14. Гарнизонный морг (располагался в теле дивизии, но всё же с края – недалеко от восточного выезда из расположения дивизии).
• Кроме того, за колючей проволокой, рядом с телом нашей дивизии находилась знаменитая кабульская пересылка и армейские склады, а также почта и экспедиция, прятавшая все секреты в холщовых мешках за сургучными печатями.
В ноябре 1983 года почти вся дивизия всё ещё жила в палатках.
Счастливцами были только две роты отдельного батальона связи; первый батальон полтинника; медсанбат; рота обеспечения (комендантская рота – комендачи), прикреплённая к штабу дивизии; гражданские (иначе – вольнонаёмные) – все они располагались в новых зданиях модульного типа. Сейчас их называют щитовыми домами, но тогда это были модули.
В модуле располагался и штаб дивизии. Отдельным укором в виде привета от Родины был магазинчик, который из-за применяемой в нём валюты называли «Чекушкой». Он стоял, как прокажённый, посреди небольшого пустыря, словно будка ГАИ на веере дорог – вернее, все дороги заканчивались в нём, хотя были и проспекты. Главной достопримечательностью тогдашнего городка был клуб 350-го полка. Почему именно 350-го полка, не знаю, но в 1983 году он был единственным в дивизии, и относить его к определённому подразделению было глупо. Одновременно строились две столовые – отдельно для курков и для спецов.
Условности
• Курки – десантники, которые основной массой заполняют численный состав дивизии. Именно они участвуют в непосредственных боевых действиях, связанных с ведением боя посредством личного состава дивизии.
• Спецы – десантники, которые обладают особым выделенным статусом: связисты; разведчики; ну и ОБМО (отдельный батальон материального обеспечения – смазливая конторка изнеженных тел).
• Сапёры – десантники, входящие в состав сапёрного батальона.
• Артиллеристы – десантники, входящие в состав артиллерийского полка.
• Ремонтники – десантники, входящие в состав ремонтного батальона.
• Траки – десантники, входящие в состав танкового батальона.
• Если вы помните высказывание старшины Маковетского[7]: «… и запомните! Невзирая на все ваши специальности, вы в первую очередь десантники и только потом – спецы!», – то вам понятно, почему я слово «десантник» всегда ставлю вперёд.
В каждом из перечисленных наименований есть водители, связисты, танкисты, если требуется, то и сапёры, и артиллеристы, и, конечно, курки (а куда без их набитых мясом тел?!).
К слову, нами были не принимаемы десантники из многочисленных армейских ДШБ (десантно-штурмовых батальонов). Зачастую это была простая пехота, которая носила наши эмблемы. Они и сами это понимали и потому при встрече прятали свои глаза, хотя не спорю – многие из них видели больше смертей, чем мы. Но всё же неба они не топтали, и подготовка их была в основном условной.
Все остальные для нас были «мабутой» или «пяхотой[8]» (за редким исключением обзываемой «красното́й»).
Выполнение приказов и чинопочитание были только для офицеров ВДВ, все остальные, невзирая на звания и чины, получали почести только с позволения командира. Если же в поле зрения командир или офицер ВДВ отсутствовал, то и уставного подчинения добиться можно было только через губу (гауптвахту), да и то – за это лишь журили, а не сажали.
Поэтому с нами никто не связывался и обходил стороной, а если в видимой перспективе рядом с десантником не было командира, то сторонние офицеры старались его вообще не замечать.
Господа офицеры
Старшие офицеры квартировались вместе со своими подразделениями. Нет, они не нюхали носки и портянки своих подчинённых – просто палатки и комнаты всегда располагались в шаговой доступности или в поле зрения подчинённых. Правда, командиры взводов всё же жили в расположении своего взвода, но это были единичные жертвы, которых мы и не замечали, так как основное свободное время те проводили в местах размещения других офицеров и прапорщиков части.
