Теперь уже Шарлотта взяла ладошку сестры в свою руку и сжала ее затянутые в перчатку пальчики.
– А может быть, и нет, Энн, – сказала она. – Может быть, ты сказала как раз то, что было необходимо. Давай сделаем свою жизнь шире; это все, чего я хочу. Я хочу оставить на этой земле след, пусть незначительный.
– Я знала! – услышали они голос Эмили, который доносился с поляны впереди. – Я знала, что я права, сестры! Подойдите сюда, и вы увидите доказательства смерти Элизабет Честер.
Глава 7. Энн
Эмили отошла в сторону и слегка театральным жестом показала Шарлотте и Энн на обугленное круглое пятно на земле.
Энн внимательно оглядела открывшуюся перед ними сцену. Костер горел здесь совсем недавно, кольцо серого пепла окружало черное пятно там, где огонь спалил траву, и даже ветви ближних деревьев местами тоже закоптились и потемнели.
– Это и есть место, где стояли цыгане? – спросила Энн. – Так близко к главным лужайкам?
– Нет, вряд ли, – ответила Эмили. – Кострище совсем рядом с деревьями, но никаких следов лагеря поблизости нет. Ни отпечатков копыт, ни рытвин от колес.
Жечь в таком месте палую листву и другой садовый мусор тоже вряд ли станут, подумала Энн, ведь за костром придется все время присматривать, иначе загорится лес вокруг, но и полностью исключить такую возможность тоже нельзя – так какой же смысл видит в кострище Эмили?
– Здесь что-то горело, – сказала Шарлотта, нетерпеливо пожав плечами. – И что с того?
– Что с того? – возмущенно выдохнула Эмили. – Да все с того, Шарлотта. Если бы вы с Энн слушали меня там, в лесу, а не болтали всю дорогу, как идиотки, то сами бы все увидели.
– Будь добра, перестань говорить загадками и объясни лучше нам, что это, по-твоему, такое? – с большой долей высокомерия обратилась к ней Шарлотта. Между сестрами часто так бывало; с годами Энн к этому привыкла. Шарлотта и Эмили очень любили друг друга, доверяли друг другу, черпали друг в друге вдохновение и поддержку и в то же время раздражали друг друга до невозможности, причем совсем не редко.
– Хорошо, слушай, но только внимательно, и думай, – отозвалась Эмили. – Думай о том, что нам уже известно о Честер Грейндж. Это большой дом, в котором живут всего шестеро: два мальчика, один из которых еще младенец, одна гувернантка, одна экономка, до недавнего времени одна жена и всего один мужчина. Честер – единственный взрослый мужчина, который обитает здесь постоянно, вот почему, обнаружив в подлеске следы больших мужских сапог, невольно приходишь к мысли, что их оставил либо он, либо какой-то незнакомец.
– Только очень наивный человек может решить, что Честер не нанимает людей со стороны, чтобы поддерживать хотя бы в относительном порядке такое большое поместье, – бросила сестре Шарлотта.
– Ты что, не заметила, каким неухоженным и запущенным выглядит здешний сад, Шарлотта? – фыркнула Эмили. – И вообще, опусти глаза, и ты увидишь, что мужские следы повсеместно окружены отпечатками лап – вот, видишь? – и Эмили, забыв о своих юбках, плюхнулась на колени в самую грязь и приложила не защищенную перчаткой ладонь к земле рядом с одним из отпечатков. – Видишь, какие они крупные по сравнению с моей рукой и как глубоко вошли в землю? Это тебе не шавка какая-нибудь, из тех, с какими охотятся на кроликов егеря и браконьеры. Этот след оставила лапа крупного благородного зверя, причем все следы разные, а значит, зверей было несколько. Шарлотта, это же очевидно – одинокий мужчина в сопровождении своры собак открыто оставляет следы. Разве не ясно, что именно Честер разжег здесь костер?
– Конечно, ясно, – раздраженно бросила Шарлотта. – Мне совершенно ясно, что с тех пор, как из дома исчезла миссис Честер, мужчина с собаками бродил по своей земле и побывал здесь. Это очевидно, но отнюдь не преступно.
– О дорогая Шарлотта, – глаза Эмили вспыхнули, – мне кажется, что природа совершенно обделила тебя детективным даром.
