Любава сглотнула и потупилась:
– По делу…
– Сын, зачем смущаешь княжну? – забасил Громыхало, оттирая грязной тряпкой лоб. – Проходи, Любавушка, – расплылся широченной улыбкой в усы, – раз уж пришла. Сейчас Иванко тебе выкует какою-нибудь безделицу.
– Зачем мне безделица? – нахмурилась княжна. – Мне подковы для Буяна надобны.
Громыхало Митятич хмыкнул:
– Делова не по годам, красавица! – Задумчиво покосился на сына и опять на Любаву: – Пить хочешь?
Княжна смущённо кивнула, стараясь не пялиться на полуголого Иванко, ведь он, в отличие от отца, был без рубахи под передник.
Громыхало кивком сына отправил за водой, а сам в мешочек холщовый подковы складывать принялся. Обычно так давал, но видать не доверял сорвиголова-девице, пусть и младшей княжне рода Добродских.
– На, – протянул глиняную чашку Иванко, не сводя насмешливых глаз.
– Спасибо, – Любава хотела было взять, даже коснулась поверхности, как пальцы скользнули, да по пальцам Митятича мазнули. Отдёрнула руку, будто огнём обожглась. Вытаращилась испуганно на парнишку, краской предательской заливаясь, а потом от обиды, что повела себя, как дура, выхватила зло чашку и с жадностью припала к краю.
– Во как горло просушило, – ободряюще кивнул Громыхало, и вновь на сына зыркнул, но уже хмуро: – Ну-ка, неси амулет, который вчера мы с тобой отлили, – затянул покрепче мешочек, да княжне всучил.– Не потеряй!
– Спасибо, – благодарно кивнула Любава, и с ожиданием на Иванко уставилась. Уж очень хотелось увидеть, что такое кузнецы за амулет сотворили.
– Бать? – чуть настороженно протянул Митятич, но наткнувшись на категоричный взгляд родителя, послушно двинулся в дальний угол кузницы, где на полках ютились разные вещи, да на стенах утварь всякая была подвешена.
– Держи, – Иванко в руку вложил прохладную подвеску с кожаным шнурком. Любава непонимающе уставилась на серебряный амулет – овальный, с рунами, а посреди камень выпуклый.
– Соколиный глаз, – пояснил Иванко.
– А руны что значат?
– Что Сокол за тобой следит, оберегает как свою… птицу Феникс.
Любава с ещё большим недоумением стала рассматривать амулет.
Иванко воздел глаза к небу, мол, ну сколько можно. Махом забрал подарок и повязал на девичьей шее.
– Не снимай его, – тихо и наставительно. – Амулет заколдованный! – вот теперь его губы дрогнули в очаровательной улыбке, – не потеряешь – принесёт удачу в любви…
– Иванко! – недовольно окликнул сына Громыхало. – Не морочь княжне голову.
Но слово – не воробей… Уже было сказано. И Любава поверила, как поверила голубым смеющимся глазам, проказливо изогнутому рту, таинственно шепнувшему:
– Сегодня вечером игра намечена. «Дружина-разбойники»… Обязательно возьму бесстрашную птичку в свою команду.
Сердце затопила блаженная нега, в голове кроме сладкой чепухи ничего больше не задержалось. И уже вечером Любава стояла и внимательно слушала правила игры, в которую её никогда не брали. Мужское дело, да и девицы все как одна – медленные, глупые, неповоротливые, плаксивые…
Впервые ей позволили быть частью команды, и это была полностью заслуга Иванко. В глазах княжны Митятич сиял не хуже начищенного медного таза.
Потому только услыхала: «Любава с нами!» – и всё остальное уже было неважно. Хлопала восторженно глазищами и точно знала, что никто не посмеет возразить Иванко и даже недовольного взгляда никто не бросит.
Как и следовало ожидать, остальные кивнули удрученно, понимая, какой обузой обзавелись.
– Любав, – Иванко чуть притормозил княжну за плечо, когда она собиралась найти место укрытия. Заглянул лучистыми глазами в её: – Прятаться можно вот до тех столбов, видишь? – коротко указал на два огромных каменных изваяния. Поговаривали, что появились они в старо-давние время – подарок от самих богов культа забытого за дела их нехорошие. И теперь только ветер ведал тайну тех столбов, заунывно протягивая песни меж ними.
