Через какое-то времечко Дом уж стоял, немного подрагивая от пережитого ужаса перевоплощений. Слиперу досталась внутренняя отделка. И он не подвёл.
– Диза-а-а-йнер… Тьфу! – сплюнул Дример, улыбаясь уголком рта.
Надо заметить, что братья редко ссорились, хоть и неказистые были оба и не похожие на ближнего своего ни умом, ни лицом, ни ушами. Всё ж относились друг к дружке по-братски и с нежностью. Они-то понимали: чуть что, всё вокруг крякнется, словно твои Лопа с Антилопой. И Лес аукнется почем зря, и все, кто в нём. Но об этом пока цыц!
Ой, жжётся мой язык, дорогой читатель. Нет, не Мальчиш я, не Кибальчиш, тайну, видать, не сохраню! Медаль не получу. Будет мне по карме варенье в поношенной стеклотаре да печенье. Но буду стараться, как на прииске колымском.
Слипер довольно прищурился, потоптался вокруг да около, медленно и аккуратно вошёл в Дом и осмотрелся. Чуть пригнулся, когда стены тряхнуло. Маленькие кусочки ещё бегали по внутреннему периметру, пытаясь куда-нибудь влезть и пристроиться, чтобы обрести нужность и осмысленность своего бытия бытовушного в редкой диковине.
– Тпррру, родимая! – Слипер встал посреди гостиной, щёлкнул суставами пальцев и на редкость тихо молвил: – Копать будем здесь!
Редкость подобрала лапы и приготовилась к худшему. Дом было опять затрясло, но Слипер его тут же успокоил:
– Да я не об этом! Не парься, меня самого трясёт! Холодрыга-то тут какая! Это у меня привычка такая – выражать образно. Жить, типа, будем тут! И всего делов-то!
Дом вздохнул облегчённо, успокоился и занялся изучением себя. Естественно! Каждому ведь интересно знать – и что же Я такое на самом деле?
Итак, комнаты. Фиолетовая, Синяя, Голубая, Зелёная, Жёлтая, Оранжевая и Красная. И та, что наверху, – Белая. Вроде все вспомнил. А может, их и вовсе не было? В комнатах братья встречались утром, как было заведено Уговорами. Дык они, эти самые Уговоры, отныне стали свидетелями порядка в окружающей верханутре. И, едва кто накосорезит, сразу убедительно уговаривали каждому занять своё приличествующее место и не бузить.
– Зверогёрлу позовём щас! Или Кусачепони, лошадь махонькую, но кусачую и презлючную! – пугали Уговоры уговорённые, в краткости своей просто «угро». Нарушители в благоговейном ужасе округляли глаза (у кого какие уж были), и порядок восстанавливался. Связываться со Зверогёрлой – ну уж нет.
Я так понимаю, что читателю очень интересно, как же выглядит эта самая Зверогёрл? Думаю, вы можете каждому обладателю самовлюблённой, стервозной и истеричной жены задать этот вопрос прямо сейчас. Ага, я вижу, что вы тоже уже совсем не хотите с ней связываться. Я так и думал. Так вот, Зверогёрл ещё хуже, ибо настоящая, как и все в Лесу.
– Что-то столько всего сразу, – наморщившись, протянула Терюська мне (писателю то бишь), – я и не упомню. Может, ближе к делу, а?
Она пришла неслышно и тихо ныкалась под столом, подслушивая мои мысли.
– Ща сообразим! – сказал я и задумался, с чего бы начать. Енто ж я все эти описания приводил, чтоб время тянуть. А с чего стартовать – и сам не знаю. Ну, наверное, вот с этого! А может, с того? Боже, о чём писать-то сначала, и где это начало тут вообще?! А есть ли у всего начало? И у всякого и каждого в отдельности? Что по этому поводу думает та же Терюся?
Я посмотрел на Терюську, выглядывающую из-под стола, и понял, что очевидного начала у неё тоже нет. И от этого мне совсем стало дурно.
Оглядел её внимательно. Хвост был, пятна были, причём и чёрные, и белые. Был даже мокрый белый нос, который становился розовым, когда Терюська сильно волновалась. Но начала не было.
– Так, понятно, – подытожил я и взялся за… А за что мне было браться? Да просто опять застучал по клавишам.
