Когда Бланш была еще подростком, она очень любила повеселиться. Она прекрасно ездила верхом, каталась на коньках, занималась греблей, обожала танцы. С подругой Лулу они совершили кучу шалостей. «В Бланш определенно есть изящество и бездна энергии», – говорили о ней в семье. Та, которую называли «маленькой светской львицей», казалось, хотела перепробовать все развлечения, которые только могло ей предложить женевское общество.
В семнадцать лет ее отправили в Шотландию, в семью ее матери, которая сочла, что «смена обстановки» окажет на нее благотворное воздействие. На одном из светских раутов она повстречала ту, которую прозвали Маршальшей, – Катерину, старшую дочь английского пастора Уильяма Бута. Бланш была наслышана об этом человеке, которого многие считали одержимым из-за его мечты изменить мир, искоренив нищету и несправедливость. Исповедуя убеждение, что «некоторые битвы стоят целой армии», он создал организацию, построенную по военному образцу, где имелись специальная школа, свое знамя, форма, строгая иерархия, в том числе и звания, – набор был полным. Главной целью движения провозглашалась борьба с нищетой, независимо от национальности, расы и религиозной принадлежности людей. Так, рожденной в Англии Армии спасения очень скоро предстояло завоевать весь мир.
Во время той знаменательной встречи в Глазго, где Маршальша собирала пожертвования, она неожиданно спросила Бланш: «А чему вы собираетесь посвятить свою жизнь?» Девушка оторопела. Слова эти прозвучали в ее душе, словно голос необыкновенной чистоты в соборе. Она испытала шок. Будто сами небеса взывали к ней. Слова Катерины прозвучали отголоском фразы, однажды услышанной в храме, которая ее заинтриговала. «Оставь все и обретешь все».
Все отдать. Оставить все. Способна ли на это она, «маленькая светская львица», обожающая развлечения? Неожиданное призвание словно упало на нее свыше. Собственный порыв и этот восторг поразили ее. Не должно ли это стать ее миссией, смыслом жизни?
Книга Иова указывала путь, по которому она должна следовать… Бланш продала свои драгоценности и пожертвовала деньги Армии спасения. Вместо огорчения она почувствовала удивительную легкость. Этот поступок ознаменовал собой начало ее приверженности делу борьбы с несправедливостью. Слова Иова станут для нее тем светильником, который будет направлять ее на верный путь не только в земной жизни, но и за ее пределами.
Вернувшись домой, Бланш объявила о своем решении войти в ряды Армии спасения. Она поступит в военную школу Парижа! Мать попробовала удержать ее от этого шага: она знала условия жизни салютистов[12] – старший брат Бланш тоже недавно в нее поступил. Она боялась за свою младшую дочь, которой предстояло далеко не безопасное существование, полное трудностей, далекое от той защищенной среды, в которой она выросла. К тому же Бланш отличалась хрупким здоровьем, у нее были слабые легкие. С самого детства ей приходилось периодически проходить курсы лечения. Даже брат пытался отговорить девушку, но безуспешно. Бланш ничего не желала знать, ничего не видела впереди, кроме избранного пути, кроме этой приверженности делу справедливости, которому она готова была посвятить свою жизнь.
Она не представляла для себя жизни, ограниченной контурами семейного очага. Нет, теперь для нее открывались необозримые горизонты. В присоединении к Армии спасения Бланш видела больше, чем просто служение делу, это был способ избежать проторенного жизненного пути, который ей предназначался. В конце XIX века девочке из буржуазной среды открывалось слишком мало возможностей. Монастырское воспитание, а затем брак с мужчиной, которого она не выбирала. «Мы воспитываем их как святых, а затем случаем, как молодых кобылок», – писала в свое время Жорж Санд, наотрез отказавшаяся хранить девственность до брака, к чему ее понуждали. Работающая женщина плохо воспринималась обществом. До этого могли опуститься только вдовы и незамужние. Да и те могли работать лишь служанками, швеями, артистками либо проститутками.