Командир дивизии, его заместитель и начальник штаба жили, как Диоген – в бочках.
Три бочки, каждая размером с дом, стояли в небольшом отдалении от штаба дивизии с видом на спортгородок. Они были домами для экспедиций крайнего севера. Почему именно бочки, а не контейнеры – не знаю. Внутри – спальная комната, душ, туалет, небольшая прихожая и разделочный столик. Я был в бочке командира дивизии – скажем, жить можно, но лучше не привыкать.
Офицеры штаба дивизии и служб жили в комендантском модуле, который находился рядом со штабом дивизии. Отдельным входом в том модуле была его небольшая женская половина.
Модуль
– Щитовое здание, поставленное на бетонные столбики, опирающееся на железный каркас и изначально окрашенное в тёмно-голубой цвет. Стены, пол и потолок выполнены из двух листов многослойной фанеры с промежутком сантиметров в восемь, который заполнен пенопластом. Данное сооружение вводится в эксплуатацию в течение двух месяцев. Само здание сооружается за считаные дни, но оно требует и материально эстетического наполнения. Отопление наших модулей было паровым, от дивизионной котельной.
Расположенные в них комнаты в основном назывались кубриками, так как железные стойки и лаги явно вычерчивали кубы со стороной в три метра: кубрик взвода – четыре куба, два окна; оружейка – два куба без окна; Ленинские комнаты, бытовые помещения и т. п. разгораживались по необходимости, но всегда с минимальным запасом, так как бережливость социализма барства не предусматривала. Правда, были случаи, когда и этот куб разгораживали на части, но тогда он назывался либо предбанником (прихожей) или уже кандейкой[9] (закутком), которые в свою очередь могли поделить занавесками. Почти в каждый внешний куб было вставлено двухстворчатое окно из неравных по размеру рам.
В солдатских кубриках кровати ставились в два яруса, в офицерских – в один, а командиры взводов жили вместе с подчинёнными. Жили! – это громко сказано, скорее всего ночевали, так как их присутствие было минимальным, как и то жизненное пространство, что выделяла им Родина за возможность защищать её, но они не роптали и лишь своим отсутствием выражали неприятие солдатской мужской общаги – что солдатам было и надо!!!
Палатки
Огромные и не очень шатры и домики – выгоревшие тёмно-серые колпачки, которые в своих утробах скрывали тайны быта прежней десантной дивизии.
Чтобы растяжки не мешали и не ослабевали, все они были натянуты на каркасы, сделанные из досок артиллерийских снарядных ящиков. Обычно пол палатки был углублён в землю на метр, что позволяло ставить в ней двухъярусные кровати и экономить тепло от обогревавшей её солярной печи.
Бывало ночью, палатки из-за заснувшего дневального вспыхивали, и тогда загоревшийся каркас душил всех угарным газом, накрывая верхний ярус кроватей раскалённым прорезиненным брезентом, как саваном.
Мне счастливо не посчастливилось в них жить, но часть батальона по нашему прибытию всё ещё прозябала в них.
На осень 1983 года лишь процентов десять личного состава дивизии проживали в модулях разного цвета и типа.
Не знаю, как было в полевом лагере римского легиона, но при всей серости обстановки наши палаточные городки были геометрически правильной формы и образцового содержания!
Ещё
Помимо всего перечисленного, в городке было: два огромных плаца (артполка и полтинника) и плацы для отдельных батальонов; большое футбольное поле с небольшим рядом трибун и малое, к которому прилегала волейбольная площадка; масса всевозможных спортивных городков. Самым удивительным местом была площадка для тренировки прыжков и швартовки спускаемой техники. Её надобность была совершенно иллюзорной, так как ПДС[10] в дивизии за ненадобностью отсутствовала.
Рембат имел свой обособленный автопарк, в котором в двух ангарах находилась ремонтная зона. Его умельцы могли реанимировать любую технику, которая была доставлена под сень их мастерской.