Сидели, значит, братья дома. Точнее, один сидел, а второй подушки свои ушами утюжил. Спал, стало быть, вторым номером и в астрале по орбите кружил. На дворе был Синий День в аккурат. Дример, сидя в Синей rомнате, читал, ковыряя дырочки в и без того замызганной серенькой футболочке. И не книгу какую читал, а письмо важное. Найдено было вчера на крылечке Загрибукой, но вовремя оттяпано у него в честном коротком бою местным пришлым псом Грызликом. Загрибука было решил, что пришло ему из Ассамблеи Заученных По Самое Вааще признание его неоспоримой гениальности. Надеялся, что в послании диплом какой, али и вовсе благодарственное письмо за вклад в мировую Лесную науку. Да только супротив Грызлика разве научными методами попрёшь? Тот никаких доводов не признаёт, а вместо теорий да мыслей копошащихся у него круглогодичный праздник стоматолога в виде крепких тяпалок в пасти. Подбежал да письмо зубами клацнул, и был таков. Принёс на порог, где его отблагодарили косточкой и досточкой (Грызликам всех планет особо без разницы, что грызть) за своевременную доставку почты. Загрибука ручки свои загребущие сложил за спину манерно да демонстративно потопал в лес. Обиделся. Насупился. Отборщился. Хвостиком крутанул.
Дример сел на табуреточку, на синюю-пресинюю, и вскрыл конверт.
– Э, братец, вставай! Тут спослание обнаружилось. Депеша, понимаешь.
В ответ раздалось невнятное ворчание.
– Так и голову отхрапеть можно! – Дример повысил голос на несколько тонов. Потом попробовал дискантом и басом: – Башку, говорю, мооожноооо отхрапеть! Отхрапеть башку возмоооожно! Есть, блин, такая дюжая возмо-о-о-о-о-ожность напрочь схрапеть котелок! Отсвистеть чайник есть вероятность! В ружьё!
– Уймитесь, куранты! Иду, блин, иду… – Послышалось, как скрипнул пол под опустившимися на него ногами. – Чего расшумелся спозаранку? – Слипер, закутанный в рябой, неопределённый по цвету плед, открыл дверь и вошёл в Синюю комнату.
– Эники опять сцепились с Бениками! – Дример ткнул пальцем в листок бумаги, словно пытался проткнуть его насквозь. – Что за народ баламутный? Ни тебе мудрости житейской, ни терплюхи! Из-за жрачки по-колхозному разборы чинят! Культурный слой в быту из-эбсент-тудэй напрочь! Сорри за мои выражения.
– Говорил я тебе давеча на сей счёт. Неудачная это затея с Эниками, Бениками и их варениками. Да и варенье у них из скоморошки, из ягод тех, что с Болот Свинских. Только живот с них хрюкает потом, да ржачка пробирает щекотливая!
– Это почему ж идея неудачная?
– Да потому, что енто есть ситуация «два задница – один стул». – Мёрзнущий Слипер закутался по шею в пледик. – Так они и будут из-за этих вареников ералашить, покуда Лес стоит. Вся вселенная двумя задницами мутузится из-за одного такого стула! Енто ж политика мирозданческой движухи, братец!
– И шо? – нахмурился Дример, почёсывая неопределённую стрижку невнятного цвета волос. – Шо теперь? Мозг ломать? Лучше им наломать по пятое число! Или по третье. Как скажешь. По мне, так ломать – не строить. Ровняйсь там, блин. Смирно. Вольно. Безвольно. Хотя всё это диктатурой попахивает, прям скажем. Дык шо тут ломать-то комедию со стульями?
– Шо-шо, – передразнил брата Слипер, ёрзая пятками по полу. – Надобно определить кого-нить из них как самостоятельную этническую культуру с собственными предпочтениями в еде и различных фишечках. Тады и делить будет нечего. Одним – их вареники, другим – пельмешки без спешки. И всё, приехали! Абсолют, дзогчен, хатха-в-хатке медитация и полный покой, только и успевай за добавкой подбегать!
– А кому что?
– Наповал валишь, аднака! – Слипер потянулся в угол и добыл оттуда бутылку с вязкой оранжевой жидкостью. – Откель мне знать? Я ж юриста не заканчивал.
– Да, не приканчивал… – задумчиво согласился Дример.
– Ну и вот! Стало быть, будем кидать Жребия! – Слипер хихикнул и опрокинул в рот бутылку, залпом выпив половину. Икнул, свесил на глаза светлые волосы и задумался над содержимым своего пищевода.
