– Эдриен?
– Просто вылезай из машины. Прошу тебя.
Она подумывала, не поспорить ли, но к чему это приведет?
– Ладно, Эдриен. – Перекинула ноги в жар за пределами машины. – Дай мне знать, если вдруг передумаешь.
* * *
Отходя от Эдриена, посреди стоянки Элизабет наткнулась на Бекетта. Стоящие у него за спиной набились в седан, который развернулся прямо через сплошную линию и во весь дух погнал в сторону тюрьмы. Она узнала лицо в боковом стекле – знакомый профиль мелькнул было и тут же исчез.
– Это начальник тюрьмы?
– Да.
– Что ему было надо?
Бекетт долгим взглядом проследил за машиной, недобро прищурившись.
– Услышал про стрельбу и понял, что в этом замешан кто-то из его подопечных.
– Вы поцапались?
– Да.
– Насчет чего?
– Насчет того, что нехрен ему делать на моем месте преступления!
– Не кипятись, Чарли. Я просто спросила.
– Ну да… Конечно… Прости. Узнала что-нибудь у Эдриена?
– Он подтверждает рассказ бармена. Гидеон явился мстить. Конрой стрелял в мальчишку, чтобы спасти жизнь Эдриена.
– Вот черт… Жестко. Жаль, что так вышло.
– Что ты собираешься с ним делать?
– С Эдриеном-то? Снять показания. И отпустить к чертовой матери.
– А отец Гидеона в курсе?
– Мы его пока не нашли.
– Я это сделаю.
– Да это же конченый алкаш, а в окру́ге полным-полно всяких гадюшников! Кто знает, под какой камень он забился именно сегодня?
– Я его разыщу.
– Скажи мне, где он, по-твоему, может быть, и я отправлю туда патрульных.
Элизабет помотала головой.
– Мы говорим про Гидеона. Его отец должен быть с ним, когда тот очнется.
– Его отец – это конченый гондон, который за всю свою жизнь и палец о палец ради парня не ударил!
– Тем не менее, лучше я сама его разыщу. Это личное, Чарли. Сам понимаешь.
– У тебя через три часа допрос в полиции штата!
– Сказала, что разыщу – значит, разыщу.
– Ладно. Хорошо. Конечно. Как знаешь. – Бекетт был зол, но, похоже, как и все остальные вокруг. – У тебя три часа.
– Заметано.
– Смотри не опоздай.
Не опоздай? Это уже как выйдет. Элизабет даже не была уверена, что вообще там появится.
Плюхнувшись в машину, она подумала, что наконец-то всё. Но Бекетт заполнил собой боковое окно, прежде чем она успела включить передачу. Просунулся внутрь, словно опухший в своем тесном костюме. Она заметила царапины на его обручальном кольце, ощутила запах шампуня, судя по всему, шампуня жены. Все в нем было обстоятельным и основательным – взгляд, голос…
– Ты вляпалась непонятно во что, – веско произнес он. – И я это чую. Ченнинг и тот подвал, копы из штата и Эдриен… Черт, кровь этого парнишки даже не успела высохнуть!
– Я знаю, что делаю, Чарли.
– Знаю, что знаешь!
– Что ты пытаешься сказать?
– Я пытаюсь сказать, что люди не способны мыслить связно, когда попадают в серьезный переплет. Это вполне нормально, даже для копов. Просто не хочу, чтобы ты отмочила какую-нибудь глупость.
– Типа чего?
– Плохие люди. Темные места.
Он пытался помочь, но это было как раз то, что сейчас и определяло границы собственного мира Элизабет – плохие люди и те вещи, что творятся в темных местах.
* * *
Поглядывая на тюрьму, которая маячила уже в зеркале заднего вида, Элизабет не спеша покатила к городу. Ей хотелось хотя бы нескольких минут тишины и спокойствия, но мысли о Гидеоне на операционном столе делали это невозможным. Тридцать второй – не слишком крупный калибр, но ведь и мальчишка еще совсем маленький. Винила ли она Натана Конроя за тот выстрел? Нет. Вряд ли. Винила ли Эдриена? И как насчет самой себя?
Элизабет мысленно нарисовала себе мать Гидеона такой, какой та была – высокую, ясноглазую и элегантную, – а потом представила ее сына, выжидающего в темноте с револьвером в кармане. Где он его взял, как добрался до бара? Пешком? На попутках? Это револьвер его отца? Господи, неужели он и впрямь планировал убить человека? От подобных мыслей реально кружилась голова – хотя, может, то была просто запоздалая реакция на вид крови парнишки, или на то, что она выпила три чашки кофе после двух дней без крошки во рту, или все из-за того, что за последние шестьдесят часов удалось поспать от силы шесть? Сбавив ход у реки, Элизабет съехала на обочину и позвонила в больницу, чтобы узнать о состоянии Гидеона.
