– Эскулап, найди, Леонида и его стражников, и Онисия! Немедленно приведи всех сюда!
Раб поклонился, не сказав ни слова, вышел.
Сулла, медленной походкой стал ходить, ожидая людей…
Первыми появились заспанные телохранители из команды Леонида. Сулла тяжелым взглядом пристально всматривался в глаза каждому. От его жгучего взгляда, не предвещавшего ничего хорошего, каждый краснел, пытался не смотреть диктатору в его колючие, пронизывающие до костей глаза. Минута молчания затягивалась, казалась вечностью, но вот наконец он сказал, глухо, почти шепотом:
– Вы все, вернетесь туда, откуда прибыли. – Сулла сделал паузу, затем добавил, – Эскулап, я приказываю взять всех пятерых под стражу, пока не пребудет Лентулла из Капуи. Отдашь их ему.
– Слушаюсь, повелитель! – раб поклонился и хлопнул в ладоши.
Мгновенно в комнату вбежали солдаты, охранявшие дворец. Раб сказал им: – Сенатор приказал взять под стражу и поместить под арест.
Когда стражу увели, Сулла спросил Эскулапа: – Где Онисий?!
– Его нигде нет. Обслуживающие конюшни, сказали, что сегодня ночью он седлал вашего Ворона, сказал, что вы срочно приказали для охоты.
– Что-о-о?! Я не отдавал такого приказа! – и уже тихим голосом, – И Онисий сбежал. – Сказав это, Сулла отошел к окну спальни Принцессы, откуда открывалась панорама оливковых рощ и вдалеке возделанные виноградники на холмистой местности. Этот красивый пейзаж нравился Сулле, и он расположил тут эту спальную комнату для своих постельных утех с многочисленными любовницами, которых ему присылал Марк Лициний. Постояв немного у окна, Сулла вдруг резко повернулся к Эскулапу и громогласно приказал:
– Немедленно пригласить сюда Красса! Возьми скакуна и быстро скачи к дому Марка, как можно быстрее доставь его сюда!
Раб, не сказав ни слова, лишь молча, поклонился и выскользнул в открытую дверь. Сулла еще постоял немного у окна, затем спокойным размеренным шагом медленной походкой ушел к своему кабинету, где обычно принимал просителей, подписывал бумаги и давал государственной важности поручения. В доме Суллы вечно толпились чиновники, сенаторы, богачи, торговцы и прочие важные персоны элитных сливок общества Рима. Он распорядился страже никого к себе не пускать, кроме Эскулапа и Марка Лициния. Вошел в свой роскошный богато обставленный кабинет и уселся за массивный письменный стол из розового мрамора, специально заказанный им у знаменитых скульпторов того времени.
Он глубоко задумался о побеге его людей, тех, кому он доверял охрану и многие секреты личной жизни. Он думал, как назвать этот поступок, предательством, похищением рабынь, или грабежом. Из этих размышлений его вывел Эскулап, который появился внезапно, весь в дорожной пыли и с порога сразу заговорил скороговоркой: – Марк Лициний Красс доставлен, ожидает в приемной.
– Немедленно зови!
Но Красс уже вошел сам.
– Приветствую тебя Сулла! – с порога сказал вошедший, – Знаю, что случилось и я желаю тебе помочь. – В руках Красс держал клетку с двумя птицами. Сулла бысмысленным взглядом уставился на голубей, затем спросил, растягивая слова:
– Ты, наверное, решил подшутить над несчастным диктатором? – вздох горечи вырвался из его груди. Затем совладав с собой, он уже тверже сказал, – Да, ты прав, они двинуться, конечно, в Неаполь. Ты говорил как-то мне, что у тебя там вольноотпущенная рабыня проживает, которую ты любишь, и вы пишете друг, другу письма, пользуясь голубиной почтой?
– Ты Луций, иногда мне кажется, умеешь читать чужие мысли. Я сразу догадался, что бежать им некуда, кроме Неаполя. И там они, возможно, хотят отплыть на Сицилию, так подсказывает мне логических ход событий. Там у нас хороший отряд солдат, что перешли на нашу сторону, и задержать их не представляется труда. Надо только дать знать, кого и твой приказ!
