Первое и главное: надо подвести «Килинг» как можно ближе к немцу, на дальность действия гидролокатора. Значит, пока следует идти полным ходом. Место, где погрузилась лодка, известно; оттуда она может идти со скоростью два узла, четыре узла, восемь узлов. На карте в штурманской окружности будут расходиться, как круги от брошенного камня. Подлодка будет внутри самой большой окружности. За десять минут она легко проделает милю. Площадь круга диаметром в милю – около трех квадратных миль. Чтобы тщательно прочесать три квадратных мили, нужен час, а за час внешняя окружность отодвинется и будет охватывать сто квадратных миль.
Вряд ли немец задержится там, где погрузился. Он движется куда-то, в каком-то направлении, по одному из трехсот шестидесяти расходящихся от центра лучей. Однако вроде бы разумнее всего допустить, что под водой он идет тем же курсом, что на поверхности. Даже просто немецкая подлодка, рыщущая по Атлантике в поисках добычи, не мечется бесцельно: она проходит большой отрезок в одну сторону, потом большой – обратно. Если немец погрузился по какой-то штатной причине, он почти наверняка сохранит прежний курс. Если он погрузился для атаки, то опять-таки почти наверняка сохранит прежний курс, учитывая, что конвой именно в той стороне. Если он идет любым другим курсом, искать его с одним кораблем бесполезно. «Бесполезно» – единственное верное слово. Не «трудно», не «утомительно», не «почти невозможно», а именно «бесполезно».
Так стоит ли вообще пытаться восстановить контакт? Если ни подлодка, ни «Килинг» не повернут, их курсы пересекутся минут через десять. Конвой идет следом, значит «Килинг» может вести поиски, а его возвращение на позицию затянется немногим больше чем на эти десять минут. Альтернатива – прямо сейчас вернуться в заслон и надеяться, что подлодка угодит в засаду. Оборона или нападение? Меры или контрмеры? Вечная проблема военных. Есть резон попытаться атаковать, есть резон провести поиск – так хладнокровно решил Краузе, стоя в тесной рубке под устремленными на него взглядами подчиненных. Ищущий обрящет[16].
– Дайте мне курс на пересечение, если цель делает шесть узлов прежним курсом, – сказал он в переговорную трубу.
– Есть, сэр.
Курс будет очень мало отличаться от нынешнего. На поверхности подлодка делала узлов двенадцать. Краузе мог бы довольно точно прикинуть в уме.
– Курс ноль-девять-шесть, – сообщила труба.
Незначительная поправка, но при такой скорости она за десять минут даст расхождение в милю. Краузе отдал приказ рулевому, затем вновь повернулся к трубе.
– Предупредите меня, когда останутся две мили, – сказал он.
– Есть, сэр.
– На румбе ноль-девять-шесть, – сказал Макалистер.
– Очень хорошо.
Еще минут девять. Лучше сообщить команде, что происходит. Он снова заговорил по громкой связи.
– Подлодка нырнула, – произнес он в безразличный аппарат. – Вернее, по всей видимости, нырнула. Мы ее ищем.
Человек более чуткий, чем Краузе, наделенный телепатическими способностями оратора, возможно, ощутил бы атмосферу разочарования, охватившего корабль после его слов. Он снова глянул на часы и вышел на крыло мостика. Норд-ост, еще усиленный двадцатидвухузловой скоростью корабля, чуть не сбивал с ног, брызги обдавали ледяным дождем. На корме несчастные у бомбосбрасывателей жались к надстройке; хорошо, что по боевому расписанию они часто сменяются. Он поднял бинокль. В тумане смутно угадывалась характерная фок-мачта «Виктора», кусочек чуть более плотного серого среди общей серости. Больше с кренящегося мостика в сплошной пелене брызг ничего различить не удалось, хотя Краузе и обвел биноклем весь горизонт. Радар сообщил бы, где конвой, но ему было нужно другое. Он хотел своими глазами увидеть поле сражения, на случай если по немыслимо счастливому стечению обстоятельств подлодка окажется между «Килингом» и «Виктором». Он повернулся и заново обвел биноклем горизонт; та же серая мгла, та же нечеткая граница между небом и водой. Но если подлодка всплывет на расстоянии дальности сорокамиллиметровок, ее мостик будет хорошо виден и впередсмотрящим, и комендорам, и командиру артчасти.