С момента создания Армии спасения Уильям Бут учредил в ее рядах абсолютное равенство полов. Женщины, кстати, были в большинстве: ими были семь из десяти офицеров. Бут давал им полную свободу проповедовать, вызывая тем самым бурное негодование в других религиозных учреждениях. Он не стеснялся провозглашать это во весь голос во время собраний: «Мои лучшие мужчины – это женщины!» Такое попрание вековых традиций шокировало, приводило к скандалу. В Лондоне осмеивали офицеров-салютисток в униформе и шляпах «Аллилуйя» с широкими полями, которые те не снимали ни зимой, ни летом. В Париже им вслед мяукали, когда они проходили по улицам, освистывали, когда они пытались выступать на публике, на них шикали, не давая говорить. Их осыпали бранью, говоря, что стоит им открыть рот, как оттуда вывалятся жабы, называли «мужиками в юбках», «солдатками опереточной армии». Бланш глубоко презирала эти насмешки и оскорбления. Она способна проповедовать не хуже любого мужчины. И собиралась это доказать.
В окружении Бланш ее решение вступить в Армию спасения было встречено в штыки. Пытаясь ее отговорить, лучшая подруга Лулу писала: «По-прежнему убеждена, что не женское это дело – гонять по парижским улицам, а женщина-проповедник – это так же нелепо, как мужчина, штопающий чулки. Уверена, что единственно достойной и благородной миссией женщины является создание домашнего очага, семьи, в которой она, тихо и незаметно, не выставляя себя напоказ, обеспечит счастье супругу и детям». Напрасный труд. Бланш не имела намерения всю жизнь чинить чулки. Роль безмолвного статиста – не для нее. Она мечтает выйти на сцену, стать полезной людям, «сделать что-нибудь для Франции», – говорит она. Протесты, уговоры и мольбы ни к чему не привели. Бланш навсегда покинула Женеву, чтобы поступить в Парижскую военную школу.
В здании, расположенном на авеню де Ломьер, где разместили новобранцев Армии спасения, Бланш впервые столкнулась с суровыми буднями. Независимо от звания все солдаты испытывали массу неудобств от бесконечных побудок по тревоге, холода, длительного воздержания от пищи. Жили они в большой нищете. Нередко на обед Бланш приходилось варить еду из крапивы. Если в Англии и Швейцарии движение салютистов нашло общественную поддержку, то Франция активно ему сопротивлялась. Страна с прочной католической традицией недобро поглядывала на эту армию протестантов, набирающую силу. Повсюду на ее территории офицеры-салютисты подвергались преследованию. Их забрасывали камнями, били не только кулаками, но и ногами, затаптывали лошадьми, закидывали мусором, ошпаривали кипятком. Вечером, возвращаясь на авеню де Ломьер, Бланш приходилось чистить шляпу и одежду от гнилых яиц, овощных очисток, крысиных шкурок, которые в нее бросали по дороге. Один из молодых солдат был избит до смерти. Бланш была потрясена, но отступать не собиралась. Разве не в час наивысшей опасности проверяется подлинность призвания? Ее посвящение было полным, абсолютным. Оно не могло быть поколеблено сомнениями, голодом или холодом. Бланш казалось, что отныне вся ее жизнь сосредоточена на этой борьбе, она – в ее руке, протянутой тем, у кого ничего нет.
Армия спасения отвечала всем ее интересам и идеалам: сочувствие к чужому страданию, способность к самопожертвованию, культ героизма, жажда приключений. Форма, сидевшая на Бланш как влитая, очень ей шла. Ее матери еще долго придется ждать возвращения «маленькой светской львицы». Она-то надеялась, что лишения сломят волю дочери, но она ошибалась. Именно в Армии спасения редкий дар Бланш сумел найти истинное воплощение.
Дав надежду молодому капитану, вскоре Бланш разорвала помолвку: цепи ей ни к чему, ничто не должно ограничивать свободу действий. Вряд ли ее миссия сочетаема с семейными узами. Она дает клятву, что останется одна, как и ее подруга Эванджелина, любимица семейства Бутов, с которой она недавно познакомилась в рядах Армии. Дружба их продлится целую жизнь. Они вместе дали клятву, что сохранят безбрачие, чтобы лучше служить организации, которой решили себя посвятить. Две монахини в военной форме. Два солдата.
Однако произошла встреча, которая заставила Бланш изменить это решение.
Его звали Альбен.
Ему было девятнадцать лет, и его улыбка была способна обратить в прах любую клятву.