– Переходить границу нельзя! – жест перстом, но не сурово, а скорее так, будто волновался, кабы с княжной чего не приключилось недоброго. Любава прикусила губу и рьяно кивнула. – И это… – вновь заставило повернуться, – ежели кто обидит, – глаза в глаза, – ты только кликни, я им… – и Иванко кулаком увесистым качнул, грозя неизвестному обидчику.
Такое тепло разлилось в груди Любавы, что сама от себя не ожидая, порывисто обняла вмиг застывшего Иванко, а потом устыдилась несдержанности своей и в кусты юркнула, прячась.
Правда, обнаружили её дружинники первой, уж очень ярко отливала почти красным цветом понёва княжны. Она ж… принарядилась для кузнеца, глаз хотела порадовать.
Потому Любава рванула из укрытия со всех ног, боясь подвести команду, а дружинники, улюлюкая, подгоняли следом. Притопила так, что не заметила, как отстали от неё мальчишки. Лишь грохот сердца слушала, да ветер, бьющий в лицо.
Как оказалась на верхушке самого высокого каменного столба – не поняла. Вот только залезть – залезла, поймать – не поймали, а спуститься княжна уже не могла.
С нескрываемым ужасом таращилась вниз, судорожно цепляясь руками и ногами за холодный камень, ненасытно забирающий тепло княжны.
– Ого, – раздался девичий хохоток со стороны. Любава испуганно метнула взгляд на девицу примерно её возраста. Новенькая в землях батюшки. С отцом своим, боярином, Степаном Радеевичем, прибыла из дальнего княжества, потому чуть отличалась от местных. Тёмным отливом волос, зеленью глаз, прямым носом. – Высоко сидишь, далеко глядишь, – прыснула боярыня, сгибаясь пополам.
– Далече некоторых, – насупилась Любава, взглядом обшарив округу. Увидала, что мальчишки подбирались, крадучись, но не к ней, а к одному из своих, продолжая играть в «дружинных и разбойников». И до того обидно стало, и за себя и за глупость ситуации, что сузила глаза: – Далече настолько, что вижу, как медведь бурый за спиной твоей крадётся. Вот-вот на полянку выскочит и кивнула для убедительности.
Ахнула боярышня-насмешница, обернулась, косами по воздуху взметнув. И тут, как на руку, Добротко, толстяк-отрок, с рыком на Витяську-тощатика накинулся, в капкан рук ловя.
Рыку Добротко вторил визг наглой боярышни. Девица с такой расторопностью на соседний столб взобралась, что Любава от удивления едва не свалилась со своего.
Уставились друг на друга, жадно воздух глотая, а затем расхохотались над дуростью обеих.
– И что, не было бурого? – только чуть успокоились девицы, принялась озираться боярышня.
– Неа, – мотнула головой Любава.
– Ну дала, – крякнула девица. – Развела… стало быть.
– Угу, развела, – поддакнула княжна.
– Ладно, – поджала губы боярышня. – Давай спускаться что ли…
– Давай, – улыбнулась Любава, но даже не шелохнулась, ожидая прыти от незнакомки.
Девица глянула вниз, втянула воздух поглубже:
– Не могу, – выдохнула так, будто спрыгнуть собиралась… мыслями сиганула, а бренное тело на месте осталось.
– Во-во, – поддакнула понимающе Любава.
– Эй, красно-девицы, – насмешливо посматривая на Любаву и боярышню, Иванко в окружении нескольких мальчишек спокойно приблизился к столбам, – и долго вы там сидеть будете? Слезайте! – мотнул головой.
Девчонки угрюмо переглянулись и тяжко вздохнули:
– Не можем, – хором получилось, отчего княжна и боярышня вновь уставились друг на друга. – Мы – боимся!.. – признались стыдливо.
Вот тогда Любава и узнала, насколько богат язык Иванко. До сего момента она свято верила в его удивительное умение говорить не как простые холопы, а воспитанно, заменяя бранные слова более мягкими… Но чего нельзя не отдать – его не портило сие познание, а как он уместно применял каждое… Прям заслушалась – уж очень ярко звучало и красочно.
– Курицы безмозглые, – чертыхнулся напоследок от бессилия.
Любава губы обиженно поджала и гордо подбородок вздёрнула:
– Сам такой! Гусь неощипанный!
– Пф! – хрюкнула боярышня, но так резво, что тотчас взвизгнула, чуть не рухнув со столба.
Иванко ещё что-то желал бросить в ответ, но лишь раздосадованно отмахнулся.
– И чё делать? – нахмурился Добротко, нарушив повисшее молчание.
