Она медленно выдохнула. В общем, эта-то в любом случае в себя верит. И если кого-то интересует мнение Флинн – то, пожалуй, даже слишком.
– Не стоит благодарности, – произнёс рядом с ней синеволосый мальчишка, словно Флинн не выдохнула, а сказала ему «спасибо».
Она скептически взглянула на него. Он напоминал бы какого-нибудь персонажа «Тысячи и одной ночи», если бы брюки его школьной формы не были сплошь исчирканы фломастером и если бы не браслеты с заклёпками.
Он подождал, пока Флинн снова наполнит тарелку, и без лишних слов потащил её к столику в самом конце прохода.
– Сто очков! – ликующе воскликнула девчонка, уже сидящая там и улыбающаяся во весь рот.
Эта самая девчонка с короткими, необычайно светлыми волосами таращилась на Флинн утром. Кожа у неё была белая как снег, а весь облик, несмотря на школьную форму, – таким пёстрым, что напомнил Флинн холст, который кто-то беспорядочно залил красками. На ней бренчали многочисленные браслеты и ожерелья, а в волосах сидел тёмно-красный бант – в цвет пронзительно-красным глазам. Из-под длинной, до пола, скатерти выглядывали короткие тёмно-зелёные сапожки.
– Ты её сделала, – с довольным лицом сообщила девчонка, глядя на Флинн как на лотерейный билет, на который пал выигрыш. – Я Пегс Хафельман из Люксембурга, и я только что приняла решение, что мы тебя удочеряем. А почему у тебя нет билета? Мой лежал в коробочке с нитками.
Флинн только открыла рот, не в силах что-либо сказать. Голос у девчонки звенел, как колокольчик, и наводил на мысль о пижамных вечеринках, весёлых компашках и плетении фенечек, в чём Флинн ничего не понимала.
– Дай же Флинне сесть, – закатив глаза, сказал Касим. Флинн села рядом с ним. – Кстати, мой билет держал в зубах пёс, – быстро добавил он.
Закрыв наконец рот, Флинн ощутила на языке привкус страха. Она понятия не имела, как разговаривать с ровесниками. Казалось, после исчезновения Йонте она совсем разучилась это делать.
– Меня зовут Флинн, – преодолев себя, выговорила она, – а не Флинна.
Касим рассмеялся. Отчасти весёлым, отчасти злым смехом. Флинн испугалась, что сейчас он станет потешаться над её именем, как и все остальные в прежней школе, но он сказал:
– Типичная Флорет. Меня она всегда зовёт Йоунс-Касимом, хотя на самом деле я просто Касим. Я сто раз ей говорил, что на это имя откликаться не буду. А она сто раз отвечала, что в билете у меня написано «Йоунс-Касим» и я должен, чёрт побери, относиться к этому серьёзно.
В эту минуту мадам Флорет, встав рядом с их столиком, начала пытать Флинн и весь вагон длинным докладом о правилах поезда. В надвигающихся сумерках, разлохмаченным покрывалом накрывающих горизонт, её пронзительный голос звучал на всю столовую Всемирного экспресса:
– Правило номер один: запрещается носиться по вагонам и тамбурам, прыгать или толкаться! Правило номер два: запрещается покидать спальные вагоны после отбоя от двадцати двух часов вечера до шести часов утра! Правило номер три: запрещается сообщать правила внутреннего распорядка поезда посторонним! Правило номер четыре: запрещается использовать те современные электронные приборы, которые все вы так любите!
Флинн навострила уши. Что это ещё за странные правила?
– Запрещается входить в помещения так называемого последнего вагона! – гремел над их головами голос мадам Флорет. – Запрещается несанкционированная работа над магически-технологическими изобретениями любого рода! Помните: вы не обладаете нужными для этого специальными знаниями.
– Магическая технология? Что это? – Флинн вопросительно взглянула на Пегс и Касима.
– Прости, Флинн, но мы не имеем права тебе это объяснять, – вздёрнув подбородок, сказала Пегс. – Ты ведь посторонняя. – Её красные глаза предостерегающе сверкнули, а щёки вспыхнули – то ли от радости, что совершит сейчас нечто запретное, то ли от страха перед этим.
