– Доктор! – воскликнул я. – Ваше присутствие приносит счастье. Час тому назад я уже был готов просить разрешения о приостановлении бесполезного следствия, полагая, что все меры к раскрытию преступления были мной исчерпаны. Александр Федорович! – обратился я к своему секретарю. – Пошлите сани за Кокориным.
– Ну, я думаю, что буду только мешать вам своим присутствием, – сказал доктор. – До свидания!
Не успели еще его сани отъехать от дома, как явился Кокорин. Он вошел быстро, как бы имея передать мне нечто важное.
– Бриллианты найдены, – сказал я ему, – радуйтесь. Никто теперь не обвинит вас в неумении производить розыски. Камни были в Петербурге.
Я показал ему телеграмму.
– Это, конечно, вещь немаловажная! Но у меня тоже есть новость, заслуживающая внимания.
И он положил передо мной написанную косыми буквами маленькую записку следующего содержания:
Елена Владимировна! Если вы тотчас же не откажете Петровскому, вы умрете.
Ваш лютейший враг.
Слова эти были написаны на маленьком клочке почтовой бумаги. Почерк был бойкий и, по-видимому, преднамеренно измененный.
– Что вы думаете про эту записку? – спросил Кокорин.
– Пока еще ничего! Где вы достали это письмо? На нем нет числа.
– Жена моя недели три тому назад отдала портнихе, что на Волховской улице, платье для переделки. Вчера портниха принесла примерять платье и спросила жену, не ею ли оставлена в кармане платья маленькая записочка. Жена ответила, что нет. Тогда портниха рассказала, что ученицы ее, подновляя платья, нашли записку и полагают, что она выпала из какого-то кармана. Кому портниха ни показывала записку из заказывающих у нее, все сказали, что никаких записок в кармане не имели. Сегодня жена пошла к портнихе, чтобы заплатить за платье, и та показала ей записку. Когда жена увидела имена Елены Владимировны и Петровского, она опрометью бросилась домой. Не застав меня дома, она пришла в полицейское управление и вызвала меня. Я отправился к портнихе и потребовал записку. Вот она, эта записка. Что вы о ней думаете?
– Я думаю, что это вещь или очень серьезная, или пустая. Может быть, записка имеет отношение к делу, а может быть также, что это просто институтская выходка какой-нибудь из барышень. Если эта записка предназначалась Руслановой, то причиной убийства была ревность, а не грабеж. И как в таком случае объяснить похищение бриллиантов? Во всяком случае, скорей приведите портниху сюда.
В руках моих была, может быть, новая нить к раскрытию преступления. Но как узнать, кто писал записку?
Портниху привезли в слезах. Она клялась и божилась, что ничего не знает, ничего объяснить не может и никогда ни в каких судах и полициях не бывала.
– Успокойтесь, пожалуйста, – говорил я ей, – вас еще никто ни в чем не обвиняет и не подозревает. Мне нужно только вас допросить. Кто вы, как ваше имя, где вы живете и чем занимаетесь?
Портниха сказала, что ее зовут Прасковьей Ивановной Мазуриной, что она живет в доме Ефремова на Волховской улице и работает вместе с сестрами.
– Мы шьем на весь город, – говорила она. – Платья, которые вы видите на балах, почти все из нашего магазина.
– Как попала к вам эта записка?
– Я сама не знаю. Должно быть, она выпала из кармана одного из платьев.
– Давно ли вы ее нашли?
– С месяц тому назад, а может быть, немного более. Одна из наших учениц принесла ее ко мне из рабочей комнаты и сказала, что нашла на полу.
– Отчего вы до сих пор никому не заявили об этой записке?
– Я спрашивала у всех дам, которые приезжали ко мне, не забыли ли они в кармане записку. Все говорили, что нет. Вчера я спросила о том же у госпожи Кокориной, и она пожелала, чтобы я показала ей записку. Я и показала. Если б я могла подумать, что мне придется идти к следователю из-за этой записки, то, конечно, давно бы уже сожгла ее.
– Почему же вы не представили эту записку раньше, мне или в полицию?
– Да зачем же мне было ее вам представлять?