Каждая часть имела свой автопарк, находящийся в общей зоне автопарков, но он был огорожен и охраняем индивидуально.
Почти каждый батальон имел свою заимку в виде бани, при которой была комнатка для гульбария офицерского состава[11].
В автопарках, как правило, находились склады частей, что обеспечивало охраной их и весь автопарк одновременно.
Продовольственные склады подразделений были выполнены в виде подземных хранилищ с выходом наружу через обширные ворота и сделанную в них дверь. Эти склады прикреплялись к столовым, которые обслуживало не одно подразделение и не всегда в одну смену. На каждом таком складе имелись свои холодильники, овощехранилища и места складирования продуктов, консервов, сахара и сигарет.
Столовые образца осени 1983 года были разделены на блок приготовления пищи, сервировочную (именуемую раздачей или раздаткой) и место для мытья кухонной утвари. Блоки приготовления пищи (пищеблок), выполненные из кирпича, были крайне ужаты в размерах. Для приготовления пищи использовали армейские передвижные прицепные кухни. В нашей, прямо внутри помещения, стояли два прицепа, каждый на три котла, которые топились соляркой.
Местом для столования были большие палатки, причём офицеры питались от общего котла, но отдельно и при наличии неизысканной фарфоровой посуды.
Каждый солдат имел свой котелок, подкотельник, фляжку и ложку. Всё это мылось в отдельном месте, которое называлось поларисом.
Поларис – объёмная бочка, наполняемая водой. Сквозь её дно продета и обварена труба, в которой залитая солярка, медленно сгорая, отдаёт тепло трубе, нагревая при этом воду. Там же, возле полариса, находится ёмкость с кипячёной водой, в которой нам заваривали верблюжью колючку, чтобы заполнять ею фляжки. Вкус этого чая необычен, но к нему быстро привыкаешь, а если в него добавить сахарку, то вообще может сойти за компот. Кроме того, заваренная верблюжья колючка септирует воду и конкретно утоляет жажду с первого глотка.
Всё остальное
Всё остальное будет описано мелкими мазками, не вдаваясь в лишние подробности.
Главное, вы должны понять, что, даже находясь на общей территории, каждое подразделение имеет своё жизненное пространство, которое никогда не смешивается с пространством рядом стоящих частей. Невидимые границы подразделений не пересекаются, а дневальные, которые стоят на улице, чётко следят, чтобы в пределы части не заходил ни один посторонний военный без объявления цели своего прибытия.
Ха!!!
Умывальники, общие, с холодной водой, расположены в крытых помещениях без дверей, с проёмами для света, без окон.
Туалеты – типа сортир. Каждый – минимум на тридцать очкомест. Вниз лучше не глядеть и, главное, не дышать!!! Описать его сил не хватит – лучше прочитайте мой одноименный рассказ, который полон аллегорий, но полностью отображает сущность армейского отхожего места в полевых условиях!!!
Да и…
Да, и выключите краски – их нет. Они остались на Родине, в которую превратилась вся наша Держава. Все те места, в которых я не бывал, все полупустыни и горные кручи, кромка северного океана и покрытый сопками Дальний восток, возмущённая Прибалтика и мятежный Кавказ – все они в миг касания земли колёсными парами принёсшего нас самолёта, превратились в Родину, которую я обязался защищать, зачитывая слова присяги и ставя подпись в переданном в архив Советской армии листе.
Всё то, что началось с этого безумно долгого дня, не может иметь красок, но и без оттенков не обойтись, так как их заменили нам чувства – масса чувств и их всевозможные оттенки, индивидуально применимые к каждой ситуации, в которой мы побывали, каждый в отдельности и вместе все.
Мы
– это горстка молодых парней, которым счастливо не посчастливилось оказаться в одной части и даже в одной роте. Мы – это те, которым завидуют до сих пор, не зная, что никто из нас оттуда так и не вернулся. Наши души, разделённые на «до», «там» и «после», смогут соединиться только в момент физической кончины. А совесть каждого – достояние личное и обсуждению не подлежит!