– За лестницей сбегать? – предположил осторожно Гаврилка.
– Угу, – скривился Афоня. – Покуда дотащишь, ночь наступит…
– Да и как незаметно уволочь? – поддакнул Радька. – Кто увидит – вопросов не оберёмся.
– Во-во, – Борила зло метнул взгляд на девиц. – А как прознают, что младшая княжна на столбу сиднем высиживает – огребём – мамка не горюй!
– Так, – почесал затылок Митятич, – сам за каждой полезу, – рассудил задумчиво и тут же девицам: – Руками меня не хватать, не мельтешить и молчать! – грозно и пальцем на каждую. – Первую буду снимать тебя, ткнул на боярышню.
– Я первая забралась, меня и надобно первой снимать, – возразила Любава.
– А за то, что языком мелешь много – посидишь чутка больше!
Любава хотела руки на груди скрестить, выражая всем видом оскорблённую честь, но усидеть без страховки было страшнее – вот и вышло нелепое телепание, которое тотчас насмешило всех. И до того скверно стало княжне, что всхлипнула, к стыду признавая, что рева под стать другим девчонкам, хотя до сего момента упиралась – не такая!
Иванко в пару рывков оказался на соседнем столбе, точно хомутами, руками и ногами обвивая каменное изваяние.
– На спину перебирайся, – кивнул боярышне. Она несколько секунд ёрзала, охала, губы кусала, пока карабкалась, ноги перекидывала, за голову Иванко подол рубахи зацепила. Тут уж и Любава смехом разошлась. И смех и грех! Стыдоба…
Митятич сквозь зубы прорычал:
– Да, правильно, угробь нас обоих!
– Да не специально я, – проворчала девица, смахивая ткань с лица Иванко, от усердия язык вытащив.
Нужно отдать должное, только боярышня справилась, руками и ногами обхватила парня, он проворно спустился. Недовольно головой мотнул, вперил хмурый взгляд на Любаву, и к ней пополз…
– Ну, что глаза ломаешь? – сузил свои голубые и такие морозные сейчас, будто обвинял во всех неприятностях. – Забирайся…
Можно и поартачиться для виду, но сидеть на верхушке камня жутко неудобно, страшно, да и вечерело уже, а по осени… темень быстро набегала.
– Не трусь, не уроню… Ежели сама не сиганёшь, – добавил со смешком, мазнув колючим взглядом.
Не стоило брать на слабо! Любава расторопно перебралась на спину Митятича, отметив, как приятно от него веяло жаром. По коже мурашки понеслись, тело ватным стало.
Зажмурилась, ощутив, как мышцы кузнеца вздулись от напряжения.
– Держись крепко, – шикнул через плечо Иванко, и княжна вцепилась сильнее. – Задушишь, – сипло процедил Митятич, осторожно спускаясь по столбу. Любава постаралась ослабить хватку, но от страха всё равно глаза закрыла.
– Мелкая, ты там заснула, что ли? – заставил вынырнуть из темноты мягкий голос Иванко.
Ой-ёй! Княжна очнулась – Иванко уже на земле, а она до сих пор на нём. Быстро спустилась, одёрнула рубаху, понёву.
А потом мальчишки окружили и стали наперебой расспрашивать, как там наверху. Они-то сами ни разу…
Любава голову задрала, преисполненная гордостью:
– Сползайте – узнаете!..
Парни разочарованно заскулили, но их аппетит решила утолить боярышня. В красках принялась описывать ощущения и вид. Что конечно подкупило мальчишек, и они возле неё жались, точно преданные псы.
Несомненно, героем был Иванко… и Любава себе призналась, что влюбилась раз и навсегда… бесповоротно. Но как девица княжеских кровей, ни за что не скажет об этом какому-то сыну кузнеца! Пусть он влюбляется! Пусть он бегает! И впредь спасает, раз так понравилось…
– Давай дружить, – боярышня протянула ладонь, когда уже вернулись в хоромины, а толпа мальчишек восвояси разбежалась, – ты ничего так, смелая, только трусиха немного.
– И ты тоже, – ещё раздумывая, обидеться али нет, брякнула Любава, а потом ответила рукопожатием, – а дружить не против. Ты – смешная!..
– Сама ты – смешная! – и тут же без перехода: – Ты и правда княжна?
– Угу, – досадливо скривила личико Любава, с тоской прикидывая, как быстро новенькая испугается и будет по углам шарахаться.