– Из записки вы должны были узнать, что она адресована Елене Владимировне, бывшей невесте Петровского; вы видели, что записка эта угрожает смертью. И вы спрашиваете, зачем вам было представлять записку? Неужели вы будете утверждать, что ничего не слыхали об убийстве Руслановой?
– Я записку не читала. Она была сложена конвертом, и прочесть ее, не раскрывая, было нельзя. Я вовсе не желаю выведывать секреты моих заказчиц, я показывала записку, не развертывая, и никто ее не читал. Сегодня ее в первый раз прочла госпожа Кокорина.
Признаюсь, что такое отсутствие любопытства в хозяйке модного магазина показалось мне весьма сомнительным.
– Как скоро нашлась записка после убийства Руслановой? – снова спросил я портниху.
– Дня через два после бала ко мне привезли много платьев, так что вся квартира моя была ими завалена. Тогда же, вероятно, нашлась и записка.
– Вы и прежде шили на Елену Владимировну Русланову?
– Как же, шила.
– Не могла ли эта записка выпасть из кармана ее платья?
– Нет, потому что уже за месяц до ее смерти я не получала от нее никакой работы.
– Чьи же именно у вас были платья?
– Да я вам могу назвать около двадцати фамилий.
– Назовите, пожалуйста.
– После бала ко мне для исправления прислали бальные платья Комаровы, Ивановы, Боброва, Андриевская, Тетюшевы, Хмельницкие…
И портниха действительно назвала около двадцати фамилий.
– Вы ничего не скрыли, а показали все по сущей справедливости?
– Я никогда не лгу.
– И можете подтвердить свои слова под присягой?
Портниха расплакалась.
– Почему же вы мне не верите без присяги?
– В таком серьезном деле, как решение участи виновного, – объяснил я ей, – суд одинаково от всех требует присяги. Обижаться вам здесь незачем. Напротив, вам скорее можно было бы обидеться, если бы вас как свидетельницу отвели от присяги. Тогда это означало бы опасение, что с вашей стороны возможно клятвопреступление. Потрудитесь теперь подписать протокол и, если угодно, можете удалиться. Должен вам сказать, я очень сожалею, что вы не прочли этой записки ранее.
– Я никогда чужих писем не читаю и читать не буду, – сказала портниха, удаляясь.
– Как хотите, – обратился я к Кокорину, – а как-то плохо верится, чтобы в модном магазине было так мало любопытных! Шьют бальные платья; о чем бы, кажется, им и беседу вести, как не о том, кто за кем ухаживает, кто к кому посватался да кто на ком женится. А тут из кармана бального платья выпадает записка. Да ведь это может быть развязка целого романа… Нет, я не верю, чтобы портниха могла удержаться и не прочитать записку, выпавшую из бального платья.
На следующий день я пригласил к себе экспертов каллиграфии и тех лиц, имена которых называла госпожа Мазурина. Эксперты заявили, что записка написана почерком настолько измененным, что трудно определить даже, кто ее писал: женщина или мужчина.
Дамы, приславшие к Мазуриной свои платья для переделки, полностью подтвердили слова последней. Она действительно показывала им записку, сложенную конвертом. Они ее не читали, не признавая своей.
Кому же, наконец, принадлежала записка? Кто ее забыл в своем кармане? Забыта она была в бальном платье. Следовательно, не хотел ли кто ее подкинуть в спальню Руслановой во время бала?
Я начинал придавать особенную важность этой записке, хотя одно оставалось необъясненным: каким образом она была так небрежно забыта в кармане?
Через три дня я получил дознание петербургской полиции о диадеме. Полиция сообщила всем ювелирам о краже диадемы и обязала их, в случае если бы кто принес бриллианты для продажи, немедленно известить об этом. Вместе с тем наблюдали и за ссудными кассами. Долго полицейские розыски не имели успеха. Тогда, чтобы вызвать продавцов, в «С.-Петербургских полицейских ведомостях» по распоряжению полиции было помещено объявление о том, что «такой-то желает купить несколько бриллиантов и просит продавца обратиться прямо к нему, в П-кую улицу, дом № 18, кв. № 4».
