сделал вид, что не слышит. Мэйси смотрела на нее и сосала палец. Элеанора уже много лет не видела, чтобы Мэйси так себя вела. Теперь ей было восемь, но с пальцем во рту она выглядела как несмышленый младенец.
Мелкий не помнил Элеанору вовсе. Сейчас ему, должно быть, два года. Он сидел на полу рядом с Беном. Бену сравнялось одиннадцать. Он уперся взглядом в стену за телевизором.
Мать взяла спортивную сумку с пожитками Элеаноры и понесла ее из гостиной в спальню. Элеанора отправилась туда же. Спальня оказалась крошечной – там едва помещался шкаф и двухъярусная кровать.
Маус вбежал в комнату следом за ними.
– Твоя постель верхняя, – сообщил он, – а Бен будет спать со мной на полу. Мама уже предупредила его, и Бен плакал.
– Не бери в голову, – мягко сказала мать. – Придется потесниться, но ничего страшного.
Эта комната была слишком мала, чтобы тесниться еще больше, но Элеанора ничего не сказала, а просто побыстрее отправилась в постель. Что угодно, лишь бы не возвращаться в гостиную.
Проснувшись среди ночи, она увидела, что все трое братьев спят на полу. Нельзя было слезть с кровати, не наступив на кого-нибудь. И она понятия не имела, где тут ванная.
Впрочем, ванную она нашла. В доме было всего пять отдельных помещений, так что ванную удалось вычислить без труда. Она примыкала к кухне. Примыкала в буквальном смысле: двери между ними не было. Похоже, дом проектировали пещерные тролли. Кто-то – видимо, мама – повесил цветастую простыню между холодильником и туалетом…
Вернувшись из школы, Элеанора открыла дверь своим новым ключом. При свете дня дом выглядел еще более убогим – замызганный и обшарпанный. И все же это ее дом. И мама теперь была рядом…
Так странно – вернуться домой и увидеть маму, стоящую у плиты… вот просто стоящую у плиты, как что-то само собой разумеющееся. Она готовила суп и резала лук. Элеаноре захотелось плакать.
– Как дела в школе? – спросила мама.
– Отлично.
– Хорошо прошел первый день?
– Ну да. То есть да. Школа как школа.
– Много придется наверстывать?
– Да нет, вряд ли.
Мать вытерла руки о джинсы. Заложила за уши непослушные пряди волос. А Элеанора – в стотысячный раз – изумилась тому, какая она красивая.
Когда Элеанора была ребенком, она считала, что мама похожа на королеву или принцессу из сказки. Но принцессы – они просто хорошенькие, а ее мать была по-настоящему красива. Высокая. Статная. С широкими плечами и тонкой талией. Ничего чрезмерного или лишнего в ее теле – только необходимое. Резко очерченный нос, острый подбородок, высокие, чуть тяжеловатые скулы. Такое лицо могло быть вырезано у носовой фигуры драккара викингов, например. Или нарисовано на крыле самолета…
Элеанора во многом походила на мать, но не вполне.
Так выглядела бы мама через стекло аквариума. Более округлой, рыхлой и расплывшейся. То, что в матери назвали бы величественной статью, у Элеаноры превращалось в тяжеловесность. Если мама была великолепной картиной, то Элеанора – ее жалкой смазанной копией.
Родив пятерых детей, мать имела бюст и бедра как у женщин с плакатов сигаретной рекламы. Элеанора же в свои шестнадцать была сложена как хозяюшка из средневековой харчевни.
У нее было слишком много тела и недостаточно высокий рост, чтобы это скрыть. Грудь начиналась сразу под подбородком, бедра… ну, это просто смешно. А ее ярко-рыжие кудри были жалкой пародией на длинные, волнистые, золотисто-каштановые волосы матери.
Элеанора машинально коснулась своих волос…
– Я собиралась показать тебе кое-что, – сказала мама, закрывая кастрюлю с супом, – но не хотела, чтобы увидели малыши. Пойдем.
Элеанора пошла за ней в комнату детей. Мама открыла шкаф, достала стопку полотенец и корзину для грязного белья, доверху полную носков.
– Я не смогла привезти все твои вещи, когда мы переехали, – сказала она. – Здесь просто нет столько места, как в старом доме. – Она залезла в шкаф и вытащила черную багажную сумку. – Но я собрала, что смогла.
