Кармела - Гоар Маркосян-Каспер 4 стр.


– Моя Кристина, – сообщила Дева Мария церемонно.

Его представили, как друга тети Кармелы, дитя чинно встало, протянуло руку, которую Пауль аккуратно пожал и спросил:

– Что читаешь?

– «Алису в стране чудес», – ответила девочка очень серьезно, и Пауль подавил в себе естественное, но неуместное, кажется, желание погладить ее по голове.

– Вот-вот, именно Алиса, – пробормотал он, следуя за Девой Марией на довольно большую кухню.

– Почему Алиса? – спросила хозяйка. – Извините, что принимаю вас на кухне, но тут уютнее. Я, сами видите, люблю всякие скатерти, салфеточки, вазочки с цветами, и чтобы стулья были удобные, этот стеклянный монстр в гостиной у меня аппетит отбивает. И журнальный столик слишком низкий, диван и вовсе без спинки, а все потому, что сверхмодно, а скидка семьдесят процентов, не захочешь, а клюнешь, и теперь я живу на кухне, а в гостиной Кристина мучается, впрочем, ей нравится… Так что насчет Алисы?

– Не столько Алисы, сколько страны чудес, – уточнил Пауль.

– То бишь? Да вы садитесь, вот сюда, к окну, из него вид красивый.

Виды на данный момент интересовали Пауля меньше всего, но он послушно сел, куда сказали.

– Я вас слушаю.

Пауль глубоко вздохнул.

– Я вам все расскажу.

Он вынул из кармана сакраментальный лист бумаги, положил на стол и стал несколько путано излагать всю историю.

Дева Мария не перебивала, сидела неподвижно, только ее и так не маленькие глаза становились словно все больше, но, когда он закончил, она вся вспыхнула.

– Не верю! Не обижайтесь, но…

– Да я не обижаюсь, – сказал он смущенно. – Я и сам себе не верю. Однако факты… Хотите, я вас туда отвезу, к куполам? Ах да!

Он взялся за прислоненную к шкафу сумку с ноутбуком, специально ведь принес и забыл… Дева Мария настороженно следила за его манипуляциями… включил, вошел, открыл… на большом экране зрелище было еще более впечатляющим…

– Пожалуйста!

Она посмотрела, увеличила фото…

– Красиво. Не на наш северный вкус, конечно… Ладно, допустим, купола это факт. Но считать, что Кармела имеет к этому отношение… Безумие!

Он молча ткнул пальцем в лист с рисунком.

– А не могла она как-то выйти из больницы, поехать и увидеть?.. Понимаю, это маловероятно, но ведь то, что предполагаете вы, чистейшая фантастика… А? Может, она как-то выбралась туда?

Подобная идея Паулю в голову не приходила, и он мысленно выругал себя. Надо же так уверовать в незыблемость больничного распорядка, чтобы мысли о его нарушении предпочесть чуть ли не ухмылку Мефистофеля!.. И все-таки очень уж неправдоподобно, зачем бы ей могло понадобиться… очередной приступ, навязчивая идея?.. Он представил себе, как среди ночи… ночь не годится, в темноте никаких куполов не разглядеть, даже если там есть подсветка, краски все равно неразличимы… ладно, рано утром, в шесть, когда клиника начинает просыпаться, хрупкая беглянка в больничной одежде выходит на улицу, садится в такси, едет на Вышгород и обратно, сама, конечно, ничего не помнит, расспрашивать бесполезно… Не клеится, совсем не клеится, но альтернатива…

– Я это дело расследую, – обещал он грозно.

– Расследуйте, – отозвалась она.

Инцидент казался исчерпанным, но он все же спросил:

– Я, собственно, почему приехал… Хотел узнать, не замечали ли вы у Кармелы каких-либо необычных свойств?

– Каких? – поинтересовалась она с иронией. – Чтобы она вместо гостиницы «Олимпия» описала мне отель «Скриб» в Париже, и на следующее утро он посреди Лийвалайя и оказался?

– Ну, он ведь не оказался, – возразил Пауль. – Что-нибудь менее масштабное…

Дева Мария покачала головой.

– Вынуждена вас разочаровать. Никаких чудес. Никаких перехлестов через край реальности.

– А вы давно ее знаете?

– Кармелу? Восемь лет.

– Расскажите, – попросил Пауль.

– Что?