– Так объясни нам тогда, Эмили, – торопливо вмешалась Энн, не давая старшей сестре найтись с убийственным ответом. – Ты такая умная, а мне не терпится послушать, что ты еще узнала.
– Вообще-то я многое узнала с тех пор, как мы повстречали мистера Честера, причем кое-что из этого он сообщил нам сам – например, что его собаки приучены поднимать тревогу и бросаться на любого нарушителя границ его собственности, – сказала Эмили. – Но если тело Элизабет Честер вынес из дому посторонний, то почему сторожевые псы Честера не лаяли и не остановили злодея? Очевидно, что ответов на этот вопрос может быть только два: либо он заблуждается насчет характера своих собак, либо в ту ночь никто не бродил по землям Честер Грейндж, кроме одного человека – хозяина.
– Это верно. – Энн повернулась к Шарлотте и увидела, что в той любопытство борется с раздражением. – Честер хвалился их злобностью – как могли такие псы не остановить любого злоумышленника или хотя бы оповестить о его появлении громким лаем?
– Ночью была гроза, помните? – сказала Шарлотта. – Может быть, псы и лаяли, но из-за грома и дождя их никто не слышал.
– И это тоже верно, – подтвердила Энн и посмотрела на Эмили, слегка разведя руками, точно извиняясь. – Как верно и то, что следы должны были появиться здесь уже после грозы, иначе их размыло бы дождем.
– Ладно, пусть так, но разве в огромном пустом доме негде было спрятать тело, чтобы потом принести его сюда и здесь от него избавиться? – И Эмили покивала так выразительно, словно для нее только что высказанная теория уже обрела материальность факта.
– Эмили, на чем основаны твои предположения? – задала вопрос Шарлотта.
– На том, что я здесь вижу. – Протянув руку, Эмили выудила из пепла нечто обугленное до неузнаваемости. – Вот доказательство того, что на этом костре было сожжено тело. Осматривая пепел, я нашла это – фрагмент кости. Судя по ее толщине и изгибу, это ребро.
– Неужели человеческое? – ахнула Шарлотта и шагнула поближе, чтобы лучше рассмотреть находку. Энн, наоборот, отпрянула и отвернулась. Может, сестер и не смущало то, что Эмили, возможно, держала в руке частичку мертвой женщины, но Энн не ощущала такой же бесстрастности в себе. Мысль о том, что этот кусочек мог оказаться частью той, чьей рукой были нарисованы чудесные детские портреты, вызывала у нее что-то похожее на тошноту. Бедняжка Элизабет Честер, неужели и впрямь таков был ее конец: ее швырнули в огонь и сожгли, как мусор, и ни следа ее жизни не осталось на земле?
– Я, конечно, не могу утверждать, что эта кость именно человеческая, – признала Эмили, сосредоточенно глядя на объект у себя в руке. – Чтобы подтвердить это или опровергнуть, нужен взгляд эксперта, а не мой. Но зачем, скажите, кому-то понадобилось сжигать тело другого существа здесь, посреди леса?
– Вполне уместный вопрос, – сказала Шарлотта, – но не кажется ли вам, что если мы нашли это свидетельство, то его мог отыскать и констебль, и вообще кто угодно?
– В том-то и дело, что его никто не искал, Шарлотта, – удрученно ответила Эмили. – Никто, кроме меня – нас, – и уж тем более не констебль, который вместо того, чтобы заниматься наиболее очевидным подозреваемым, отправился куда-то догонять бродяг. Чьих следов, кстати говоря, я тут нигде не вижу.
– Здесь их, может быть, и нет, но не забывай, Мэтти ведь говорила, что Честер владеет многими акрами земли, – напомнила Энн сестре, которая, покинув обугленное пятно, подошла к дереву, приподняла его надломленную ветку и теперь показывала ее Энн.
– А посмотри, как здесь много примятых и поломанных веток, вроде этой, – сказала она. – И все на высоте плеча рослого мужчины – как будто кто-то прошел здесь, неся на плече что-то тяжелое и длинное; почему этим мужчиной не мог быть Роберт Честер, который нес тело жены?