Через несколько дней к покупщику, который был не кто иной, как полицейский сыщик, явился еврей, который принес четыре бриллианта для образчика, предлагая, в случае надобности, доставить еще несколько подобных камней. Пока они уславливались о цене и разбирали качество товара, явились городовые. Еврей был задержан. В квартире его при обыске нашли еще двадцать пять таких же камней.
Ювелир Фаберже, за которым послали, сейчас же признал их проданными из его магазина и сказал, что камни в числе тридцати шести штук были проданы им некоему Петровскому, что ювелир и доказал по своим книгам. Только, объявил он, продал он их вделанными в серебряную диадему. Еврей назвался варшавским купеческим сыном Хаимом Аароном, содержателем ссудной кассы в Москве, где, по его словам, осталась оправа, из которой он вынул бриллианты. На вопрос, как он их приобрел, он ответил, что они были проданы незнакомым ему лицом за незначительную сумму. Кто был этим продавцом, он не знал.
Вот и все, что значилось в дознании.
Прошло два дня. Я сидел у себя в комнате, когда услыхал стук ружейными прикладами о пол в моей приемной. Я растворил дверь и увидал двух конвойных. Между ними стоял высокий, плотный и видный мужчина восточного типа. Это был Аарон.
V. Раненая рука
Не прошло и пяти минут, как арестант уже стоял перед моим письменным столом для допроса.
– Кто вы такой и как вас зовут?
– Я варшавский купеческий сын Хаим Файвелович Аарон, – ответил он бойко.
– Где, когда и кем вы арестованы?
– Меня взяли в Петербурге в квартире господина, которому я предлагал купить четыре бриллианта. Вот уже семь дней, как я содержусь под стражей; арестовали меня какие-то полицейские чиновники.
– За что вас арестовали?
– Этого объяснить не могу. Мне сказали, что бриллианты, которые я продавал, будто бы краденые; повели меня в гостиницу «Рига», где я останавливался, и вынули из моего чемодана еще двадцать пять бриллиантов, принадлежащих мне.
– Где ваше постоянное место жительства? Чем занимаетесь?
– Я живу постоянно в Москве, на Варварке, в доме Быкова, где уже седьмой год содержу контору для ссуды денег под залог. Там же живет и все мое семейство, которое до сих пор не знает, что со мною случилось и куда я пропал. До прибытия моего в Москву я торговал в Варшаве, в рядах, разным товаром. До Варшавы я торговал за границей.
– Сколько всего у вас было таких бриллиантов?
– Всех камней у меня было тридцать пять.
– У вас отобраны сначала четыре, потом двадцать пять. Где же остальные? Недостает шести штук.
– Остальные проданы мною в Москве ювелирам и частным лицам.
– По какой цене вы их продали?
– По восемьсот и семьсот пятьдесят рублей за штуку.
– Вы можете указать кому?
– Это значится в моих конторских книгах. Полиция, если действительно эти бриллианты у кого-либо украдены, лучше бы поступила, напечатав предостережение, чтобы их не покупали, нежели ставить западню невинным людям.
– Расскажите, каким образом вы приобрели бриллианты и от кого? Предостережение полиции, о котором вы говорите, прежде всего остановило бы похитителей, и бриллианты не были бы теперь найдены.
– Двадцать второго ноября нынешнего года, – начал Аарон, – в мою контору пришел молодой человек, который предложил мне купить у него диадему с бриллиантами. Я попросил посмотреть эту вещь. Тогда он предложил мне ехать с ним вместе в гостиницу «Мир», где, по его словам, находилась драгоценная вещь.
– Кто был этот человек?
– Не знаю.
– Опишите его наружность.
– Помню только, что это был человек молодой, высокий ростом, красивый, с маленькой бородкой.
– Только это вы о нем и знаете? Продолжайте ваш рассказ.
– У меня были лишние деньги; я не хотел упустить выгодную покупку, а потому тотчас отправился с этим молодым человеком. Придя в гостиницу, он привел меня к дверям пятнадцатого номера, вынул из кармана ключ, отомкнул дверь, и мы вошли. Он запер за собой дверь, потом достал из дорожной шкатулки диадему и показал мне. Мы скоро сторговались, я решился купить диадему.