Краузе, глядя на часы, вернулся в рубку. Рассыльный бросился к нему, по-прежнему держа полушубок, за которым Краузе послал давным-давно. Давным-давно? Не так уж и давно, считая в минутах. Он сунул руки в рукава, и тяжелый полушубок прижал одежду к телу. Краузе промерз, но одежда при сорокаузловом ветре промерзла еще сильнее. Его затрясло. Это было невыносимо. Руки, ноги, все тело окоченело, зубы стучали. Идиотизм – выйти на мостик без теплой одежды; он даже свитер под китель не надел. Поймай он на такой глупости мичмана Харта, устроил бы тому выволочку. Даже и сейчас Краузе не был одет как следует; недоставало свитера, перчаток и шарфа.
Он кое-как совладал со стучащими зубами и в относительном тепле рубки обнял себя поверх полушубка, пытаясь скорее согреть оживающим телом толстое шерстяное белье. Сейчас надо будет послать за остальной одеждой. Тут его позвала переговорная труба.
– Две мили, сэр.
– Очень хорошо. – Он повернулся, от холода не в силах выговорить стандартную фразу целиком. – Средний ход.
– Есть средний ход, – отрепетовал вахтенный у телеграфа. – Машинное отделение отвечает: «Есть средний ход».
Это ощутилось мгновенно. Вибрация исчезла, сменившись более размеренной дрожью, которая по контрасту воспринималась почти как плавная. Теперь «Килинг» не рассекал с разбегу бьющие в нос волны, а переваливал через них, так что опять-таки по контрасту его движение казалось почти скользящим.
– Включить гидролокатор, – приказал Краузе.
Не успел он договорить, как раздалось первое «бип», затем второе, третье, четвертое, так что ухо, давно привыкшее к этому звуку, скоро бы перестало его замечать, если бы сейчас все в рубке не прислушивались к нему, гадая, обнаружит ли акустик противника. Каждое «бип» – импульс, прощупывающий темную воду в поисках врага, что крадется в глубине; луч медленно смещается вправо, затем медленно влево, ни на миг не прекращая поиска. Это ухо слышащее из двенадцатого стиха двадцатой главы Притч, сменившее глаз видящий радара.
Было ли последнее «бип» немного иным? Очевидно, нет, поскольку сообщения не последовало. За локатором сидел акустик первого класса Том Эллис. Он окончил школу акустиков на базе Ки-Уэст и был на корабле с начала войны. Очевидно, его хорошо подготовили. Все эти месяцы он слушал пиканье гидролокатора, слушал каждую свою вахту все время, что «Килинг» провел в море. Это не означает, что он как специалист стал лучше с тех пор, как выпустился из школы; возможно, наоборот. В Ки-Уэст он прошел краткий курс: слушал эхо дружественных субмарин, учился отличать вариации тона, когда субмарина меняет курс под водой, отсидел пару лекций о контрмерах противника, а затем его отправили в море слушать эхо. И ни разу с тех пор он этого эха не слышал, импульс локатора ни разу не вернулся к нему отраженным от подводной лодки, дружественной или вражеской; у него не было случая освежить опыт, и уж точно он не играл в смертельные прятки с противником. Вполне возможно, что сейчас он не узнает эхо, даже если услышит, или не сможет сделать по звуку выводы, необходимые для успеха атаки. Глубинная бомба, сброшенная в десяти ярдах от цели, может принести победу, та же бомба в двадцати ярдах точно не причинит противнику вреда. Разница между десятью и двадцатью ярдами определяется в том числе разницей между быстрой реакцией опытного акустика и медлительностью неопытного.
И это еще если не принимать в расчет вопрос возможного мандража. Пока неизвестно, нервный Эллис или хладнокровный, а это не то же самое, что трусливый и храбрый. Человек может запаниковать от одной мысли о неудаче, даже не задумываясь еще о разносе со стороны дивизионного офицера или капитана. Ловкие становятся неуклюжими, сообразительные – тугодумами оттого лишь, что многое зависит от точности движений и быстроты решений. Эллис не может не знать, что успех или неудача зависят исключительно от него, от того, как он поворачивает верньер и какие выводы сделает из характера эха. От такого могут одеревенеть мозги, пальцы или то и другое. И дело не в том, что в случае неуспеха торпеда может уничтожить и Эллиса, и его прибор. Настоящая трусость встречается куда реже идиотизма, так же как хладнокровных людей много меньше, чем просто храбрых. Краузе постарался вспомнить Эллиса – светловолосого молодого человека самой обычной внешности, если не считать легкого косоглазия. За все время он говорил с Эллисом от силы раз десять, в основном на инспекциях. Несколько фраз от молодого моряка, замершего по стойке «смирно» и неотличимого от других в шеренге, ничего не говорили о человеке, от которого теперь зависело все.