– Да, Марк, ты, как всегда, прав. – С этими словами, Сулла торопливо схватил лежащее на столе гусиное перо и листок пергамента, мокнул заточенным концом пера в чернильницу и нацарапал приказ о задержании опасных преступников государственной важности. Написав два письма, он тщательно промокнул, посыпав промокаемым песком, затем отдал Крассу. Красс приладил письма к лапкам голубей и выпустил птиц в открытое окно.
– Осталось ждать. Если они двигаются к Неаполю, а они двигаются туда, потому, что на Север им бежать некуда, то скоро мы получим беглецов. – Сказал Красс, закрывая пустую клетку…
Глава девятая
Дорога пылилась и в придорожной растительности оседала на листьях кустов, на крапиве, росшей у самой кромки проезжей части серым налетом.
– Я больше не могу так ехать. – Сказала Принцесса, с нежностью всматриваясь в мои глаза. От ее взгляда синих, как небо глаз у меня перехватывало дыхание. Я не знал, что ей ответить и смотрел уже на круп лошади, на которой ехали Леонид с Мартисией. Закаленная невзгодами его Мартисия, легко переносила путь побега и лишь с благоговением смотрела на своего спасителя, коим был Леонид.
– Потерпи еще немного, моя Любовь, скоро будет привал, и мы передохнем. – Отвечал я. В ответ Принцесса прижалась ко мне ближе. От ее близости от аромата ее волос у меня кружилась голова. И я с непередаваемой благодарностью смотрел на ехавших впереди нас людей, так как мне не надо было следить за дорогой, чтобы не сбиться с пути, и это давало мне возможность полностью отдаваться этому непередаваемому чувству блаженной неги близости дорогого и любимого человека, что с такой преданной чувственностью прильнула ко мне.
Водная гладь залива сверкнула вдали, пробиваясь сквозь верхушки кипарисов. Отсюда с высоты тропы, по которой двигался наш кортеж, мы не видели моря. Но его близость ощущалась повсеместно, так как в жаркий летний день его прохлада остужала солениватым привкусом и дуновением легкого бриза, который непрестанно прилетал оттуда с Тирренского моря.
Этот блеск близкой воды первой заметила Принцесса. Ее восторженный голос прозвучал над нами, как глас ангела во плоти:
– Озеро! Там озеро! – с детской наивностью взывала она к нам, что впереди долгожданный привал. Это значило, что пройдено сто миль пути, до заветной цели оставалось еще столько же.
Дорога спуском уходила к воде залива, что подковообразной линией пляжа открывался нам. Еще немного и мы уже у воды. Лошади, измученные переходом вошли по брюхо в воду и застыли там, не дали нам спешится. Я соскочил с лошади в воду и взял мою Принцессу на руки понес на берег.
– Афродита! О! Моя Афродита! – кричал я, как сумасшедший, ощущая непередаваемые чувства жизни радостью вливавшиеся в меня. Принцесса звонко смеялась и болтала ногами, как большой ребенок, полная счастья и жизни. Нам было хорошо вдвоем, а ощущение плеча друзей придавало уверенности в завтрашний день и отваги в предстоящей борьбе за свободу.
Я вынес ее на песок пляжа, и бережно опустил на ноги. Леонид так же, как и я осторожно поставил Мартисию. Афродита быстрым шагом приблизилась к ним и что-то сказала Мартисии и обе пришли ко мне.
– Мы отойдем немного подальше с Мартисией, искупаемся. – Сказала Принцесса, пробегая мимо меня. Вскоре мы с Леонидом услышали смех, и плеск девушек сквозь шум пенистых волн накатывающихся на песчаный берег залива Гаэта. На скалистом откосе мыса, уходящего в море, нам хорошо был виден поселок рыбаков с покосившимися хижинами и в море виднелись их суденышки. У нас возникла мысль, а что если нанять один из таких рыбацких челноков и уплыть к Сицилии. За те деньги, что были у нас, можно двумя, тремя, ауреусами скупить целый поселок с их снастями и рыбацкими челноками.
Грегорайос уже вывел из воды лошадей, привязав к прибрежному кусту, и к морде каждой прицепил походный кожаный мешок с овсом. Лошади фыркая, жевали овес, мотая головами, и бросали благодарные взгляды на своего хранителя.