– Да что угодно! О Кармеле.

Дева Мария посмотрела испытующе, словно спрашивая, какое отношение биография Кармелы имеет к делу, но решила, наверно, что с доктором лучше не ссориться.

– Ей было всего восемнадцать или девятнадцать, когда она познакомилась с Гадом Генриком… я его так называю, потому что его фамилия Усс, Генрик Усс, вы, я думаю, слышали…

– Так, мимоходом, – ответил Пауль осторожно. – Впрочем… Ну да, несколько дней назад читал в газете. Якобы он… м-м… переродился, что ли?

– Переродился – фыркнула Дева Мария. – Ерунда. Просто нашел новый способ выделиться, я так полагаю. Но это не суть важно. Он был на пару лет старше, разглагольствовал об искусстве, она развесила уши, обычная история, словом. Поженились, прожили пару лет, потом пошли разногласия. Вы, может, скажете, что разница в творческих подходах не причина для развода, ну допустим, человек утверждает, что живопись умерла, а искусство сегодняшнего дня это перформанс… что, кстати, стало банальностью уже давно… ну и пусть. Но Кармела – максималистка. А после того, как он реализовал некоторые из своих творческих подходов на практике… Я вам уже рассказывала. В общем, она хлопнула дверью и вернулась в родительский дом, детей, к счастью, завести не успели, так что все сложилось неплохо, причин общаться с ним когда-либо никаких. За год до того умерла от рака ее мать, отец с братом остались без женской заботы, так что возвращение пришлось кстати. Но вскоре брат женился, стали жить вместе, он собрался купить себе квартиру, однако это, естественно, дело не одного дня, пока искали, присматривались, от инсульта скоропостижно умер отец. И тогда Кармела предложила… У них была квартира в Кадриорге, в хорошем довоенной постройки доме, четыре большие комнаты, могли продать, хватило бы обоим на приличное жилье, но она рассудила иначе, сказала, что дедовскую квартиру продавать глупо, взамен купишь только дурацкую новостройку… она их терпеть не может, говорит «когда вхожу, сразу нагибаюсь, хоть у меня и рост не для подиума, все равно кажется, что сейчас между полом и потолком раздавит»… Словом, она предложила брату остаться там, а ей купить однокомнатную. Так и сделали. Конечно, могли найти и получше что-нибудь…

– Могли, – согласился Пауль сердито.

– Так она великодушная, Кармела. Брат как раз открывал собственное дело, каждая крона на счету, а ей, видишь ли, немного надо. Он, кстати, парень неплохой, пентюх, конечно, однако намеренно сестру обирать не стал бы, но раз уж она сама так решила… Больше всего, конечно, мне повезло. Я примерно тогда же развелась, муж купил мне с малышкой эти хоромы, соседние тоже были на продажу выставлены, и я с ужасом думала, а ну поселится тут какой-нибудь алкоголик. И вдруг, о счастье, вместо алкоголика Кармела. Она мне сразу понравилась, я ей тоже, и мы за какой-то месяц подружились так, словно с детства вместе росли. Оказалось, что у нас много общего, взгляды, вкусы схожие. Даже крови смешанной обе, только у нее мать-эстонка, а у меня отец. И знаете, дело ведь не в том, что я, когда надо, могу попросить ее присмотреть за Кристиной или, что та из нас, которая в магазин идет, всякий раз спрашивает у другой, не нужно ли чего, нет, конечно, это все удобно, и все же главное, что есть с кем поговорить, и не только о ценах, но и о вещах более интересных, понимаете?

Пауль кивнул, возможно, именно поэтому все его связи кончались ничем, он хотел, чтобы рядом был человек, с которым можно поговорить не только о… учитывая окружающий его женский контингент, не только о медицине.

– Вот мы приехали во Флоренцию, пришли в капеллу Медичи, стоим, и я вижу, что у Кармелы слезы по щекам текут, удивилась было, а потом чувствую, вокруг расплывается все, потрогала, у самой глаза мокрые… – Дева Мария умолкла и вдруг продолжила совершенно иным тоном: – Отпустили бы вы ее домой. Если вас волнует, что она чего-то не помнит, я ей расскажу все за последние восемь лет, день за днем. И вообще, дадите мне инструкции, я их выполню тютелька в тютельку. Я даже уколы делать умею, не внутривенные, конечно, но вы и без меня все вены бедняжке искололи, хватит, наверно, а обычные я сделаю, Кристине антибиотики назначили пару лет назад, я и научилась. – Она помолчала минуту и добавила с лукавинкой: – А если вы боитесь, что не увидите ее больше, так навещайте ее дома.