Так все делали… Общались, но при ней не сплетничали. Играли, но не дурачились. Не прогоняли, но избегали… Все понимали, что дружить с княжной – опасно. Пока мелкая – одно, а как вырастет… кто ведал, какая дурь втемяшится. Обид накопит, а потом – головы с плеч полетят.
Нет, Любава верила в себя – она не станет кровожадной и безрассудной, злопамятной и циничной. Но и клясться, что останется такой же, как сейчас – не взялась бы. Время… оно многое меняло, расставляло по своим местами. И ежели сейчас мальчишки могли её дёрнуть за косу, толкнуть или гадость сказануть, то уже через несколько годков… Это может быть чревато.
– Что-то не очень похожа! – новенькая критически окинула взглядом Любаву.
– Я вообще-то вылитая бабка! – не без гордости подбоченилась княжна. – Поэтому, ещё как похожа! Ну, а ты на кого?
– Ежели верить батюшке, на соседа, – призналась боярышня кисло. – А ежели матушке, – тут она тоже скривилась, – на анчутку лесную!
– Да ты что? – ахнула Любава, расплываясь в лучезарной улыбке. – Тогда, – поклон изобразила, – здравствуй, сестрица по несчастью.
– Что? – неверяще выпучила зелёные глазищи боярыня. – И тебя тоже?
– А то, – отмахнулась легкомысленно Любава. – На дню по три раза, а того и гляди – больше…
– Ну, раз мы обе анчутки, то давай дружить, – расхохоталась боярышня. – Кстати, меня Боянка зовут.
– А меня Любава…
Глава 7
5 лет назад
Любава Добродская
Любава, подперев кулаком подбородок, смотрела на улицу из окна своей комнаты в женской части терема. И если лицом оставалась спокойной, то тело жило своей жизнью – ноги так и мечтали пуститься в пляс, потому княжна тоскливым взглядом окидывала площадку под окнами, при этом виляя задом, да отбивая ритм, который с утра крутился в голове.
В свои двенадцать она оставалась всё таким же сорванцом, и если бы не косы, толстыми канатами ниспадающие до талии, то княжну можно было принять за непоседливого отрока – глаза светились озорством, руки были в царапинах, а коленки сбиты в кровь.
– Иванко, – вспыхнула счастьем, увидав проходившего мимо Митятича, – возьмёшь меня сегодня на рыбалку? – с мольбой уставилась на сына кузнеца, перевешиваясь через раму. На самом деле, только его и ждала! Только его и высматривала. Он поутру с мечом, как и остальные младшие дружинные тренировался на ристалище, а потом… пропал… Куда ушёл, не углядела, потому и караулила у окна.
Сильно возмужавший за последнее время, Иванко вскинул голову и невесело усмехнулся:
– Не бабское то дело, – да и голос сломался, теперь уже басовито отзывался. Нет, голос у Митятича мог и дать петуха, потому Иванко больше отмалчивался. Но сейчас вышло именно по-взрослому, по-мужски, солидно.
Да и вообще, он уже считал себя взрослым, и возиться с малявками, как выражался сам, не желал. Тем более с малявкой-княжной!
– Ну, Иванко, – заканючила Любава, едва не пуская слезу. – Я удочки приготовила. Мух поймала, а Петьке велела червяков накопать… Да и с утра уже сбегала рыбу прикормила, так что ловить будет одно удовольствие.
Взгляд Иванко смягчился. Как бы от неё ни отбрыкивался – княжна была его слабостью. Он жутко стеснялся этого, тщательно скрывал чувства, но было что-то в ней…
– Вот и молодец! – похвалил благосклонно. – Спасибо за работу, но на рыбалку не возьму! – отмахнулся категорично. – Иди, девичьим делом займись – вышивай, – торопливо отвернулся и быстро зашагал прочь.
Любава аж задохнулась от негодования!
Зло стукнула ладошкой по подоконнику, крутанулась на каблучках сапожек и стремглав бросилась прочь из комнаты, в дверях едва не сшибив дородную Глафиру.
– Ты куда? – лишь успела всплеснуть пухлыми руками нянька.
– Гулять, – ярусом ниже, цокая по ступеням, крикнула Любава, не сбавляя скорости. Прямо с веранды сиганула в клумбу с недавно распустившимися цветами. Воровато оглядевшись по сторонам, не увидал ли кто её бесчинства, и убедившись – никто, – погнала вслед за Иванко. Правда, далеко убежать не получилось – уже на углу следующей хоромины её затормозил голос подруги.