Касим нервно фыркнул. Он уже выскреб весь свой суп и с тоской поглядывал мимо мадам Флорет в сторону стойки самообслуживания.
Флинн придвинула Касиму свою полную тарелку.
– Я непав, – уточнила она. – Я вижу поезд.
Касим потрясённо посмотрел на тарелку Флинн и пожал плечами. Видимо, он не слишком придерживался правил, потому что объяснил:
– Этот поезд напичкан магическими технологиями. От лампы Гемфри в кабинете Даниэля, сообщающей о вторжении посторонних, до надоедливых ручек в библиотеке. Магические технологии – это магия 2.0. Круто, да? – прибавил он так порывисто, что Флинн испугалась.
Она ничего не знала о надоедливых ручках или о том, что такое лампа Гемфри, но сердце у неё в груди трепыхалось, как вспугнутая птица. «Магия! Поезд с магическими технологиями!» До ушей Флинн откуда-то издалека донёсся возмущённый голос Пегс:
– Мы не вправе рассказывать ничего такого посторонним!
Флинн зажмурилась, словно у неё с глаз упала пелена.
– Магические технологии, – эхом повторила она, ведь даже сами слова казались чем-то невероятным. Однако, произнося их, она уже знала, что всё так и есть. Она видела это собственными глазами: карта мира на потолке библиотеки двигалась сама по себе. На открытке от Йонте ни полиция, ни мама не увидели поезда. И разве не сказал Фёдор: «Кроме того, мы ловко обходим любые поезда. Чистая магия!»?!
Мадам Флорет читала дальше:
– Запрещается без особого разрешения забираться на крышу… Хтигаль, вы слушаете?.. Запрещается без позволения заходить на кухню и на склад… никаких паркур-дуэлей… никаких споров на деньги… никаких фонариков и прочих вещей, используемых для ночных прогулок, – я проверю ваши купе, можете не сомневаться!
Флинн не слушала.
Магия! Флинн осматривалась в вагоне с таким ощущением в животе, будто там скопились залежи чёрствого хлеба за все прошедшие годы. Створки панорамных окон переливались, словно сделанные не из стекла, а из вечерней росы. За ними над кронами деревьев гигантской чернильной кляксой расползалась ночь. Внизу, в несущемся под перестук колёс вагоне, по столам шмыгали тени ветвей, похожие на пальцы призраков.
– Никаких фанатских футболок разных рок-групп, – читала мадам Флорет. – Правило номер двадцать семь: запрещается справлять нужду из окон, особенно при движении поезда.
Магия! В голове у Флинн это слово тут же расположилось по соседству со словом «благостный». Звучало оно великолепно. Многообещающе. И так волнующе, как звучит только правда.
Магия. Здесь верить в неё было несложно.
И всё же – она чувствовала себя брошенной на произвол судьбы сильнее, чем когда-либо за эти два долгих пустых года. Как же Йонте мог уйти без неё?! В такое место, как это!
Вечер за стенами вагонов был сырым и холодным, туманно растягиваясь в небе над лежащим во мраке фламандским пейзажем. Над бесконечными полями вздымались, шелестя листвой, группы деревьев.
После ужина Флинн вслед за Пегс и Касимом вышла в один из тамбуров между вагонами, и волна сырого воздуха взлохматила её и без того непричёсанные волосы. Злость на Йонте сменилась горьким разочарованием. Он оставил её одну. Он отправился в эту школу без неё. Почему он не взял её с собой? Флинн очень хотелось схватить его за руки и как следует встряхнуть. Если бы он только был здесь…
Пегс первой из троицы прошла по металлическому мостику к тамбуру следующего вагона, а Флинн остановилась.
Впереди и позади них с лёгким потрескиванием загорелись шестиугольные фонари наружного освещения. Флинн не увидела в них ни лампочек, ни свечей. «Магия», – заворожённо подумала она.
– А есть в поезде ещё ученики, которые сегодня не пришли на ужин? – спросила она в отчаянии. Ей казалось предательством по отношению к Йонте прямо спрашивать Пегс и Касима о брате. Они с Йонте всегда были скрытной командой.
Лицо Пегс сделалось задумчивым.
