– Я не… – хотел вставить я. Как тут же она быстро перебила:
– Почему? А? Почему? – начала она бросать.
– Так я…
– Почему ты не вносишь?
Я понял, что адекватного диалога у нас с ней не выйдет; более того, я не понимал, кто есть этот человек – она не представилась, не сказала, кем является и чего вообще хочет, поэтому я к ней обратился.
– Женщина. – Она будто бы меня не слышала и продолжала что-то тараторить свое. – Женщина. – В ответ опять не последовало никакой реакции. – ЖЕНЩИНА, – пришлось уже мне крикнуть. Она пришла в себя, будто ей плеснули в лицо холодной водой.
– Какая я тебе женщина? – удивленно спросила она меня.
– А как мне к вам обращаться? Я вас вижу первый раз в жизни, и, честно сказать, вы не производите впечатление адекватного человека: есть правила этикета – когда видишь незнакомого человека, прежде чем к нему обратиться, нужно представиться и объяснить, с каким вопросом вы пришли, и излагать в вежливом тоне, – ну вы взрослый человек, не мне же вам это объяснять.
– Я Надежда Михайловна, главный экономист этой больницы.
– Ну вот, другое дело, очень приятно! Я… – хотел я только представиться.
– Так, что ты это тут устроил? А ну давай заполняй карты и, пока не заполнишь, домой не пойдешь, давай заполняй! – повторила она громко и ушла быстрыми шагами, стуча каблуками. В этот момент шаг ее напоминал древнего человека: сутулая спина с выдвинутыми вперед плечами, хмурое лицо с тупым и злым взглядом, который видел только одну точку и шел к ней.
Первый рабочий день оказался не самым лучшим, он был очень тяжелым морально и физически, но даже и в плохом дне есть положительный момент – он имеет тенденцию заканчиваться. Хотя плохой и тяжелый день – это тоже время, которое мы проживаем, это тоже эмоции, которые мы испытываем; да, пускай и неположительные, но и другие эмоции тоже необходимо испытывать, чтоб закалять характер и становиться сильнее. Если бы люди испытывали всегда только положительные эмоции, то они перестали бы быть положительными – не было бы вообще таких понятий, как положительное и отрицательное: были бы просто эмоции и не было бы никакого удовольствия от такого, все это казалось бы обыденным и должным. Такие же дела обстоят с добром и злом – зла как такового нет, есть только отсутствие добра, которое люди именуют злом; по существу зло – это только слово, а добро есть – все.
«You’ll Never Walk Alone» – поет легендарный футбольный стадион в Ливерпуле; песня, которая говорит о том, что ты не один и что трудности на твоем пути временны, – после тяжелого и изнурительного дня это как раз то, что нужно для меня. Футбольные матчи с участием моей любимой команды «Ливерпуль» всегда приносили мне удовольствие, отвлекали от мыслей и уносили на стадион на пару часов, где полностью растворяли в гуле болельщиков.
Я являюсь большим фанатом ФК «Ливерпуль» и самого футбола в частности, помимо самого спорта мне еще интересно давать прогнозы на футбол, то есть делать ставки, и на этом деле первое время я неплохо зарабатывал, очень даже неплохо, да так, что какое-то время, не имея при этом никакого постоянного дохода, идя за покупками в магазин, я брал все что вздумается, не обращая внимания на ценник. Это все происходило на первом курсе университета, в тот период, когда только переехал из маленького поселка, от родителей, в город и начал самостоятельную жизнь. Было ощущение, что так будет всегда, что всегда смогу тратить деньги и они никогда не будут заканчиваться; даже иногда посещали такие мысли, что стоит ли вообще учиться, работать, тратить на все это время, когда одним кликом можно выиграть столько же, сколько принес бы месячный доход на работе, но это все было ложное чувство – не всегда бывает так, как мы себе воображаем, порой бывает все наоборот. Вначале старушка фортуна идет с тобой нога в ногу, но, когда доходит до определенного момента, когда кажется, что фортуна тебя никогда не покинет, она поворачивается к тебе спиной, потом оказывается, что это старушка-марионетка в руках манящего азарта, который все это время водил тебя за нос. И если ты вошел в этот азарт, то он так просто тебя не отпустит, – это как заманивать зверька в клетку, подкидывать ему еду до тех пор, пока он не растолстеет и станет менее подвижным, тогда уже его легко можно будет поймать и посадить в клетку.
Коллега. Детская стоматология
Прошло некоторое время, и я понемногу начал привыкать к работе, к капризным пациентам, к занудному начальству. Вонючий запах гнойного периодонтита уже казался не таким резким. Постоянный свист наконечников, вместе с вечно жужжащим компрессором, превратился в привычный фоновый шум. Еще я решил взять подработку, чувствуя, что немного набил руку. Подработка заключалась в ночном дежурстве: так как вызовов было в ночное время не так уж много, дежурный стоматолог находился дома, и на случай, если вдруг необходим был врач, дежурная медицинская сестра в поликлинике вызывала его – тот должен был приехать либо сам, либо за ним отправлялась машина скорой помощи и привозила его в больницу.