Секунды ползли, «Килинг» качался с борта на борт и с носа на корму, преодолевая волны, Краузе балансировал на кренящейся палубе в тишине рубки – тишине, несмотря на вой ветра и грохот валов снаружи. Слова телефониста прозвучали совершенно неожиданно:
– Локатор докладывает контакт.
Телефонист был приземистый, коренастый, с кривым носом; непомерно большая каска (чтобы помещались наушники) придавала ему сходство с гномом.
– Очень хорошо.
Общее напряжение удвоилось. Уотсон сделал шаг вперед, другие переступали с ноги на ногу. Нет надобности отвлекать Эллиса вопросами, это может выбить его из колеи. Пока противоположное не доказано, надо считать, что Эллис знает свои обязанности.
– Контакт на пеленге ноль-девять-один, – сообщил телефонист.
Что ж, первую проверку Эллис прошел.
– Дистанция неопределенная.
– Очень хорошо.
Краузе не смог выдавить из себя ничего другого. Он испытывал то же напряжение, что и остальные, чувствовал учащенное биение сердца и внезапную сухость во рту. Он глянул на Уотсона и указал большим пальцем, зная, что руки задрожат, если не следить за собой. Охотничья лихорадка, вот что это такое. Уотсон метнулся к репитеру и отдал приказ Макалистеру, глядящему на репитер компаса.
– Контакт прямо по курсу, сэр, – доложил телефонист. – Дистанция по-прежнему неопределенная.
– Очень хорошо.
Телефонист молодец. Каждое слово произносит четко, без выражения. Словно школьник повторяет вызубренное без всякого понимания. Эмоции у телефониста – крайне нежелательное качество.
– Контакт прямо по курсу, сэр, – повторил телефонист. – Дистанция две тысячи.
Значит, они идут прямиком на подлодку. Краузе держал в руке часы: секундная стрелка бежала так быстро, что трудно было снимать отсчет.
– Дистанция тысяча девятьсот ярдов.
Сто ярдов за четырнадцать секунд? Притом что «Килинг» делает двенадцать узлов? Что-то абсолютно невозможное. Как раз за это время «Килинг» должен был пройти те самые сто ярдов, а подлодка вряд ли стоит на месте. Любое другое число было бы более многообещающим. Оценки дистанции целиком зависят от слуха Эллиса. Они могут быть кардинально неверны.
– Дистанция тысяча восемьсот ярдов.
– Очень хорошо.
– Контакта нет, сэр. Контакт утерян.
– Очень хорошо.
Если телефонист повторяет за Эллисом слово в слово, можно считать, что Эллис не запаниковал. По крайней мере, пока.
– Капитан – локатору. «Ищите слева по носу».
Телефонист отпустил кнопку:
– Локатор отвечает: «Есть, сэр».
– Очень хорошо.
Что это был за контакт? Какой-то случайный эффект от холодного слоя? Пилленверфер[17], оставленный подлодкой? А может, и настоящий контакт, утраченный из-за какой-то помехи. Важно, что контакт установлен почти там, где ожидалось исходя из данных радара. В таком случае подлодка шла курсом под небольшим углом к курсу «Килинга» в направлении от его левого борта к правому. Наиболее вероятно, что она сохранила этот курс после выброса пилленверфера, но не исключено, что она очень медленно двигалась поперек носа «Килинга» (так медленно, что дистанция какое-то время оставалась постоянной), а затем совершила резкий маневр уклонения, ушла вниз и повернула. Куда? Локатор продолжал медленно пикать, минуты уходили, бесценные минуты. Пять минут означали, что «Килинг» сейчас в последней назначенной позиции и что подлодка в полумиле от него, если не больше. Еще это могло означать, что она наводит торпеду в брюхо «Килинга».
– Локатор докладывает контакт, сэр. Левый траверз, дистанция неопределенная.
Значит, он ошибся в предположении, что лодка шла прежним курсом и сейчас справа. Однако времени думать об этом не было.
– Лево на борт.
– Есть лево на борт, – ответил Макалистер.