– Не приканчивал… – всё повторял Дример отрешённо и, слазив в карман, вытащил мелкую труху и ловко свернул её жухлым листиком в самокрутку. Чиркнул пальцем о палец. Прикурил. Пыхнул дымком. И добавил баском: – Не приканчивал, стало быть…
– Дело плёвое! – заявил Слипер, всё ещё косящийся на подозрительную бутылку.
– Жребию это не понравится! – прищурился Дример.
– А кому ж понравится, когда тебя подбрасывают по десять раз кряду! Но, увы, ничего не попишешь в прокуратуру, карма у него такая.
– Мда, коли место своё в миру занял да Ы-Цзыном, понимаешь, принялся промышлять, то и флажок у тебя в руках, и все грузди в кузовах у дальнобойщиков.
– Родился стих! – подала голос из угла, что в потолке, проснувшаяся Тютелька и, коротко харкнув, плюнула по-японски:
Кругом флажки!
Сижу во флажках!
Ем флажок!
Дример щёлкнул в её сторону со стола хлебной крошкой, и та, естественно, попала в Тютельку. В них же всё всегда удачно попадает. А эта крошка, стало быть, шмыгнула к окну, вывалилась наружу через форточку и тут же попала в другую Тютельку, которая паслась под окном на солнечной лужайке.
– И чего он, Жребий-то, на ребро всё падает?
– А надо меньше своих хотений подмешивать в траекторию! – Слипер подбоченился. – А то вместо Ы-Цзын у нас какая-то хрень с напёрстками получается. Там Книга Ошарашивающих Неожиданностей, а у нас что? Что, я вас спрашиваю? А у нас воздухоплавательный кармический компас, да и тот траву жрёт всякую без разбора и пукает потом ночами в Лесу, пугает всех предсказаниями своими бездоказательными.
– Дык если на ребро он таки падает, то… – Дример ухмыльнулся, задумался и заковырял в дырочках на своей серой майке.
– О’кей, поймал, поймал! И я больше не буду! – сконфузился Слипер. – Всё тебе по правилам надо, всё по-честняку, да в военкомат первому с повесткой…
Жребий тем временем пасся вместе с Кусачепони на лесной опушке и помышлять не мог о вынашиваемых братьями планах относительно его бессовестного кидания. Он, правда, уже давно к киданиям этим привык. Ну кто ж виноват, что у него, у Жребия, такая неподходящая форма для этого занятия?
И всё ж его грела гордость, что не всяк в жизни становится компасом, да ещё и кармическим напрочь. Определять судьбы – это вам не галопом в калошах!
Он бы и рад был то копытами кверху свалиться, то носом в землю упасть, но каждый раз удивлённо замирал, лёжа на боку и упёршись рёбрами в опавшие листья. И наступал тот самый Противный Случай, о котором говорили братья перед очередным броском.
– Либо так, либо не ручаюсь! – горячился Слипер обычно.
– Если то – иначе всё, олух! В противном случае… – отвечал Дример и метал в небо Жребия.
Тот, тоскливо заржав, устремлялся к верхушкам деревьев и оттуда планировал, как мог, своими копытными ногами по ветвям вниз.
Бац!
– Противный Случай! – Жребий виновато косился на стоящих братьев, приминая рёбрами землю, и без того неплохо лежащую повсюду.
– А он злой? – испуганно мявкнула Терюська.
– Кто? – Я чуть не упал со стула. Увлёкся, понимаете ли, писательским делом…
– Ну как кто?! Противный Случай, конечно. Обычно ведь кто Противный, тот и злой! – авторитетно заявила Терюська, расфуфырив усы. А усы у неё странные-престранные. Закручены они в разные стороны и взлохмачены так, будто она только что встала с кровати. А кровать эта будто и вовсе не родная на поверку, и сейчас раннее-раннее утро после отменной вечеринки, на которой она была и сама не своя, а очень даже усатый по-жёсткому начальник какого-нибудь транспортного цеха. Ну а кто ещё у нас усы носит такие, как у Терюськи?
– Железная логика! Э-э-э, а вот мы ща поглядим! Что нам злого принесёт Случай тот Противный?
Ну, дык и стали собираться братья в дорогу к Эникам решать этническую проблему делёжки питания, пропорцию с тремя известными, но неизвестной четвёртой порцией. С одной стороны, было ясно, что война разгорелась из-за вареников этих несчастных, а с другой стороны – питаться всё равно нужно, а то сил не будет на войны. Парадокс на всё лицо! И хотелось бы, чтоб лицо это было к тому же и сытым.