В мою смену работал еще один стоматолог. Звали его Бисан – достаточно редкое и интересное имя. Ему около сорока пяти лет, он среднего роста, легкая седина на его и так не засеянной волосами голове играла переливами, он был довольно-таки в теле, но невыносимо медленен и малоподвижен, и редко задействовал функционал своих мышц, кроме одной – языка, им он мог строить различные хитросплетения. Это врач с очень специфическим методом лечения: если в его работе случались какие-либо ошибки или он не успевал по времени пролечить пациента, то он тут же винил того по самым нелепым причинам и никогда не стеснялся в своих выражениях. Мол, что за зубы у вас такие? Как вы умудрились так запустить свой рот? И как я сейчас, по-вашему, должен ремонтировать этот гнилой забор? То слюна течет рекой, то рот не можете открыть, хоть домкратом поднимай. Таким образом он стыдил пациентов, и те невольно впадали в краску, то есть он своими резкими упреками делал виноватыми в его же ошибках самих пациентов, а те, в свою очередь, действительно задумывались о том, что сами не усмотрели за зубами, и в дальнейшем к врачу не имели претензий. Что касается гигиены, то он напрочь забывал, что это такое, – перчатки не надевал, работал голыми руками. На вопрос, почему не надевает перчатки, он без зазрения совести отвечал, что перчатки априори предназначены для того, чтобы обезопасить врача от пациента на случай, если у того имеются какие-либо заболевания, только и всего. Обращался он таким образом отнюдь не со всеми пациентами – люди более высокого ранга любили посещать именно его прием, ибо тот обходился с ними крайне доброжелательно и осторожно, и только для таких пациентов он вспоминал, что существует медицинская этика и деонтология, для таких пациентов у него всегда была припасена пара историй или анекдотов, для того чтобы хоть как-то отвлекать их от лечения. Я удивлялся всегда ему, как он умудрялся сочетать в себе двух совершенно разных врачей.
А я в свою очередь принимал всех пациентов одинаково, не разделяя их на классы и так далее, да и большого различия в классе среди моих пациентов не наблюдалось – моими пациентами были в основном люди пожилого возраста, дети либо люди, ведущие асоциальный образ жизни. Правда, последняя неделя выдалась весьма тяжелой из-за того, что на приеме у меня были практически одни дети. Для большинства стоматологов детская стоматология является просто адом: невыносимые крики и капризы детей не дают провести адекватного лечения, так вот эта неделя дала понятие мне о детской стоматологии.
На приеме бывают совершенно разные дети с совершенно разными родителями. Одни – родители-невротики: кричат на своих детей и заставляют их, под угрозой расправы дома, лечить зубы. Вторые – родители, чья чаша терпения если переполнится, то обрызгает всех вокруг: они сперва спокойно пытаются объяснить детям, затем их тон меняется и появляются легкие угрозы, дальше они выходят из кабинета и оставляют ребенка наедине с врачом, продолжают слышать пустой плач ребенка и отказ лечиться – их терпение лопается, они яростно врываются в кабинет и начинают колошматить ребенка, судорожно раздвигая ему челюсть и крича на него так, что слюна разлетается во все стороны. Третьи – родители-торгаши: они ведут переговоры с ребенком прямо на кресле, предлагая ему все более выгодные условия. Четвертые – родители-параноики: они будут тревожить врача и в нерабочее время из-за того, что обнаружили у ребенка какую-то мелкую точку на зубе, которую не увидеть невооруженным глазом. Пятые – родители интернет-эксперты: они знают все диагнозы, методы диагностики, методы профилактики и лечения, разговаривают с тобой на врачебном языке и убеждены в своих знаниях. И эта классификация с каждым разом пополняется.
Сегодня у меня на приеме была четырехлетняя девочка вместе со своей мамой. Они сели на кресло – сперва села мама, а потом себе на колени посадила ребенка, чтоб тот хоть как-то чувствовал себя в безопасности. В таком возрасте дети совершенно не понимают, что с ними будет происходить в стоматологическом кресле, и каждое слова врача пролетает мимо ушей, как только они слышат сверление писклявого наконечника. Задача родителей в таком случае, раз уж их ребенок в таком раннем возрасте уже нуждается в лечении, настраивать ребенка перед посещением стоматолога всяческими рассказами о том, что нужно лечить зубки и что лечение иногда может быть совсем немного неприятным, а не говорить, что больно точно не будет, что главное только держать рот открытым. Если ребенок первый раз на приеме и почувствовал малейшую боль во время лечения, которую, по словам родителей, он не должен был чувствовать, то ребенок в следующий раз уже не будет верить ни врачу, ни родителям, что бы те ни говорили, – он просто не будет открывать рот, зная, что его обманывают. У детей очень ограниченный лимит на ложь, тем более когда это касается их зубов.
Так вот, как только я включил мотор и бор в наконечнике начал свой быстрый ход, в это же время ребенок, сидевший в кресле, тут же вскочил – даже не вскочил, а скатился вниз по креслу, будто с горки на детской площадке, и с криком выбежал из кабинета, оставив там сидевшую в кресле маму, которая не успела даже пальцем пошевелить, и меня, с крутившимся в руке прибором. Тогда мать посмотрела на меня удивленными глазами, которые постепенно сменились на уныние, и сказала: «Ну давайте тогда мне полечим зубы, чтоб талон просто так не пропадал».