Глава 4
Париж, наши дни
Достаточно одного звонка, чтобы все отменить. Солен позвонит Леонару и скажет, что передумала. Скажет, что ошиблась и собирается скоро вернуться в контору на полный рабочий день. Что-что, а лгать она умела. За годы работы адвокатом Солен постоянно практиковалась во вранье. И все же она колебалась. Не будет ли это означать, что она просто предпочла остаться в зоне комфорта, спасовала перед трудностями? Она оглядела свою чистенькую, удобную квартирку, эту золотую клетку, куда она добровольно себя заключила. Разве не требовалось ей настоящей, хорошей встряски, разве не следовало уйти с проторенной дорожки? Ведь она привыкла следовать путем, который за нее прокладывали другие, не настал ли час с него наконец сойти?
Приют для женщин, оказавшихся в трудной жизненной ситуации. Ей ни разу не доводилось бывать в подобном месте. Что ее могло там ожидать, кто знает? Преступницы, бездомные, изгои, жертвы домашнего насилия, проститутки… Она испугалась, что недостаточно сильна для противостояния всему этому. Выросла она вдали от нищеты, в защищенной среде. Да и в конторе ее клиентами были только финансовые воротилы. Бандиты по большей части, но в костюмах от Чифонелли[13]. От бедности, настоящей бедности, она была отделена высокой стеной. Она знала о ней только из газет или телепередач, а если и видела, то тоже лишь издалека, всегда находясь по ту сторону барьера. Разумеется, ей было знакомо слово «нищета», навязчиво звучавшее в средствах массовой информации, но она никогда вплотную не соприкасалась с тем, что оно означает. Опыт ее общения с бедностью ограничивался наблюдением за молоденькой нищенкой, стоявшей возле булочной с протянутой рукой в надежде, что ей подадут монетку или кусочек хлеба. Она стояла там всегда – в дождь, снег и ветер, – поставив перед собой жестяную кружку. Солен видела ее каждое утро. И у нее ни разу не возникло мысли остановиться. И не из-за презрения или равнодушия – просто потому что она привыкла постоянно ее там видеть. Нищенка была частью картинки, только и всего. Она прекрасно вписалась, войдя мелкой деталью в утренний городской пейзаж. Дадут ей монетку или нет, какая разница – нищенка будет завтра снова, а тогда зачем? Ответственность каждого растворяется в ответственности всего общества. Научно доказанный факт, что при частом столкновении с насилием человек перестает на него реагировать. То же и с нищетой. А ведь Солен вовсе не какая-нибудь особая эгоистка, она точно такая же, как те миллионы спешащих по своим делам мужчин и женщин, которые снуют по парижским улицам, не оборачиваясь. Каждый за себя, и Бог – за всех. Если, конечно, Бог есть.
Несмотря на таблетки, Солен провела бессонную ночь. На следующий день ей был назначен прием у директрисы приюта. Прокрутив в голове все возможные причины, чтобы отказаться от встречи, Солен приняла решение. Нет, она обязательно пойдет. Тогда, по крайней мере, она сможет сказать самой себе, что попыталась. Если уж обстановка там покажется ей слишком мрачной и депрессивной, она позвонит Леонару и откажется. В конце концов, она только начала поправляться, и волонтерство обязано пойти ей на пользу, а не стать еще одним наказанием.
На встречу она, по своему обыкновению, пришла заранее. Давний рефлекс, приобретенный за годы работы. «Точность – вежливость королей». Она всегда уважала этот принцип и следовала ему неукоснительно, словно прилежная ученица. Такой она всегда и была – умненькой и примерной. Ей вдруг до безумия захотелось бежать отсюда, не идти ни на какую встречу. Захотелось не извиняться за опоздание, поступить хоть раз в жизни невежливо и некультурно и абсолютно за это не переживать.