Теперь, когда вы выключили краски, настроили свои чувства и полностью очистили свои мысли – начну.
Земляки
В колонну по четыре мы проследовали с аэродрома на плац полчка. Дорога, идущая от края аэродрома через КПП вовнутрь огороженного колючей проволокой городка, была умята гранитным боем, который, смешавшись с природной почвой, образовал настолько твёрдое покрытие, что его не разрушила перемещаемая на войну и обратно боевая техника. Все дорожки отходили от неё под прямым углом и делили городок на неравные прямоугольники. Пройдя метров сто от КПП, мы свернули на настоящий проспект, который, к нашему удивлению, был заасфальтирован. Выглядело это как-то нелепо – кругом палатки, маслянисто серая почва, на которую, если ступишь, поскользнёшься, и тут вдруг – свежий, ещё чёрный асфальт.
Этот проспект не разделял дивизию напополам, а соединял два плаца и аллею, ведущую от него к штабу дивизии. Первым был плац артполка, затем, по левую руку – клуб и за ним – плац полтинника. Сей плац был всем плацам плац – его размер был вполне сопоставим с Красной площадью, а белоснежная разметка позволяла проводить парады.
По мере движения, вернее, следования нас встретила толпа наших будущих сослуживцев. Они подбегали и старательно привлекали к себе внимание.
– Мужики! Кто есть с Алтая? – выкрикивал один.
– Я с Алтая, – летел ответ из глубины нашего строя.
– Откуда?
Их скоротечный разговор перекрывался нарастающим гомоном всех.
– Кто из Воронежа?
– Я!
– Откуда?..
– …
Гомон был таким, словно мы только что спрыгнули с прибывшего из побеждённой Германии поезда.
– С Уралмаша кто есть?! – Зачем вдаваться в деталировку, если мой район знает весь белый свет?!
– Я с Уралмаша! – Я был единственным в нашей колонне, но меня нашли уже пять моих земляков.
«Неплохо, – подумал я, – можно жить!».
Земляки всегда внушают доверие, и от них с надеждой ждёшь поддержки, которая так нужна, когда прибываешь в неизвестность, тем более, если, кроме незнакомых лиц, над горизонтом событий довлеют облезлые горы!
– Просись в артполк в первую батарею, – крикнул мне один из них.
– Пишись в триста пятидесятый! Во второй батальон, – советовал следующий…
«Значит, будет выбор!» – Такая перспектива вполне устраивала, так как моё нежелание попасть сюда вообще было подтверждено увиденной обстановкой и бытом, от которых бросало в дрожь.
А чтобы обстановку не назвать удручающей, надо взяться за кисти и начать всё раскрашивать, хотя красить то нечего – всё по кругу серо и уныло, зябко и грязно скользко, за исключением ярко голубого параллелепипеда новенького клуба, который без всяких изысков построили к нашему приезду!
Небо, замкнувшее солнце; голые горы, обступившие небольшую равнину; потрескавшаяся почва цвета штукатурного раствора; жидкие натоптыши[12] политого водой цемента; солдаты в бушлатах не первого дня носки; палатки, напоминавшие своим видом перезрелые грибы дождевики, которые уже почернели и готовы разорваться, чтобы распылить свои вездесущие споры – что из этого можно было раскрасить, что? Может лица встречающих? Но лиц то и не было – была тревога испуганных детей, которых ввели в дивизию, не дав перед смертью отдышаться; самодовольство встречающих их мужиков с лихо посаженными на голову шапками; безразличие офицеров и крики земляков. Все они ждут меня, чтобы продолжить своё самоутверждение, доказывая себе, что они бывалые, а мы для них сосунки, которых ещё следует научить хитростям жизни, верней, выживания…