И Эмили обвела поляну театральным жестом, точно призывая сестер увидеть то, что было очевидно ей, но кто же верит Эмили? Она человек крайностей, ей либо одно, либо другое, а уж если она что вобьет себе в голову, то придется немало потрудиться, чтобы заставить ее разувериться в этом.
– Дорогая, я понимаю, что ты хочешь сказать, и считаю, что теоретически это очень возможно, – осторожно начала Энн. – Однако не кажется ли тебе, что задача детектива – не подгонять факты под уже сложившуюся теорию, а строить теорию на основе имеющихся фактов? К тому же я не считаю, что собранного нами достаточно, чтобы прийти к каким-то определенным выводам.
– Энн права, – согласилась Шарлотта. – Нам надо…
– Шарлотта, кто ты такая, чтобы судить, что нам надо и чего не надо? – начала Эмили.
Сестры затеяли перебранку, а Энн, распустив ленты капора так, чтобы свежий лесной воздух холодил ей щеки, повернулась к ним спиной и сделала несколько шагов по тропе, которая привела их сюда. Девушка внимательно всматривалась в обступившие ее деревья и кусты – действительно, их нижние ветви во многих местах были заломлены и примяты в одном направлении, образуя полосу, которая тянулась отсюда и до входа в лес – не слишком заметная, но все же вполне видимая, если приглядеться.
Энн не знала, что заставило ее вернуться к мрачному кругу пепла на поляне, но, снова оказавшись рядом с ним, она заметила у самой кромки опаленной травы маленький предмет, одиноко черневший на фоне зеленой летней травы. Энн наклонилась и подняла его, не успев даже спросить себя, что он здесь делает, такой чуждый всему вокруг. Но, едва коснувшись его пальцами, Энн поняла, что это, и почувствовала, как ее сердце наполнилось тоской и ужасом.
– Зуб. – Энн едва нашла в себе силы, чтобы произнести это слово вслух, но сестры продолжали ссориться, не слыша ее. Пришлось повысить голос.
– Зуб, я нашла зуб, – сказала она, завладевая наконец их вниманием.
Предмет был черным от огня, и все-таки было ясно, что это именно зуб. Сестры подошли ближе и с мрачными лицами склонились над протянутой ладонью Энн.
– Я думаю, все согласятся с тем, что мы и без эксперта можем определить этот зуб как человеческий, – сказала Эмили. – И, следовательно, другие найденные нами останки тоже принадлежат человеку.
– О боже, – Шарлотта прикрыла рот ладонью, – но это… это отвратительно. Бедная, бедная молодая женщина. Что нам делать?
– Садиться и подводить итоги, – спокойно ответила Энн, ничем не выдав той бури, которая бушевала у нее в душе. – Надо еще раз взвесить все найденные нами доказательства, составить план и наметить, какие шаги мы можем предпринять в ближайшее время, дорогая Шарлотта. Нам нельзя ошибиться, ведь тогда мы не поможем Элизабет и Мэтти, а от кого им ждать помощи, если не от нас?
Глава 8. Эмили
Выпив чаю в кабинете папа́, сестры извинились и вышли, как делали всегда. Они не рассказали ему о том, что подозревают Роберта Честера в убийстве и ведут по этому поводу расследование, хотя скрывать это от него также не входило в их намерения.
В их доме так повелось, что пока папа́ читал, работал над проповедью или писал письма, предлагая свою скромную помощь больным и несчастным – а таких в Хоэрте всегда было немало, – его дочери удалялись в уютную, хотя и тускловато освещенную столовую и там тоже садились за письмо: проверяли идеи, составляли комбинации слов, испытывая их на выразительность, но ни одна из них еще не достигла результата, который удовлетворил бы ее полностью.