– За сколько?
На этот вопрос Аарон ответил неохотно.
– Да как вам сказать за сколько… В диадеме недоставало одного камня, куда же эта вещь годилась? Где же было подыскать точно такой же камень? Дорого дать я не мог!
– Однако за сколько же вы купили диадему?
– За триста рублей.
– Каждый камень?
– Нет, всю диадему.
– И тогда же отдали деньги?
– Нет. Молодой человек сказал мне, что он подумает…
– Сколько он просил у вас за диадему?
– Он ничего не просил, а хотел только, чтобы я объявил свою цену. Он сказал мне, что если, подумав, согласится продать диадему, то на следующий день или сам завезет ее ко мне, или пришлет со своим знакомым. На другой день ко мне явился рассыльный с диадемой. Я осмотрел и испытал все камни: не подменены ли они? Оказалось, что они настоящие. Рассыльный получил с меня деньги и ушел.
– И вам не показалось странным, что рассыльному могла быть доверена такая вещь и что диадема продается за ничтожную сумму?
– Что же тут странного, дело коммерческое. Я думал, что продавец прокутился или проигрался и, не будучи в состоянии немедленно достать нужные ему деньги, решился дешево продать бриллианты.
– Встречали ли вы потом этого молодого человека?
– Нет. Дня через два после уплаты денег рассыльный вернулся и спросил меня, не знаю ли я фамилии того человека, который продал мне бриллианты. Я сказал, что не знаю. Рассыльный сказал, что, вернувшись в гостиницу «Мир», он уже не застал в ней того человека, который присылал его ко мне. Затем он ушел, и я более ничего о них обоих не слыхал и нигде их не встречал.
– Номер рассыльного?
– Не помню. Но он дал мне расписку в получении денег. Расписка эта хранится в моей конторе. В ней, вероятно, значится и номер его бляхи.
– Где оправа диадемы?
– У меня в конторе.
– Зачем вы ездили в Петербург?
– Затем, чтобы продать ювелирам бриллианты, так как в Москве я не мог их сбыть выгодно и успел продать всего четыре камня.
– Показывали ли вы кому-нибудь диадему?
– Нет. Камни я вынул из оправы, полагая, что их легче продать поодиночке. В начале настоящего месяца, видя, что более покупателей не находится, я поехал в Петербург, чтобы предложить бриллианты ювелирам. Остановился я в гостинице «Рига» и в самый день моего приезда, просматривая «Полицейские ведомости», прочитал объявление о покупке бриллиантов и отправился по адресу. Остальное вы знаете. Теперь прошу вас отпустить меня, так как от долговременного содержания под арестом дела мои могут расстроиться. Если бриллианты действительно краденые, я в этом нисколько не виноват и отвечать за это не могу.
– Погодите, вы несколько торопитесь. Двадцатого октября нынешнего года в здешнем городе убита девица Елена Владимировна Русланова; убийца сорвал с ее головы диадему; диадема эта оказывается у вас. И вы хотите, чтобы вас отпустили, не подвергнув даже допросу?
– Да чем я во всем этом виноват? Я за мою жизнь даже и во сне никого не убивал, не то что наяву!
– Докажите, что слова ваши справедливы.
– Вы имеете более средств отыскать человека, продавшего мне диадему, нежели я, и от него вы можете узнать всю истину.
– Определите, по крайней мере, точнее приметы лица, продавшего вам бриллианты.
– Не могу, я его только раз видел.
– Ваше показание, во всяком случае, маловероятно. Вам продают за триста рублей тридцать пять камней, за каждый из которых вы получаете от семисот пятидесяти до восьмисот рублей! И вам не показалось подозрительным, что вам отдают даром целое состояние?
– Молодой человек, предложивший мне диадему, говорил мне, что он в сильной нужде. Я этим воспользовался.
– Рассыльный вернулся к вам от продавца, сказав, что его не нашел. Вы и в этом не нашли ничего странного? Отчего вы не заявили об этом в полицию?