А Шавлович мне: «Ничего, брат боцман, не беспокойся. Я в скипидаре-растворителе эти джинсы отстираю, линялые, они даже моднее. Слушай, Устиныч, умоляю – продай за 100 рублей! А то умру от темперамента – на твоей совести будет, батоно16! Продай, уважаемый!»
Ну, я же не фарцовщик какой, не барыга… денег не взял, только на складе у Вахтанга дефицитными немецкими такелажными блоками разжился… так о чём это я? – боцман потряс стриженной седой головой, как бы ставя свои мысли на место. Мне показалось, что он сейчас не так уж и увлечён собственным повествованием. Скорее, его все ещё занимало недавнее странное происшествие с эхолотом, а именно – загадочные показания его самописцев.
– Ну, я и говорю, – продолжил через паузу боцман. – К вечеру получили мы от начальства паспорта советских моряков и на берег гренландского Готхоба по трапу сошли…
Глава 12. Нуук
– Кстати, тогда, – продолжал рассказ боцман, – клеша снова в моду входили, и мурманские менты частенько именовали наших морячков клёшниками. В общем, идём мы большой тёплой компанией по Нууку, как в той старой моряцкой песне поётся…
Устиныч и правда негромко запел приятным хрипловатым баритоном:
И свой покинув борт,Сошли на берег в портЧетырнадцать советских морячков.Идут, сутулятся по узкой улице,А клёши новые ласкает бриз…Погода, помню, тогда в Готхобе стояла отменная. Лето как-никак, хотя и полярное. Особых достопримечательностей в гренландской столице нами не замечалось, да и городом это трудно было назвать, скорее посёлком. Всего одна улица, дома все деревянной постройки в один-два этажа. Более всего это местечко Нуук походило на городки Дикого Запада из американских вестернов.
Порой казалось, что из ближайшего салуна вот-вот вывалится компания подгулявших ковбоев в широкополых шляпах. И тут же от избытка своих буйных ковбойских чувств начнёт палить в воздух из огромных длинноствольных кольтов.
Однако смотрим, в низине виднеется новостройка – длинный такой дом, пятиэтажный, современный – из стекла и бетона, прям дворец посреди хижин. Правда, на высоких сваях построенный, по причине вечной мерзлоты в грунте.
Как и наш родной заполярный Мурманск, располагался этот Нуук-Готхоб не на равнине, а на самых натуральных, привычных нам, северянам, сопках. Как и Мурманск, был покрыт этот Нуук широкими крутыми деревянными лестницами, как корабль трапами. Правда, Мурманск наш смотрелся настоящим Нью-Йорком по сравнению с этим городком.
Идём мы себе, и навстречу разный народ местный. Датчан-европейцев много, в основном понятно – мужики, но и дамочки попадаются. И те и другие одеты по-мужицки – в штанах-джинсах по летнему делу да в куртках-кухлянках или во всепогодных куртках-«алясках», собачьим мехом подбитых. Эскимосы – те с фантазией. Смотрим – сидит на крыльце старуха местная, длинной трубкой дымит. На голове платок пёстрый, китайский, с драконами, и сверх того – советская полковничья папаха из серой мерлушки. Пригляделись, а на папахе той сзади ценник картонный висит с родной надписью: «ВоенТорг».
Ну, говорю, ребята, не первые мы тут, не первые…
Да уж какие там первые! Вдруг выруливает из-за поворота и прёт на нас, подпрыгивая на ухабах… кто бы ты думал! Нет, не иномарка какая-нибудь, а новенький наш «Москвич 412». За рулём раскосый парень лет 25. Машина под ним несётся километров под 100, и ведь там у них не германский автобан какой-нибудь, а нормальная ухабистая дорога.
Гляжу – мать моя! На дороге, прямо посредине, дитё местное в пыли копошится – годов двух, не более.
«Ну, – думаю, – пропадёт карапуз, сшибёт его лихач этот!»
И как-то само собой получилось… прыгнул я, как кенгуру австралийский, метров на пять, ребёнка схватил и вместе с ним в сторонку укатился. Дитё перепугалось, орёт. Народ из домов выскочил. Мамка непутёвая малого своего у меня выхватила и бежать, да и наши все подоспели, суетятся.
А этот автогонщик нуукский на «москвиче» – он не затормозил, нет. Понимал, видать, что его на такой скорости занесёт и по инерции вверх колёсами перевернёт. Парень этот и впрямь водилой классным оказался. Управляемый занос мастерски исполнил и машину плавно кормой вперёд поставил.
Я, правда, сгоряча мастерства его не оценил да и обложил трехэтажным текстом при всём гренландском народе. Парень этот понял, что ругаюсь я… да и тюлень бы понял. Стал он умиротворяющие жесты делать – успокойся, мол. А сам говорит что-то. Сначала на английском, потом на датском. Поостыл я малость, как-никак родная душа – полиглот эрудированный, не дикарь какой. Спрашиваю его наудачу: «Шпрехен зи дойч?» А он мне в ответ: «Я! Я! Натюрлих!»
Устиныч сделал из кружки добрый глоток крепкого индийского чая со слоном, изящно поправил свои пышные седые усы и продолжил:
Тут я от умиления совсем успокоился. Похлопали мы друг друга по плечам, и началось у нас общение…
Оказывается, наша русская слава не миновала и этот беломедвежий угол…
Представь себе, пригласил меня мой новый приятель по имени Миник, – так он представился, – новое знакомство отметить. Подходим мы с ребятами и нашим новым другом к местному заведению. Салун как салун – прямо из вестерна, а на нём, ты не поверишь, хоть и полярный день на дворе, вывеска неоновая сине-голубая мерцает, и буквы наши, русские.