Пауль покраснел.

– Я подумаю, – сказал он. – Но вы обещайте никому ничего не говорить насчет… Насчет этого, – он постучал пальцем по рисунку.

– Конечно, не буду!

На том и порешили, и, спрятав довольно уже помятую бумагу во внутренний карман, Пауль убрался восвояси.


«Расследование» продвигалось трудно. Когда Пауль попробовал задать Кармеле прямой вопрос… не то чтобы совсем прямой, чуточку все же искривленный, не мог же он спросить, ездила ли она на Вышгород, нет, он просто поинтересовался, не выходила ли она вчера утром из больницы, кто-то, мол, ему нечто в этом роде сказал, тон он выбрал такой, что непонятно было, шутит или нет, в любом случае, в ответ она вытаращилась на него так, будто он предположил, что она полетела в Париж, умылась в фонтане на площади Согласия и вернулась…

– Я ведь еле хожу, – заметила она то ли удивленно, то ли обиженно, укоризненно, может быть. – За стенки хватаюсь, не на каждом шагу, конечно, но чтобы отправиться на прогулку!..

Расспросить сотрудников отделения тоже было делом непростым, тут ему пришлось просто соврать, мол, у Кармелы появилось новое выпадение памяти, и он хотел бы установить, что она в утренние часы делала, не выходила ли случайно на улицу. И средний, и младший персонал, естественно, с пеной у рта утверждал, что это невозможно, у них-де мышь не проскочит, не то что пациент, но Пауль прекрасно знал, что как раз в это время, в начале дня, когда больные встают, разбредаются по ванным и туалетам, одеваются, умываются, в отделении идет уборка и прочая, прочая, в клинику может войти и выйти хоть целый полк, сменив разве что мундиры на больничную одежду. Короче говоря, ничего ему выяснить не удалось, и это его скорее радовало, нежели огорчало, вероятность того, что Кармела могла просто увидеть злополучные купола, сохранялась, а что до самих куполов, это его не касалось, тут пусть у кого-то другого голова болит, у него своих забот полно.

Между тем, на другой день была пятница, и Пауль решился-таки отпустить Кармелу домой. Он устроил ей форменный допрос с пристрастием на тему, кто будет за ней присматривать, ходить по магазинам, готовить обед, удастся ли ей управиться со все возрастающим бременем коммунальных и прочих расходов до тех пор, пока она сможет выйти на работу, и, в конце концов, сдал ее с рук на руки брату, совершеннейшему пентюху, тут Дева Мария была права, большому, неповоротливому, немногословному, но улыбчивому и добродушному, сдал и простился, не забыв уговориться, что навестит пациентку на следующей же неделе.

Все это происходило в районе одиннадцати-двенадцати, а в конце дня Пауль решил еще раз посмотреть, все ли в порядке с эпикризом… это была одна из лишних, по мнению матери, черт его характера, он вечно все проверял и перепроверял… решил посмотреть и понял, что забыл фамилию Кармелы. Забыл и все, утром помнил, а теперь нет. Необычная фамилия, нездешняя. Он поискал по имени, Элла, «история» не нашлась, она попросту исчезла, тогда он принялся открывать все подряд и обнаружил ее почти случайно, в анкетных данных значилось: Кармела Корреджо. Он не поверил собственным глазам, перелистал саму «историю», нет, все было верно, анамнез, анализы, течение, лечение совпадали в точности, только одно… только!.. изменилось: женщину, которая пришла в клинику под именем Эллы… что же было дальше, черт подери?!. он выписал, как Кармелу… имя еще куда ни шло, однако фамилия!.. необычная, да, но не настолько же!.. Кармелу Корреджо.