…И протянула сумку Элеаноре.
– Прости за то, что не влезло.
Элеанора была уверена, что Ричи выкинул все ее вещи в помойку еще год назад – через десять секунд после того, как вышвырнул ее из дома… Она взяла сумку.
– О, – сказала Элеанора, – спасибо.
Мать протянула руку и тронула ее за плечо. Это длилось один миг.
– Дети вернутся минут через двадцать, – сказала она. – Мы обедаем в половине пятого. К приходу Ричи все должно быть готово.
Элеанора кивнула. Она открыла сумку, едва лишь мать вышла из комнаты. Неужели есть нечто, что до сих пор принадлежит только ей?..
Сверху лежали бумажные куклы. Изрядно помятые, все в жирных пятнах от крошек. Элеанора не играла с ними уже много лет, но все же обрадовалась, увидев их здесь. Она разгладила кукол и сложила в стопку.
Под куклами оказались книги – дюжина или около того. Мама, похоже, сгребла то, что попалось ей под руку. Она не знала любимых книг Элеаноры. Хорошо, что мама взяла «Гарпа» и «Обитателей холмов». «История Оливера» попала в сумку, а «История любви» – увы, нет. Здесь оказались «Маленькие мужчины», а «Маленьких женщин» и «Ребят Джо»[8] не было.
Еще в сумке нашлась пачка бумаг. В прежней комнате Элеаноры под бумаги был отведен целый шкаф, и, видимо, мама выгребла оттуда большую часть папок. Элеанора попыталась втиснуть всё в узкий стеллаж – табели успеваемости, школьные фотографии, письма от приятелей…
Интересно, куда делись другие вещи из старого дома? Не только ее вещи, а вообще все? Мебель. Игрушки. Мамины растения и рисунки. Датские свадебные тарелки бабушки. Маленькая красная лошадь с норвежским орнаментом, которая всегда висела над раковиной.
Может, она и есть где-нибудь. Может быть, мама думает, что эта троллья пещера – только временное явление.
Элеанора надеялась, что и Ричи – только временное явление.
На дне сумки лежала коробка. Когда Элеанора увидела ее, сердце забилось в два раза быстрее. Ее дядя из Миннесоты был членом клуба «Ежемесячный фрукт» и на каждое Рождество присылал что-нибудь этакое. А Элеанора с братьями и сестрой всякий раз чуть ли не дрались за коробку из-под него. Глупо, да. Но это были отличные коробки – прочные и с красивыми крышками. Та, которую Элеанора сейчас держала в руках, была из-под грейпфрута. Малость измочаленная по краям…
Элеанора осторожно открыла коробку. Все было на месте – ее канцелярские принадлежности, ее цветные карандаши и маркеры «Prismacolor» (еще один рождественский подарок от дяди). Здесь же лежала стопка рекламных открыток из торгового центра, до сих пор пахнущих дорогими духами. И ее плеер… Никто его не тронул. Да, без батареек, но все же он здесь. Ее плеер. Иначе сказать – шанс услышать музыку…
Элеанора прижала коробку к лицу. Та пахла «Шанелью № 5» и карандашной стружкой. Элеанора вздохнула.
Она осмотрела все свое новообретенное имущество, но понятия не имела, что с ним теперь делать, – в шкафу не хватало места даже для одежды Элеаноры. Ничего не оставалось, как аккуратно сложить книги и коробку обратно в сумку и снова спрятать ее в шкаф. Как можно дальше – на самую верхнюю полку, за полотенца и увлажнитель воздуха.
…А потом Элеанора залезла на кровать и обнаружила в своей постели спящего всклокоченного кота.
– Брысь! – сказала Элеанора, сталкивая его. Кот спрыгнул на пол и исчез за дверью спальни.
5
ПАРК
Мистер Стезман задал домашнее задание: каждый должен выучить стихотворение. Любое, какое придется по вкусу. Ну, или любое, которое они осилят…
– Вы позабудете всё, чему я вас учу, – сказал он, поглаживая усы. – Всё. Возможно, запомните, что Беовульф сражался с чудовищем[9]. Возможно, усвоите, что «Быть иль не быть…» – монолог Гамлета, а не Макбета… Ну а дальше? Всё это вы забудете.