Иногда не столько удивляют дети, сколько их родители. Многодетные матеря – это бойкие женщины, им все нипочем. В каком-то суетливом гуле, в кабинет, ногой, швырнули ребенка, который выпячиваясь телом вперед, не успевая перебирать своими тощими, маленькими ножками, и, вздернув обе руки вверх, рухнул наземь. Приподнявшись, стоя на коленках, он оцепенел от шока. Выдержал паузу. Затем мимика его лица резко изменилась в противоположную сторону, широко открытые от удивления глаза сомкнулись с такой силой, что набухли верхние и нижние веки, затем, будто выжимая губку, они выдавили слезы. Горизонтальная линия улыбки превратилась в крутую дугу, с глубоко опущенными вниз уголками рта, до самого подбородка. Следом зашла виновница всего этого действа, крупная мамаша с грудным ребенком на руках и близнецами по обе стороны от нее. Обиженный ребенок стараниями матери уселся на кресло, которая, как надзиратель проводит узника на казнь, ногой подпинывала ребенка.
В этой сцене я был палачом, эта роль мне не очень нравилась, но деваться было некуда вердикт вынесен:
«Пульпит 7.5 зуба!»
Наказание:
«Отсечение пульпы!»
На площади, у гильотины, собрались все обитатели деревни: медицинская сестра, санитарка, другие палачи – стоматологи, узники, ожидающие своей участи, и главное лицо – Королева, с грудным, капризным наследником в руках, а также с двумя личными рыцарями при дворе, которые, оцепеневшие, не сомкнув глаз, наблюдали за происходящем. Все было готово к казни, но плач наследника в руках королевы не утихал.
«Молока! Молока! Я не буду смотреть на это своего напитка»
Все на площади ждали.
Королева пошла на поводу у своего ребенка, и, не стесняясь всех присутствующих, в пылу суеты и запаха смерти, достала грудь и дала заветного молока. Наследник жадно вцепился, и, не отрывая глаз, наблюдал за происходящим.
Королева дала команду:
«Начинай!»
Лезвие упало. Короткий крик. Пульпа отсечена. Все разошлись. Конец сцены.
В этот день детского приема один взрослый пациент немного разбавил работу – у него было удаление однокорневого зуба. Все бы ничего, если бы этот зуб ранее не был лечен резорцин-формалиновой пастой около пятнадцати лет назад – такие зубы очень тяжело выходят, они словно срастаются с костью. Я провозился с ним больше часа, пробуя так и эдак, даже использовал молот и долото, нанося удары, чтобы обеспечить доступ к корешку; удары становились сильнее и чаще, страх и тревога в глазах пациента просто кричали, пот стекал по его лицу, смешиваясь со слезами, – трудно представить, что испытывает человек, который получает удары молотом по рту, но об этом я не думал – я думал, как же удалить все-таки этот проклятый зуб. Силы у меня уже окончательно иссякли, мышцы рук просто больше не функционировали – было ощущение, что они вот-вот лопнут, настолько они были напряжены. Я сдался и решил позвать своего коллегу на помощь, на что он мне лишь дал совет, как правильно нужно делать и что у меня все получится, если я буду делать так, как он сказал. Честно признаться, не такой помощи я от него ожидал, но все же я, немного отдохнув, продолжил изнурять себя и пациента. Прошло еще полчаса – зуб все еще находился в уже растерзанной лунке, будто здесь произошел взрыв. Бисан несколько раз, держа руки за спиной, словно заключенный на прогулке, прошелся по кабинету. Я снова обратился к нему за помощью, сказав, что все делаю по его совету, но ничего не выходит, – он посмотрел на меня пристальным взглядом, потом перевел взгляд в сторону и тяжело выдохнул, будто на него свалили обузу. Еле-еле он приподнялся с кресла и медленно прошел к пациенту, голыми руками взял инструменты, элегантно приподняв при этом свои мизинцы, начал профессорским взглядом изучать поле битвы, пару минут покопался, не прилагая особых усилий, и выдал заключение: значит, удаление сложное, тут нужен специальный инструментарий, оборудование, так просто его не удалить, нужно отправить пациента в окружную больницу в городе, там есть у меня хороший знакомый хирург – я думаю, он справится, а ты за такие сложные удаления даже не берись в следующий раз, а сейчас дай человеку направление, пускай в ближайшее же время поедет туда. Я сделал все, как он сказал, а про себя подумал: как можно так отправлять человека в другой город, не доведя до конца хирургическую манипуляцию, – вдруг что-нибудь случится, и вообще, может, у него свои дела есть и нет возможности уехать. Мне кажется, если бы на месте моего пациента бедолаги сидел какой-нибудь, условно, полицейский, человек из администрации, врач больницы, то Бисан не отправлял бы его подальше от себя, а приложил бы все усилия, чтоб удалить этот зуб.