И начертана на той вывеске славная русская фамилия: Гагарин. Только в конце слова вместо русской Н латинская N присобачена.
Заходим внутрь – обычный кабачок, чем-то на наш мурманский ресторан «Полярные Зори» смахивает, только столы без скатертей и не пластиковые, как у нас, а как есть солидные, из морёного корабельного дерева.
Дизайн такой…
Слово это новомодное, малоизвестное, ты мне напомни, я потом объясню, что оно значит.
Заходим мы с нашим провожатым всей клёшной компанией, глядим: твою маман! Портрет на стене метровый и на нём – Юра Гагарин в русской рубашке, и улыбается своей знаменитой улыбкой, солнышко наше! Фото цветное, увеличенное, и в углу автограф – как положено. Сели мы за стол деревянный, длинный такой, со скамьями, как в деревнях наших, – все уместились. Официант пиво принес, отменное – датское, куда уж там нашему жигулёвскому. Тут наш знакомец встал и тост произнёс короткий:
«Кашута!»
Я-то решил, что это вроде нашего русского «за здоровье!» Ан нет, как Миник потом объяснил, это пожелание мужчинам удачной охоты.
Так что американцы обмишурились, когда циклон, бурю нашу, Кашутой обозвали да ещё и пьяной эскимоской выставили…
Выпили мы за дружбу советских и гренландских рыбаков, а Миник мне доверительно так и говорит:
«Рони… – это он меня так из Брониславов перекрестил. – Просьба у меня к тебе: пока вы с друзьями в Гренландии, пожалуйста, не называйте мой народ эскимосами. Мы инуиты, а по нашему калааллит – люди. А эскимос – это ругательство, оно означает «пожиратель сырого мяса».
Мы и в самом деле никогда сырым мясом не брезговали, но слово для нас звучит оскорбительно. Поскольку ты для меня теперь близкий друг – ааккияк, то сделай, как прошу. Я, – говорит, – хочу видеть тебя новым братом, а потому приглашаю тебя поохотиться в компании со мной и младшим братом моим по имени Нанок, что значит медведь. Пусть будут тому свидетели Килак и Имек – небо и вода, а также эти большие сильные мужчины, твои испытанные братья. Ведь ты с ними не раз в диком холодном море охотился на славную большую рыбу».
Красиво сказал, почти как грузин. Беда в том, что кроме меня его гренландско-кавказское красноречие, исполненное на языке Гёте и Шиллера, никто из наших не оценил. Я-то, конечно, перевёл, но это всё одно, что Баха напеть. Одно стало понятно – гренландцы-калааллиты народ весьма красноречивый и дружелюбный.
«А что, – спрашиваю, а сам на потрет Юры Гагарина киваю, – неужто, когда первый космонавт Земли вокруг света путешествовал, и к вам, калааллитам, в Нуук наведывался?»
Он смеётся и говорит:
«Нет. Я тогда в Дании в университете учился, а Ури (они так Юрий произносят) в Копенгагене королевскую семью навещал. Вот там, на приёме во дворце, меня ему представили как самого лучшего студента самой большой датской провинции самого большого острова на глобусе. Гагарин тогда улыбнулся и сказал, что видел из космоса Гренландию, и что она самая белая и чистая страна на планете. К тому же сверкает под облаками, словно королевский бриллиант».
Миник тогда, по пути во дворец королей датских, в газетном киоске открытку с Гагариным в русской косоворотке купил. Вот Юра ему автограф на той открытке и подписал. А когда год назад дядя Миника получил лицензию на открытие заведения, то племянник ему идею с названием и подбросил. Вывеску в Дании заказали, да там с русскими буквами что-то напутали. Ну, брат Миника и рассудил, мол, не переделывать же всю работу из-за одной буквы. Дорого, долго, да и далековато будет.
Что тут скажешь, – вздохнул Устиныч, – одно слово, капиталисты, деловые ребята. Портит людей мир чистогана.
Примечания
1
Кригсмарине (нем. Kriegsmarine – военно-морской флот) – официальное наименование германских военно-морских сил в эпоху Третьего рейха.
2
Бортовик – траулер бортового траления.
3
Шкерить – разделывать шкерочными ножами выловленную рыбу.
4
Гак – такелажно-грузовой крюк.
5
Авоська – куток, конечная часть трала, место скопления улова.
6
От кормы к баку – с задней части судна в переднюю.
7
БМРТ – большой морозильный рыболовный траулер.
8
Подволок – внутренняя (нижняя) сторона палубы, палубной обшивки, потолок корабельного помещения.
9
В чём дело, лейтенант? (норв.)
10
Нет, майор. Да, майор. Конечно, майор (норв.).
11
Ты сумасшедший? (англ.)
12
Ай донт андестенд, их нихт ферштейн, йай фуштур икке – «Я не понимаю» – соответственно по-английски, по-немецки и по-норвежски.
13
Кабуки – средневековый японский театр с мужской труппой.
14
Одиннадцатибалльная буря (одиннадцатибалльный шторм) – жестокий шторм, скорость ветра 103—117 метров в секунду по шкале Бофорта, высота волн до 16 метров.
15
Биджо (груз.) – парень.
16
Батоно (груз.) – уважаемый (обращение к мужчине).