Солнце немилосердно жгло все, что попадалось на пути его лучей. И если бы не прохлада вод залива, спасения от жары не найти здесь в прибрежных зарослях из кустарника. Мы с Леонидом, отошли в тень кипарисов для краткого совещания, как быть с дальнейшим продвижением к Неаполю. Грегорайос возился возле лошадей и не обращал ни малейшего внимания на нас. Визг девушек невдалеке, заставляя нас быть спокойными для ориентации наших дальнейших действий.
– Предлагаю, – я начал говорить, – давай наймем рыбацкое суденышко и двинемся на Сицилию?
– Что верно, то верно, – сказал Леонид, – но, для осуществления нашего плана, нам не хватает короткого пути. До острова Сицилия триста миль, а рыбацкие ветхие посудины, не смогут преодолеть этот путь без проблем.
– Ты, конечно и прав, но до Неаполя морем мы все-таки сможем доплыть, а там переберемся на корабль и достигнем берегов Сицилии.
– И, то верно, – согласился Леонид.
– Я еще предлагаю, для сохранения нашего сокровища, разделить на ровные части ауреусы так, чтобы мы смогли хоть часть сокровищ сберечь, в случае нападения на нас грабителей.
– Я и сам думал об этом. – Сказал Леонид. В это самое время он взглянул на Грегорайоса, что расчесывал шерсть лошадям скребком. – Мы разделим наше сокровище на четыре части.
– А, Грегорайос? – спросил обеспокоено я.
– Ему останется сбруя и лошади. Это дорогие атрибуты, с ними он сможет безбедно существовать, или на худой конец продать их.
Я, конечно, не был против такого дележа, но с другой стороны, оставляя лошадей и Грегорайоса с ними, среди толп бездомных и вооруженных до зубов бандитов, которыми кишели леса и горные тропы Римской республики после недавней гражданской войны, было равносильно убийству. Но таковы правила борьбы за существование и жизнь. Грегорайос страстный любитель лошадей даже предложи ему побег с нами на рыбачей посудине в Неаполь, отказался бы плыть, думая о своих оставленных лошадях, за которыми он привык ухаживать за всю его невольничью жизнь в конюшнях Луция Корнелия Суллы.
– Однако надо спросить у него, согласен ли он на такие условия? – сказал Леонид, и обратился к нему, – Эй, Грегорайос, подойди к нам, надо поговорить!
Грегорайос неторопливо отложил скребок в сторону и медленной походкой приблизился к нам.
– Что случилось, господа? – его настороженный взгляд говорил о том, что конюх был готов к любым действиям.
– Мы решили плыть в Неаполь на рыбацком судне. Тебе предлагается остаться с лошадьми и забрать их себе в полное твое распоряжение с амуницией и всем тем, что принадлежало для их обеспечения. Что скажешь на это? – Леонид вопросительно стал смотреть на реакцию бывшего раба конюшен Суллы.
Грегорайос просиял, улыбнувшись своей добродушной улыбкой. В его светлых глазах светилась детская наивная доброжелательность и благодарность за оказанное доверие. Он был польщен таким вознаграждением, и в эти минуты его беспокоило лишь одно, чтобы ничего не произошло такое, что могло помешать этому предложению.
А мы с Леонидом, посовещавшись, решили идти всем вместе в рыбацкое поселение с бочонком с золотыми ауреусами, и нанять судно для переброски нас в Неаполь. Грегорайос остался со своими лошадьми…
Глава десятая
Наши любимые девушки были веселы и смех и их счастливые улыбки сияли, как свет солнечных лучей, заражая нас с Леонидом весельем. Тропинка, ведшая к рыбакам, вилась по склонам скалистых пород, выступающих то тут-то там из красноватой суглинистой почвы, поросшей жесткой травянистой растительностью. Всюду росли высотными мачтами кипарисы, как обелиски стояли на нашем пути. Умеренный шум прибоя, легкий бриз с моря и крики чаек, носившихся в воздухе с рыбой в клюве, все говорило о том, что улов у рыбаков в этот июньский день будет отменным.