Ужасно хотелось прибавить скорость, бросить «Килинг» по пеленгу нового контакта, но это было бы неразумно. Даже теперешняя черепашья скорость была на пределе той, при которой может работать гидролокатор.
– Докладывайте пеленги в курсовых углах, – приказал он.
– Контакт слева пять-ноль, сэр.
– Очень хорошо.
«Килинг» поворачивал; к моменту возвращения эха он еще не указывал носом на прежнее положение лодки.
– Контакт справа ноль-пять, сэр. Дистанция тысяча двести ярдов.
Превосходно. «Килинг» ползет с черепашьей скоростью, но подлодка движется еще медленнее.
– Контакт справа один-ноль. Дистанция тысяча двести ярдов.
Подлодка тоже поворачивает. В погруженном состоянии циркуляция у нее будет значительно меньше, чем у «Килинга».
– Право на борт.
– Есть право на борт.
Скорость наверху против маневренности внизу. Но при круто повернутом руле «Килинг» будет терять скорость; возможности противников уравниваются. Сплошная масса воды перехлестывала через низкий шкафут «Килинга», накренившегося на повороте.
– Контакт справа один-ноль. Дистанция устойчивая тысяча двести ярдов.
– Очень хорошо.
Они поворачивают синхронно. Волнение снижало маневренность «Килинга»; недолгое затишье дало бы ему шанс повернуться резче.
– Дистанция тысяча сто ярдов.
Они сближались с подлодкой.
– Курсовой? – рявкнул Краузе и тут же пожалел о своем вопросе. Телефонист может лишь повторять то, что слышит в наушниках.
– Курсовой справа один-ноль.
– Очень хорошо.
Пеленг постоянный, дистанция сокращается. Большая скорость «Килинга» побеждает меньшую циркуляцию подлодки. Скоро… скоро «Килинг» пройдет поперек ее курса, пройдет над ней, уничтожит ее.
– Контакт справа ноль-пять. Дистанция тысяча.
Дистанция и курсовой меньше! «Килинг» лучше слушается руля. Победа ближе, чем он думал. Сейчас «Килинг» несся по белой воде: он, описав полный круг, пересекал собственный кильватерный след.
– Контакт справа ноль-пять. Дистанция тысяча сто ярдов. Уходит, сэр.
– Лево на борт! – гаркнул Краузе.
Подлодка его обдурила. В момент последнего доклада она поворачивала в противоположную сторону и сейчас идет совершенно другим курсом, а «Килинг» по-прежнему отворачивается от нее. Она наверстала свои сто ярдов и наверстает еще, прежде чем «Килинг» успеет повернуть. Макалистер яростно крутил штурвал. «Килинг» накренился, вода вновь перехлестнула через борт.
– Контакт слева один-ноль. Дистанция тысяча двести.
Подлодка уходит. Она сполна использовала свою превосходящую маневренность и то, что известие о ее повороте доходит до противника с опозданием. «Килинг» получает скудные сведения, да и те медленно, так что выводы могут оказаться ложными – мы отчасти знаем и отчасти пророчествуем[18]; немцу хорошо известны слабости «Килинга».
– Контакт слева один-пять. Дистанция неопределенная.
– Очень хорошо.
Абсолютно точно немец его обдурил: выиграл расстояние и увеличил курсовой угол. Три минуты назад Краузе поздравлял себя с тем, что настигает подлодку, теперь ему страшно, что она уйдет совсем. Однако «Килинг» быстро поворачивал.
– Контакт слева один-пять. Дистанция неопределенная.
– Очень хорошо.
Руль был вывернут до предела, «Килинг» вращался, словно ловя свой хвост. Наблюдателю, не знающему о смертельной схватке с невидимым врагом, аналогия с котенком показалась бы самой близкой.
– Контакт слева один-пять. Дистанция тысяча двести ярдов.
Вот она, мера того, что он проиграл. Если его обдурят еще раза два, они с подлодкой вполне могут оказаться на противоположных курсах и она уйдет до того, как он завершит следующий поворот. Телефонист громогласно чихнул раз, другой. Теперь все смотрели на него. Исход боя зависел от того, справится он с собой или нет; чихание одного матроса способно изменить судьбу империй. Телефонист выпрямился и нажал кнопку:
– Повторите.
Все ждали, когда он снова заговорит.
– Контакт слева один-три. Дистанция тысяча сто ярдов.
Значит, «Килинг» сокращает разрыв.