Он неторопливо прохаживался туда-сюда, обходя ряд за рядом все парты. Мистер Стезман любил такие штуки – театр с круглой сценой. Он остановился возле Парка и, словно невзначай, наклонился, положив руку на спинку его стула. Парк перестал рисовать и выпрямился.
– Итак, нужно выучить стихотворение, – продолжал мистер Стезман, помедлив мгновение и улыбнувшись Парку – как Джин Уайлдер в «Шоколадной фабрике»[10]. – Мозг любит рифмы. Это прилипчивая штука. Вы выучите его, а через пять лет мы с вами встретимся в «Вилладж-инн»[11], вы скажете: «Мистер Стезман, а ведь я все еще помню „Неизбранный путь“. Послушайте: „Две тропки вдруг в густом лесу открылись мне…“»[12]
Он перешел к следующей парте. Парк выдохнул.
– Кстати, «Неизбранный путь» лучше не берите, он мне до смерти надоел. И Шела Сильверстайна[13] тоже не берите. Он великолепен, но вы из него выросли. Вы уже взрослые. Выберите взрослое стихотворение. Выберите романтическое стихотворение – вот вам мой совет. Вам будет от него масса пользы.
Мистер Стезман приблизился к парте новенькой, но она даже не посмотрела на него, по-прежнему глядя в окно.
– Разумеется, дело ваше. Можете выбрать «Разбитую мечту»[14]. Элеанора?..
Она безучастно обернулась. Мистер Стезман наклонился к ней:
– Можно взять это стихотворение, Элеанора. Оно горькое, пронзительное и искреннее. Но сколь часто возникнет у вас повод его прочитать?.. Нет, лучше выберите стихотворение, которое будет говорить за вас. Стихотворение, которое поможет вам говорить с другими.
Что до Парка – он собирался взять самое ритмичное стихотворение с рифмами попроще. Такое легче всего выучить. Парку нравился мистер Стезман – правда нравился, – но, на его взгляд, Стезман слегка перегибал палку. Весь этот пафос и патетика приводили Парка в замешательство.
– Встречаемся завтра в библиотеке, – сказал мистер Стезман, возвращаясь к своему столу, – и срываем розовые бутоны.
Прозвенел звонок. Очень вовремя.
6
ЭЛЕАНОРА
– С дороги, ты, овца!
Тина резко оттолкнула Элеанору и влезла в автобус.
С ее легкой руки все на физкультуре уже называли Элеанору тупицей, но Тина на этом не остановилась. Так Элеанора стала овцой и Кровавой Мэри.
– …Да потому что она выглядит как овца в этих своих кудряшках, – сообщила Тина соседкам по раздевалке.
Ничего удивительного, что Тина и Элеанора оказались в одном классе по физкультуре. Ведь физкультура – это круг ада, а Тина определенно была демоном. Странным маленьким демоном. Миниатюрным. Словно игрушечным. Но у нее имелась целая свита помощников. Демонов-миньонов, облаченных в одинаковые спортивные костюмы…
Вообще говоря, все тут носили одинаковые спортивные костюмы.
В прежней школе истинной мукой Элеаноры были спортивные шорты – обязательная часть физкультурной формы. Она ненавидела свои ноги – больше, чем все остальные части тела. Но здесь, на севере, следовало надевать спортивный костюм. Низ красный, верх – красный с белыми полосками. Все это застегивается на молнию спереди.
– Красный – не твой цвет, Рыжуха, – сказала Тина, когда Элеанора впервые облачилась в спортивный костюм. Другие девочки заржали. Все – даже негритянки, ненавидевшие Тину. Смеяться над Элеанорой было новым модным развлечением.
…Тина влезла в автобус. Теперь и Элеанора вошла в салон – но быстро поняла, что ей снова придется сесть рядом с тем азиатом. А его место у окна. Значит, вдобавок ко всему надо будет встать, чтобы его пропустить. Отстой! Всё вокруг – полный отстой! И всякий раз, когда автобус попадал в выбоину, Элеанора едва не валилась на колени этому парню.
Может, кто-нибудь из автобуса переведется в другую школу? Или умрет. Или еще что-нибудь. И тогда, возможно, появится шанс пересесть на другое место.
Хорошо хоть, что азиат не пытался заговорить с ней. И не смотрел на нее. Во всяком случае, Элеанора ничего такого не замечала. Она, само собой, даже и не взглянула в его сторону. Разве что время от времени поглядывала на его ботинки. Отличные ботинки, надо признать… Да еще пару раз подсмотрела, что он там читает.