– Странный вопрос, – удивилась она. – Нет. То есть Якуба не было, но он слишком мал для экспресса и здесь только потому, что сирота.
– И порядочный трусишка, – посмеиваясь, вставил Касим. – На прошлой неделе он испугался монстра у себя под кроватью. Но, как выяснилось, там просто валялся старый халат.
Флинн почувствовала, как у неё упало сердце. Кёрли сказал правду: Йонте здесь больше не было. Будь он в поезде, он уже учился бы во втором классе. Но где же он теперь?
Она нащупала в кармане брюк открытку с такими успокаивающими, мягкими краями и шагнула вслед за Пегс на соединительный мостик. Когда поезд проезжал последние городские огни окраин Брюсселя, она, вцепившись в поручни, остановилась. Выхлопные газы и свежий воздух полей смешались с тяжёлым запахом паровозной смазки, а под ногами Флинн грохотали межвагонные соединения. Её взгляд упал на мотылька: привлечённый светом фонаря, он подлетел и сгорел с лёгким шипением.
Испугавшись, она с трудом проговорила:
– Магические технологии опасны, да?
Пегс, идущая на два шага впереди, резко развернулась. Её красные глаза в полутьме казались глазами какого-то хищника.
– Никогда больше не говори ничего подобного, – строго предостерегла она. Флинн, подавив ком в горле, кивнула. Словно осознав, как грозно прозвучали её слова, Пегс покачала головой и пояснила: – Ты наводишь Касима на всякие дурацкие мысли.
– Большое спасибо, конечно, но у меня и собственных дурацких мыслей хватает, – сказал Касим, протиснулся мимо Флинн и вместе с Пегс вошёл в следующий вагон.
Флинн смотрела им вслед, вдыхая вечерний запах дождя и осени. Мимо неё тянулись бледные облака дыма. Она понимала, что своим вопросом попала в яблочко – она чувствовала это. Флинн медленно вытащила из кармана открытку.
Что же сделала с Йонте магическая технология? Или что он с ней сделал? Флинн знала, что его прямо-таки магическим образом притягивало всё, что связано с опасностью.
«Если верить в себя, – подумала Флинн, – в этом месте возможно всё». А затем решительно: «Я зашла слишком далеко. И я всё выясню».
С этим оптимистическим настроем она последовала за Пегс и Касимом вдоль состава к комнате отдыха павлинов. В большом светлом помещении стояло много сине-зелёных кресел и низких столиков, на стенах висели постеры. Навстречу Флинн устремились громкий смех и сладкий запах крем-соды. Она заставила себя улыбнуться. Здесь было чудесно. Но уверенность, что так бывает не всегда, уже нависла над ней так плотно, как покрывало дыма над поездом.
В комнате отдыха павлинов Флинн провела с Пегс и Касимом потрясающий вечер. С развешанных на светлых стенах постеров на неё смотрели лица Альберта Эйнштейна[5], Сальвадора Дали[6] и Марии Кюри[7]. Между ними самодельные бумажные самолётики с крошечными жужжащими моторчиками взрывали в воздухе пузыри крем-соды, взлетавшие, когда кто-то из павлинов так сильно тряс стеклянную бутылку, что напиток лился через край.
В вагоне пахло ванилью и мебельным лаком, а за окнами в ночной тьме, подобно призрачным облакам, плыл паровозный дым.
«Благость», – снова подумала Флинн, впервые за этот вечер чувствуя себя по-настоящему уютно. Ей нравились Пегс и Касим. Они пришлись ей по душе так же естественно и легко, как старые словари и бумеранг. Ей нравилось, как Пегс, радостно воркуя себе под нос, с отсутствующим видом вырезала какой-то узор на подоле своей юбки. Её поражало, как непринуждённо угнездился в кресле длинноногий Касим, то и дело запуская пятерню в синие волосы. Он явно чувствовал себя в своей стихии. Её хорошее настроение омрачалось только тем, что разговор быстро перешёл к её прошлому.
Флинн просто не представляла себе, как умолчать о Йонте, когда эта тема на девяносто девять процентов была связана с ним.
К счастью, Пегс, сидящая по-турецки на широком пуфе между низкими креслами, в которых уютно расположились Флинн с Касимом, разрешила эту проблему за неё.