– Вы родственница? – поинтересовались у нее.
– Я из полиции.
– Подождите, сейчас переключу на хирургию.
Элизабет стала ждать, бездумно глядя на воду. Она выросла возле этой реки и знала все ее настроения: мягко скользит в августе, мчится и клокочет пенными бурунами под зимним порывистым ветром… Иногда она брала Гидеона с собой на рыбалку, и это было их собственное место, их собственная фишка. Но сегодня река казалась какой-то другой. Элизабет не видела ни платанов, ни ив, ни ряби, вызванной течением. Видела лишь уходящую вдаль резаную рану в красноватой земле.
– Это вы спрашивали про Гидеона Стрэнджа?
Элизабет опять разыграла свою полицейскую карту и быстро получила всю имеющуюся информацию. «Все еще на операционном столе. Прогнозы делать пока рано».
– Спасибо, – поблагодарила она, после чего пересекла реку, даже ни разу не глянув вниз.
* * *
Ушло двадцать минут, чтобы добраться до заброшенной и всеми позабытой стороны бытия – семимильного отрезка дороги, который начинался пустыми витринами и заканчивался полуразвалившимися заводами и фабриками, разменявшими уже вторую сотню лет. Текстильная индустрия оказалась в полном забросе еще даже до начала кризиса, равно как предприятия по производству мебели и розливу безалкогольных напитков, а также крупная табачная фабрика. Теперь восточная часть города была вымощена лишь пустыми промышленными корпусами и разбитыми надеждами. Только поступив на службу в полицию, Элизабет начинала работать как раз в восточной части города, но теперь та стала еще хуже. С юга в город стали проникать банды из Атланты, с севера – из округа Колумбия. По автостраде национального значения начали гонять туда-сюда наркотики, и с ростом этой торговли масштабы всякой дряни, в которой погряз весь город и этот район в особенности, многократно увеличились. Немало насильственных преступлений совершалось как раз на этом семимильном отрезке, и множество бедных, но приличных людей оказались заперты здесь, словно в ловушке.
В том числе и Гидеон.
Свернув на узкую улочку, она осторожно пробиралась между обломками выброшенной мебели и древними автомобилями, пока мимо не проскользнул бледно-желтый дом, а улочка не стала еще круче проваливаться вниз. Чем глубже Элизабет спускалась в ложбину, тем больше сгущались тени. Автомобили становились все более побитыми и ржавыми; трава исчезла. К тому моменту, как она оказалась в самом низу, дорога полностью оказалась в тени – полоска асфальта, бегущая вдоль студеного ручейка, который белой струйкой взламывал серый камень и осколки потрескавшегося бетона. Гидеон не всегда жил в таком практически безлюдном месте, но после смерти жены Роберт Стрэндж начал крепко пить и в итоге свалился на самое дно. Хорошая работа превратилась в случайные приработки. Он запил еще сильнее, подсел на наркотики. Оставалось только гадать, как он вообще ухитрялся сохранить Гидеона, не лишиться родительских прав. Хотя что тут гадать… Социальные службы были и без того перегружены, а Элизабет слишком уж сильно любила мальчишку, чтобы окончательно разбить то, что еще осталось от его сердца. Всякий раз, когда она пыталась привлечь собес, Гидеон буквально умолял ее оставить его с отцом.
«Это ведь мой отец, – говорил он всякий раз. – Больше у меня никого не осталось».
Если не считать нескольких месяцев, проведенных в приемной семье, желание его исполнилось. При условии, что Элизабет не останется в стороне. И она постоянно старалась быть рядом. Следила, чтобы одежда его была чистой, а на столе всегда имелась еда. И это получалось, пока не произошло непоправимое. Теперь Гидеон боролся за жизнь, а ей пришлось иметь дело с очень непростым вопросом.
Насколько в случившемся виновата она сама?
Петляя по дну ложбины, Элизабет наконец добралась до дома парнишки, пристроившегося на каменистом клочке земли возле ручья. Тот был поменьше большинства остальных – выцветший куб под железной, покрытой ржавыми потеками крышей. Крыльцо с одной стороны перекосилось под весом кое-как сложенной поленницы, а шлакоблочная печная труба завалилась градусов на десять от вертикали; но именно ручей был тем, что делало все таким пустым и убогим по сравнению с ним – вся эта холодная чистая вода, быстро убегающая куда-то в лучшие края.
Выбравшись из-за руля, Элизабет оглядела продолговатый клочок неба над головой, ручей, бледно-розовый дом через улицу. В тени было тихо и жарко. На спущенных шинах ржавел старый автомобиль. Дворик усыпала красноватая пыль.