Энн часто рисовала или работала над стихами, которые начала писать еще в Торп Грин, Шарлотта то бралась за перо и лихорадочно что-то записывала, то снова отбрасывала его и подолгу сидела, с несчастным видом глядя в окно, – наверняка тосковала по этому болвану, месье Эгеру из Брюсселя. Что она в нем находила – и, видимо, находит сейчас, – Эмили никогда не могла понять. Учитель был тщедушным мужчинкой, напрочь лишенным смелости и задора, зато исполненным такого тщеславия и самодовольства, что трудно было понять, как они умещаются в скромную дистанцию, которая отделяла его скошенную макушку от каблуков ботинок. Но в этом была вся Шарлотта, ее дорогая сестра; ей непременно нужно было любить самой и нужно было, чтобы в нее влюблялись другие, она не мыслила себе жизни без этого. Эмили протянула руку, почесала пса за ухом, улыбнулась, чувствуя, как он тычется головой ей в ладонь, и порадовалась, что никогда в жизни не была влюблена и даже не мечтала влюбиться. Жить в этом доме, на этой земле, в окружении животных и созданий ее собственной фантазии – вот все, что ей было нужно для счастья. В этом крылось их коренное различие с Шарлоттой. Пока они учились в Брюсселе, Эгер пару раз улыбнулся Шарлотте, назвал ее умной, и этого было достаточно, чтобы она влюбилась в него по уши. Влюбившись, Шарлотта потеряла себя, и, как считала Эмили, была еще очень далека от того, чтобы вернуться к себе снова.
Шарлотта видела себя лишь через одобрение других; Эмили всегда была самодостаточна.
Однако в тот вечер, хотя последние лучи летнего солнышка еще румянили серебристый небосклон, наполняя комнату мягким золотисто-розовым сиянием, никто из них не писал и не смотрел задумчиво в окно, только Энн рисовала. Все вместе они размышляли над тем, в каком направлении им двигаться дальше и на что решиться.
– Раз уж нельзя положиться на служителей закона в Китли, то, может быть, обратиться в Брадфорд? – предложила Шарлотта, затачивая карандаш фруктовым ножом с ручкой из слоновой кости. – А если не в Брадфорд, то в Лидс. Элизабет Честер оттуда родом, ее семья весьма влиятельна в тех местах – вряд ли родители допустят, чтобы их дочь пропала без вести и по этому поводу не было произведено никакого следствия.
– Однако уже два дня, как ее нет, – сказала Энн. – А они до сих пор не приехали, и Честер запретил отпускать к ним детей. Местные новости распространяются быстро, однако до Лидса день пути, и если Честер ничего им не сообщил, то они, возможно, еще не знают, что она пропала.
– Было бы крайне подозрительно, если бы он не известил родителей о том, что случилось с их дочерью, – задумчиво сказала Эмили. – И Честер сам это понял бы.
– Дело в том, – сказала Энн, – что содержимого этого ящика недостаточно, нам нужно больше. – Эмили заметила, что сестра избегает прямо глядеть на ящичек из-под чая, который она поставила посреди стола: в хоршенькой деревянной коробочке был не чай, а фрагмент неизвестной кости, галька и человеческий зуб. Эмили находила в высшей степени желательным и разумным хранить все собранные ими улики вместе и на виду, так, чтобы они помогали им в их размышлениях, однако она знала, что, когда на ящик смотрела Энн, она видела в нем не просто ключи к разгадке преступления, но фрагменты некогда живого человека, чья жизнь оборвалась так трагически и внезапно. Сжалившись над чувствительностью сестры, Эмили захлопнула крышку.
– Мы полагаем, что нам удалось выяснить некоторые обстоятельства убийства, – задумчиво продолжала она, – но мы до сих пор даже не задавались вопросом – почему? Что могло подтолкнуть Роберта Честера к убийству молодой жены и матери своих детей? Что вообще может толкнуть человека на такой поступок?
– Вряд ли это была алчность, – предположила Шарлотта. – Честер состоятельный человек, он владеет почти всей землей вокруг Честер Грейндж.
– Тогда это могла быть ревность, – сказала Энн и опустила глаза. Ей явно было неловко от того, что она собиралась сказать.
– В чем дело, Энн? – насторожилась Эмили. – Говори.
– Я видела мужчину, когда тот бесновался от ярости и ревности так, что наверняка убил бы обидчика, будь у него хотя бы малейший шанс. Мистер Робинсон, когда он узнал, что произошло между его женой и нашим братом в Торп Грин… Как он бранился тогда… – Эмили наблюдала за тем, как напряглось лицо Энн, пока та заново переживала воспоминания о жестоком унижении, которое ей пришлось пережить, когда тень позора легла на ее собственную репутацию из-за того, что натворили ее брат и та женщина… – Его чуть удар тогда не хватил. И, я уверена, попадись ему тогда на глаза Бренуэлл, он бы его изувечил.