Комиксы. Всегда только комиксы.
Сама Элеанора никогда не читала в автобусе. Еще не хватало, чтобы Тина – или кто другой – застал ее врасплох.
ПАРК
Неправильно сидеть рядом с человеком изо дня в день и не разговаривать с ним. Даже если человек кажется странным. А она была странной. Боже, да: она была странной. Со всеми этими фигульками, приколотыми к одежде, всеми этими лоскутами ткани и лентами в неожиданных местах. Она выглядела как новогодняя елка!.. Автобус ехал уже не так быстро, и Парк с нетерпением ждал момента, когда можно будет сбежать от нее… И от них всех.
– Чувак, а где твой добок?[15]
Парк надеялся спокойно перекусить в своей комнате, но младший брат был тут как тут… Джош маячил в дверях, уже облаченный в форму для тхэквондо, – приперся на запах куриной ноги.
– Папа вот-вот приедет, – сказал Джош, обгладывая куриную косточку. – Если не будешь готов, он тебе даст пенделей.
Мама возникла за спиной Джоша и влепила ему подзатыльник:
– А ну не выражайся мне тут!
Маме пришлось потянуться, чтобы достать до затылка Джоша. Он пошел в отца – уже на семь дюймов выше матери – и на три дюйма выше Парка.
Это бесило.
Парк выпихнул Джоша из комнаты и закрыл дверь. Пока еще Парку удавалось поддерживать статус старшего брата, несмотря на возрастающую разницу в габаритах. Стратегия состояла в том, чтобы делать вид, что он все еще может надрать Джошу задницу.
Да, Парк пока мог побить его в спарринге тхэквондо – но лишь потому, что Джош быстро терял терпение в любом виде спорта, где размер не был очевидным преимуществом. Школьная футбольная команда уже начала превращаться для Джоша в команду коротышек.
Парк переоделся в добок, размышляя, не придется ли в скором времени донашивать обноски Джоша. Видимо, тогда можно будет взять маркер и переправить надписи на футболках Джоша – с «Husker» на «Husker Du»[16]. Впрочем, не исключено, что это и не понадобится. Возможно, Парк никогда не вырастет выше своих пяти футов и четырех дюймов. И его нынешняя одежда будет ему по размеру на всю жизнь. Он натянул кроссовки и отнес на кухню ужин, доедая на ходу. Мама орудовала посудной тряпкой, пытаясь стереть жирное пятно с белой куртки Джоша.
– Минди?
Так отец Парка каждый вечер возвращался домой – как папа из какой-то кинокомедии («Люси»?[17]). А мать отвечала, где бы она ни была:
– Я здесь!
Только в маминых устах это звучало как «Я здейсь!». Она до сих пор разговаривала так, словно только вчера приехала из Кореи. Временами Парку казалось, что мама нарочно сохраняет акцент, потому что он нравится отцу. Впрочем, мать прилагала немало усилий, чтобы соответствовать во всем остальном. Если б она могла разговаривать так, словно выросла на одной из здешних улиц, она бы делала это.
Отец ворвался на кухню и сгреб маму в объятия. Они делали так каждый вечер. Беззастенчивые проявления любви – и не важно, кто стоял рядом. Отец походил на Поля Баньяна[18], обнимающего куколку из «Маленького мира»[19].
Парк дернул брата за рукав:
– Пошли.
Они подождут в «импале». Отец выйдет через минуту – как только переоденется в свой гигантский добок.
ЭЛЕАНОРА
Элеанора никак не могла привыкнуть к такому раннему ужину.
Когда это началось?.. В старом доме они ели все вместе, даже Ричи. Нельзя сказать, что Элеанора скучала по его компании за ужином. Но создавалось впечатление, что мать хотела убрать детей с глаз долой до того, как Ричи придет с работы.
Даже еда была разной. Дети получат сырный сэндвич, а Ричи – стейк. Элеанора не возражала против сырного сэндвича – отличная перемена после бобового супа, бобов с рисом и huevos у frijoles…[20]
После ужина Элеанора уходила в комнату детей, чтобы почитать, а младшие шли на прогулку. Всегда. Каждый день. Что они будут делать, когда станет холодно и темнеть будет рано? Все набьются в детскую? Вот жуть-то начнется. Ужасы из дневника Анны Франк.