В воскресенье после весьма позднего завтрака, чему причиной стало безбожно затянувшееся сидение перед телевизором за просмотром фильма сомнительного достоинства, затянувшегося настолько, что, взглянув на часы перед тем, как лечь спать, он чертыхнулся, после завтрака и краткой ревизии содержимого холодильника, Пауль спустился вниз, вывел машину и поехал, не в супермаркет, впрочем, это он отложил на потом, а прямиком на Вышгород. Подниматься наверх, видимо, не стоило, причудливые купола были отлично видны и снизу… у него возникло подозрение, что храм стал заметно выше, раньше рассмотреть его чуть ли не с любой точки было, кажется, невозможно… Оставив машину на стоянке, он прогулялся, внимательно поглядывая кругом, однако никаких зевак, глазеющих на невиданные купола, не обнаружил, ощущение, что все свыклись с ними моментально, а то и вовсе полагали, что так оно и было. Он прошелся по Старому городу, осматриваясь с некоторым страхом, но никаких изменений не заметил, правда, подумав, понял, что недостаточно наблюдателен, конечно, если бы вместо ратуши на площади оказался кадриоргский дворец, он бы это зафиксировал, но если бы облик сменил какой-то из домов, окружавших площадь, скорее всего, проглядел бы. И не только он, человеческая память – штука ненадежная и даже коварная. Он подумал было выпить кофе в одном из заведений, заполонивших площадь, погода была на редкость теплой и ясной, и все столики еще стояли на своих местах, но потом вспомнил про «Майасмокк», где не был уже лет пять, с тех пор как расстался с Вильмой, обожавшей всяческие пирожные, и направился в ту сторону, гадая, существует ли еще кафе или исчезло без следа, как многие другие. Кафе существовало, он взял кофе с куском торта и сел за ближний столик. Столики стояли тесно, были почти все заняты, разнообразная болтовня то и дело достигала его ушей, он старался не вслушиваться, но одна реплика, прозвучавшая за спиной, привлекла его внимание.

– И когда они успели закончить променад?

Голос был женский, ему ответил мужской:

– В самом деле! Я думал, все еще только на стадии разговоров. Правда, у моря не был с прошлого лета…

– И я.

Они начали обсуждать другое, личные дела, Пауль перестал слушать, но что-то не давало ему покоя, он доел торт, выпил одним глотком остаток кофе и поднялся. Через десять минут он уже шел бодрым шагом по Пикк Ялг, через двадцать подходил к смотровой террасе с видом на море и еще через две стоял у перил, обозревая открывшийся перед ним пейзаж. Вдоль береговой линии, повторяя ее очертания, тянулась так далеко, насколько видел глаз, бледно-серая гладкая лента. Конечно, променад могли построить и за то время, когда он не был здесь и на берегу… и давно ли?.. Дни незаметно складывались в недели, недели в месяцы, месяцы в годы, подумав, он понял, что не только в «Майясмокк», но и на улицу Пикк не попадал бог весть сколько лет… да, и однако он заметил то, на что наверняка не обратила внимания шушукавшаяся за его спиной парочка. Вдоль променада, отделяя его от улиц и домов, на всем протяжении был проложен узкий газон, на котором выстроились в ровный ряд не саженцы, гнущиеся на ветру, но зрелые, крепкие деревья.


Кармела сидела на софе, вытянув ноги и опираясь о подушку, вокруг сплошным пластом лежали фотографии, всякие, старые черно-белые, разного размера и формы, и современные цветные, одинаковые, как… тут даже банальное «горошины в стручке» не годилось, те менее схожи, одна чуть больше, другая меньше, природа не столь способна к унификации, сколь человек, унификации, стандартизации, вот и фотографирование, как и многое другое, утратило индивидуальность… Собственно, современными и эти снимки уже назвать было нельзя, теперь ведь делают дигитальные и держат в компьютере, почти никто их на бумагу не переводит, зачем, кто будет забираться в уголок с фотоальбомом, все привыкли торчать перед экраном… Старые фото делал папа, сам снимал, проявлял и печатал, Кармела помнила, как нередко пряталась с ним в ванной… слово «прятаться», конечно, отражало ее детское восприятие действительности… окна там не было, щель под дверью отец затыкал тряпкой, горел лишь красный фонарь, и Кармела представляла, что она в пещере, где тлеет костер. Впрочем, ее привлекало не только восхитительное ощущение первобытного бытия, ее захватывал процесс проявки, когда на белых листах, опущенных в ванночку с раствором, начинали вдруг возникать контуры лиц и фигур, похоже на волшебство, и, может, это был первый импульс, толкнувший ее к живописи, есть ведь нечто общее, перед тобой белая поверхность, на которой, повинуясь сначала воображению, а потом действию, появляются люди, деревья, горы, море…

Назад Дальше