В поселении рыбаков, мы рассчитывали получить еду, и подкрепится, в этом мы не ошиблись. Мужчин в поселении не оказалось, все были в море на ловле рыбы. Рыбачки наперебой стали приглашать нас к себе, видя в нас богатых господ и желая щедрого вознаграждения за оказанные услуги. Леонид, узнав, что у самой зажиточной семьи, был парусник, плавающий раз в полгода в Неаполь за товарами, согласился отобедать у приветливой хозяйки, которая между тем предложила подождать, когда муж вернется с уловом и с ним можно будет договориться о транспорте всей команды Леонида в Неаполь за определенную сумму денег…
Грегорайос долго стоял, глядя в след удаляющимся Леониду и мне с нашими девушками, затем нехотя повернулся и медленной походкой направился к своим лошадям. Он не сразу понял, что властным окриком его останавливает незнакомец, угрожающим голосом, приказывая, остановится.
– Стой! Если хочешь жить, Стой!
Конюх оторопело поднял голову в направлении голоса. На него в белом плаще с капюшоном смотрел человек с направленной на него стрелой в натянутой тетиве боевого лука.
– Еще шаг и ты труп! – исторгал угрозы человек в белом одеянии. Черный, как воронье крыло конь, вдруг заржал, увидев своего любимого конюха, который так приятно чесал ему шерсть на крупе, когда они возвращались вместе с купания в Тибре. Это вернуло Грегорайосу память воспоминаний его службы в конюшнях Суллы и, вдруг, в белом человеке Грегорайос узнал Онисия.
– Ты, что не узнаешь меня? Это же я, Грегорайос! – испуг у конюха окончательно прошел, и он сделал еще один шаг к Онисию, но свист выпущенной стрелы остановил его. Стрела, просвистев, вырвала клок волос из кудрявой шевелюры конюха. Он вскрикнул от жгучей боли и опустился на колени, прощаясь с жизнью.
– Я же тебя предупредил, чтобы ты не двигался с места.
– Я еще жив? – вращая вылезшими из орбит глазами, в страхе проскулил Грегорайос.
– Стрела немного причесала тебя. Если бы я тебя хотел убить, то давно сделал бы это. Ты мне нужен. Поедешь со мной к Сулле. Там расскажешь все диктатору Римской республики, куда двинулись беглецы и куда они намерены дальше бежать.
С этими словами, Онисий связал уздами все три лошади, привязав к седлу Ворона. Затем, приказал Грегорайосу сесть на свою лошадь, и легко вскочив в седло, погнал Ворона в направлении Рима. Онисий доставил Сулле лошадей и конюха поздно ночью. Сулла не решался казнить или миловать Онисия, но утром принял решение оставить ему жизнь. Онисий был несказанно рад этому, так как, симпатизируя Леониду, Мартисии и мне с Принцессой, он не стал убивать нас, хоть мог это сделать без особых проблем, так как был искусным лучником.
Утром, допросив конюха, Сулла понял, что Леонид, уговорит рыбака, отправится не в Неаполь, а на Сицилию. Там достать беглецов Сулла не сможет. Он в отчаянном состоянии и расстройстве заходил по своему кабинету. Затем, размышляя над возникшей ситуацией, грозившей ему репутацией трезвого политика в Сенате, понял наконец, что кроме Красса и беглецов никто не знает, что произошло прошлой ночью в его доме. Красс будет молчать, так как от него Суллы зависит занимаемое почетное положение Красса в обществе Рима. Так чего же беспокоиться по пустякам. И бодрый с веселым расположением духа диктатор утром, оседлав Ворона, поехал в Сенат для ведения заседания по реформам. А дел у Луция Корнелия Суллы в этот период было много серьезных и важных. По его реформам и его утвержденной конституции Римская республика превратилась в Римскую единовластную империю и просуществовала еще тысячу лет нашей эры…
Наша счастливая четвертка успешно добралась до Сицилии, заплатив два золотых ауреуса владельцу судна. Он был в не себя от радости. И тут же на Сицилии разменял ауреусы на две пригоршни серебреных монет, которыми не страшно было расплачиваться в этом кишащем подозрительным людом острове. На эти деньги рыбак купил новые рыбацкие сети, паруса и наряды для своей семьи.