Конечно же, она ничего подобного не сделает. Солен позволила себе только зайти в кафе, расположенное по соседству, и заказать чашку чая – с утра у нее не было во рту маковой росинки, и в горле стояла сухость. Оглядевшись вокруг, она внезапно осознала, что сидит в одном из печально известных кафе, пострадавших в результате терактов 13 ноября 2005 года – «Ля Бель Экип». Два десятка жертв, которые, как она сейчас, заглянули сюда, чтобы пропустить стаканчик или выпить чая. От этой мысли Солен пробрала дрожь. Она подумала о хозяине заведения, его клиентах, завсегдатаях. Что, интересно, пришлось им сделать, чтобы продолжать подниматься по утрам с постелей? Как им удалось это пережить? Она стала разглядывать людей, сидевших на террасе, их лица, выражения. Как ни странно, она вдруг почувствовала удивительную близость к ним. Возможно, они стали такими же, как она, – хрупкими и уязвимыми? Обрели они вновь вкус к жизни, прежнюю беззаботность и раскованность? Или эти ощущения исчезли для них навсегда? Солен подумала о будущем. Что ее ждет впереди? Интересно, у него один сценарий развития или больше? Все ей показалось в этот момент зыбким, непредсказуемым. Ну, предположим, займется она волонтерством по несколько часов в неделю, а что потом? От этого вопроса она почувствовала легкое головокружение. По крайней мере, хорошо одно – ее сбережений хватит на какое-то время.
Пора идти. Положив на стойку несколько монет, Солен перешла улицу и остановилась перед гигантским строением. Да, приют оказался совсем не таким, каким она его представляла – низеньким ветхим домиком где-то в глубине двора. Оказалось, что это большой угловой дом в шесть этажей, широкий фасад выходил на перекресток. Огромная декоративная арка в форме полукруга возвышалась над входом, по обеим сторонам находились две медные таблички. Заинтригованная, Солен подошла поближе. Здание было построено в начале двадцатого века. Отнесенное к числу исторических памятников, оно имело название – «Дворец женщины». Странное название. Оно вызывало ассоциации с чем-то величественным, наподобие дворца королевы. Но уж никак не походило на имя приюта для женщин в трудной ситуации.
Солен поднялась по ступенькам, ведущим к входу. Одна дверь предназначалась для тех, кто там жил. Вторая была снабжена звонком и надписью «Для гостей». Солен нажала кнопку и прошла в глубь Дворца.
В приемной за современной стойкой-ресепшен чем-то была занята молодая сотрудница. Она предложила Солен сесть и немного подождать. На креслах лежала какая-то женщина, обставленная огромными сумками. Несмотря на окружающий шум, она крепко спала. Можно было подумать, что она свалилась сюда после долгого путешествия, длившегося по меньшей мере тысячу лет. Солен не рискнула туда подойти из страха ее разбудить. Ничего, она постоит, так даже лучше.
Приход директрисы вывел ее из задумчивости. Она почему-то представляла себе женщину в возрасте, но та оказалась ее ровесницей – лет сорока, с короткой стрижкой и энергичным рукопожатием. Та провела ее в просторный зал, оказавшийся «большим фойе» приюта. Помещение было очень светлым, с множеством комнатных растений, плетеными креслами и роялем. Широкие полосы света, проникавшие сквозь мансардные окна первого этажа, придавали комнате дружественную и теплую атмосферу. Это «сердце» и «главный нерв» Дворца, пояснила ей директриса. Наши постоялицы часто собираются здесь поболтать. Тут же проводятся и некоторые мероприятия. Она посоветовала Солен проводить свои дежурства в большом фойе, где она будет более доступной для клиенток, чем в официальном кабинете. Затем директриса предложила посетить другие общественные помещения, поскольку в частные отсеки и спальни посторонним доступа нет. Когда они вместе направлялись в спортзал, путь им преградила молодая женщина во флуоресцентном свитере и выцветших джинсах, которая обратилась к директрисе с возмущенным видом. Так не может дольше продолжаться! Эти проклятые «африканские тетки» снова шумели до полуночи! Она хочет сменить этаж, она больше не выдержит! Обиженное лицо девушки пылало негодованием. Директриса ответила, что она сейчас занята, но пообещала поговорить с «африканскими тетками». Ну а в том, что касается смены студий, так они с ней это уже обсуждали: правила Синтии известны. Та, прежде чем уйти, раздраженно пробормотала несколько слов. Директриса извинилась перед Солен за этот квартирный инцидент. Некоторые обитательницы приюта не умеют вести себя должным образом, объяснила она. Здесь всегда приходится управлять людьми, улаживать всевозможные конфликты. Различие культур и зачастую распущенность женщин создают страшное напряжение. Все они очутились здесь, пройдя свой особый путь. Нередко они приходят сюда, разорвав связи со своей средой, своими семьями. Прежде всего необходимо помочь им встать на ноги, примириться с обществом. Жить вместе – идея хорошая, но на этом пути столько трудностей…