– Я люблю посторонних вроде тебя, – сказала она, разглядывая Флинн так, словно та относилась к другому биологическому виду. – Ты наверняка сильна в математике и всякой такой мути, да?
Флинн в замешательстве захлопала глазами. «Я непав, а никакая не посторонняя», – подумала она, но решила Пегс об этом не напоминать.
– Нет, – вместо этого сказала она в полном соответствии с истиной. – Думаю, я вообще ни в чём не сильна. А с чего ты это взяла?
– Ну, например, математика, – сказала Пегс так, словно Флинн неверно её поняла. – В школах, где я училась до Всемирного экспресса, преподавали только такие бесполезные предметы. И ученики старались вовсю, как будто от этого зависела их жизнь. Представляешь? – Она, смеясь, скептически покачала головой.
Флинн вымученно улыбнулась, чтобы скрыть, какой дурой себе казалась. Она вспомнила о словах над железными дверями в классах: «Героизм», «Поведение» и «Стратегия и уверенность». Значит, героизм действительно относится во Всемирном экспрессе к официальным предметам!
– А ты? – спросила она Касима. – В какой школе ты учился до того, как попал сюда?
Лицо Касима мгновенно окаменело. Он уткнулся взглядом в ночной пейзаж за окном, словно не слышал вопроса Флинн. В замешательстве Флинн взглянула на Пегс, но та лишь покачала головой, озираясь в поисках неизвестно чего.
Несколько минут прошли в тягостном молчании.
Флинн то и дело ощущала на себе взгляды старших павлинов и слышала передаваемые шёпотом слухи («Может, и тигрик, кто знает. – Не удивлюсь, если она просто опыт по героизму, как та лягушка, которую мы изучали»). Когда же Флинн поднимала глаза, на неё никто не обращал никакого внимания.
Она знала, что Йонте среди них не было, но никак не могла остановиться – её взгляд скакал с одного на другого, словно кролик в поисках своего домика. Если сводный брат когда-либо был здесь – в чём Флинн не сомневалась, – должны остаться какие-то доказательства его пребывания…
– А почему не играет радио? – подчёркнуто весело спросила Пегс. – Немного музыки не помешало бы.
Касим, только что глотнувший крем-соды, поперхнулся. Он взял из чайного бара целых три бутылки. Флинн была не вполне уверена, что это разрешалось.
– Только не это! – сказал он, снова став самим собой. – Тебе обязательно нужно разогнать всех своей странной музыкой Гензеля и Гретель?
– Гретль Фрёлих! – поправила Пегс. – «Гензель и Гретель» Хумпердинк написал! Флинн, ты ведь любишь оперетту, да?
– Э-э-э… – промямлила Флинн, тоже сделав большой глоток крем-соды. Нужно было срочно переставать так часто «экать». «Смелей вперёд, ничего не страшись! Скажи что-нибудь!» – подбадривала она саму себя. – Почему… – она показала на себя, а потом на Пегс с Касимом, – почему мы тут вместе? Почему вы со мной водитесь?
Последний раз Флинн говорила «мы» два года назад. И теперь это слово ощущалось таким чужим и слишком прекрасным, чтобы быть правдой. Конечно, всего несколько часов назад она страстно мечтала найти друзей – и всё же никак не могла взять в толк, что в ней нашли эти настолько уверенные в себе раскованные ребята.
– Мы тебе не нравимся? – спросил Касим.
Флинн не поняла, позабавили его её слова или обидели.
– Нет, – поспешно сказала она. – То есть да – нравитесь. Конечно! Я просто подумала…
– Неправильно подумала, – перебила её Пегс. – В поезде, набитом бывшими изгоями, тоже есть свои изгои. – Она показала на себя, на свою школьную юбку до колена, которую обшила уймой тюля, и на цветастые полосатые носки под ней. Несмотря на белоснежную кожу, она несомненно была самым пёстрым явлением в поезде.
– Мы подумали, что ты нам подходишь, – добавил Касим, нервно теребя свой браслет с заклёпками.
Флинн смотрела на них во все глаза, слишком смущённая, чтобы что-то ответить.