– Объявляется сложное и непонятное положение! – гаркнул Дример в сторону окна, сложив руки рупором.
– Объявляется сложное и непонятное положение! – заржала в Лесу Кусачепони и понеслась с этим уржанием разносить его по Лесным сусекам и просекам.
– Куда пойдём-то? – Слипер вышел из Дома и вдохнул сладкий, с примесью туалетной воды «Живаньши», воздух Леса. Он напялил свои кислючие оранжевые штаны, красный анорак и закинул за спину почти всегда пустой жёлтый рюкзак с пометкой «на всякий случай».
– Туда и сюда! – ответил Дример из глубины коридора, роясь по углам в поисках своего головного защитного убора. – Как всегда.
– Грызлик, сидеть! Присесть! Да ёжкины кошки, ну привали ты задницу, не мельтеши в зрачках! – Слипер рявкнул на неопределённого роду и племени шавку, которая кружилась вокруг ног, сбивая его с толку. Она лаяла и радостно виляла хвостом, или чем-то-там-величиной-с-бублик-за-шесть-копеек.
– Разделимся. Я к Эникам. Ты к Беникам. А то, ёктить, сам разумеешь, – Дример укоризненно посмотрел на брата, договорив предложение чисто телепатически без надежды на обратную связь.
– Да прозрачно как Ясный Пень! – Слипер перекинул свой жёлтый рюкзак через плечо, плюнул дважды через него же и от нетерпения попрыгал на месте. – В общем, я пошёл. В целом, я проваливаю.
– Давай, только без фокусов! – Дример оправил серую свитерюжную кенгурятину с капюшоном и напялил-таки на голову дырявую шерстяную Шапку-Невредимку, от беспредельности и беспредела сохранившую не одну головушку в неприкосновенности музейной. – И без покусов желательно бы! – добавил он, кряхтя, зашаркав сандаликами в другую смутную сторону.
Вы спросите, откуда там, в Лесу, Шапки-Невредимки? А где им ещё и быть-то? Только в Лесу. Тут всем неучтённым и есть самое место. Оттого они здесь все добрые и спокойные, ибо место каждому тут изначально зарезервировано. Всем лишним и неучтённым прямая тропка сюда. Да и вообще всем сюда путёвка уже давно оплачена по месту жительства. Только почти все об этом не знают покудова, а коли и догадываются, то, как правило, уже поздняк пить «боржоми», ибо печени кулдык. Короче, всем добрым Шапкам тут самое место кочумать.
– Значит, тот, который Противный, – всё-таки не злой? Раз все добрые, и даже Шапки, – с надеждой вопросила Терюська.
– Железная логика! А вот ща и позырим! – Меня всерьёз понесло, и я ожесточённо стал дальше долбать тремя пальцами кнопки компьютера.
Дример шёл по тропинке, засунув руки в карманы широких грязно-лиственных штанов. На Шапке-Невредимке копился снующий в воздухе лесной мусор. Над головой шныряли Белки-Парашютяги и их юродные сёстры Белки-Дельтапланерюги. Тухленькое невзрачное солнце (или как оно там называлось) неохотно тащилось по небу, изнывая от скукоты. А может, это и была сама Скукота, прикинувшаяся солнцем. Заговорённые, говорливые и просто словоблудные грибы блудили по всему Лесу и много чего говорили не к месту в головушках у рискнувших вкусить эти самые грибцы. Пиная их и треща сучьями под ногами, Дример уверенно направлялся на восход солнца. Эники были где-то там.
– Где-то там, где-то там, там-тарам, тарам-там-там… – Братец довольно жмурился на солнечные зайчики, бликующие на листьях, и пыхтел самокруткой.
– Здоровье не бережёшь ни шиша! – говорил ему Слипер в было-бывалые времена.
Но Дример не хотел бросать пыхтение дымом и отвечал, напустив на себя пророческий вид:
– Закашляюсь как-нить, помру, и останешься один! У-у-у! В единочестве шевчуковском!
Словом да неделанием, бормоча приятности под нос и мурлыкая, Дример вышел на опушку. На ней, в середине почти правильного круга из земляных кочек, сидел громко нами вовсе недавно помянутый всуе Загрибука, великий и заумный. И слегка наморщенный. Насчёт великости я, конечно, немного погорячился. Росту в нём было не ахти. Шерсть всклокочена всеми местами. Уши прижаты. Хвостик беспокойно дёргался. Пухленькие бочка подрагивали. Розовый нос морщился от свойственной всем учёным высокомерности.