Поднявшись на крыльцо, она дважды стукнула в дверь, но уже знала, что никого за ней нет. Дом казался совершенно пустым. Прошла внутрь, переступая через пустые бутылки из-под спиртного, какие-то автомобильные запчасти и старую почту. Первым дело заглянула в комнату Гидеона. Кровать была убрана, обувь аккуратно выстроилась вдоль стены. Единственный шкаф был уставлен книгами и фотографиями в рамках. Элизабет сняла с него фото матери Гидеона, сделанное в день свадьбы. Простенькое платье, венок в волосах. На заднем плане – старая церковь, рядом – ее новоиспеченный супруг, молодой, аккуратно одетый, симпатичный. Еще на двух снимках – Элизабет с Гидеоном: пикник в парке, потом на берегу реки. Других фотографий отца не было, и представлялось, что это вполне справедливо. На последнем снимке – Гидеон с родителями Элизабет. Мальчишка был в восторге от церкви и пел в хоре. Элизабет забирала его по воскресеньям и привозила туда. Сама в церковь никогда не заходила – давний зарок, – но ее родители любили мальчика едва ли меньше, чем она сама. Преподобный был решительно настроен поддерживать маленького Гидеона и никогда не забывал напоминать ему, что его отец некогда был достойным человеком.
Расхаживая по комнате Гидеона, Элизабет бездумно касалась то учебников, то черепахового панциря, то копилки с мелочью. Ничего не изменилось, подумала она, а потом поразмыслила, к каким последствиям может привести смерть Гидеона.
«Даже не думай!»
Закрыв двери комнаты мальчика, она проверила остальные комнаты, а потом направилась на розыски его отца. Бекетт был абсолютно прав насчет Роберта Стрэнджа. С одной стороны, безответственный алкаш, а с другой – просто окончательно сломленный человек, который любил мальчишку как только мог. В данный момент он подрабатывал на полставки в спрятавшейся в лесной глуши автомастерской где-то далеко за городом. Владелец предприятия крепко выпивал, из чего вытекало, что Роберт имеет полное право пить тоже. Работал отец Гидеона «в черную», в основном с американскими машинами, в основном за наличные. Вот там-то он сейчас и может обретаться, подумала Элизабет, в этой автомастерской, – бесполезный и пьяный.
Чтобы добраться туда, пришлось проехать семнадцать миль по извилистой, сельского вида шоссейке – мимо карьера, стрельбища и развалин старого театра. Миновав несколько молочных ферм и распаханных полей, Элизабет свернула влево и помчалась под густыми кронами деревьев, покачивающихся под легким ветерком. Через две заключительные мили, уже по щебенке, она свернула на обычный проселок и по раздолбанной колее подкатила к ржавому ангару, стоящему на высоком берегу над последней излучиной реки. Вырубила зажигание и несколько секунд напряженно всматривалась сквозь лобовое стекло. Угнанные и разыскиваемые полицией машины и краденые автомобильные колеса были далеко не единственными незаконными вещами в этой части округа. Имелись здесь и метадоновые лаборатории[12], и площадки для петушиных боев, и подпольные бордели на трейлерных стоянках, которые содержали здоровенные длинноволосые детины с наколотыми на руках свастиками. Здесь то и дело бесследно пропадали люди, и редкий год проходил без того, чтобы охотники не нашли в лесу останки то одного, то другого такого бедолаги. Так что Элизабет очень внимательно и достаточно долго оглядывалась, а перед тем, как выйти из машины, проверила, по-прежнему ли пистолет заткнут сзади за пояс.
Но все равно здесь ей очень не нравилось. Под навесом, вывалив языки, пристроились разномастные псы. Дальше вдоль излучины берега шипела и журчала речная вода, становясь масляно-плоской и замедляя бег, миновав границу округа. Подходя, Элизабет пристально наблюдала за собаками. Две остались лежать, но одна медленно поднялась, опустив башку, свесив розовый язык и тяжело дыша на жаре. Вполглаза приглядывая за псом и за навесом, в десяти футах от широких ворот ангара Элизабет учуяла запах смазки, бензина и табачного дыма.
– Чем могу помочь?
Из-под поднятого на гидравлический подъемник пикапа выступил какой-то человек – лет под шестьдесят, с короткими волосами, с измазанными смазкой плечами. Где-то шесть футов четыре дюйма и двести тридцать фунтов, автоматически прикинула Элизабет. Вытерев массивные ручищи грязным носовым платком, он настороженно посматривал на нее.
– Меня зовут Элизабет Блэк.
– Я знаю, как вас звать, детектив. Мы здесь тоже газеты получаем.
Настроен не агрессивно, отметила Элизабет. Но и не особо расположен помочь.
– Я хотела бы поговорить с Робертом Стрэнджем.
– Никогда про такого не слышал.
– Он работает здесь четыре дня в неделю. Вы платите ему черным налом, мимо кассы. Вон его мопед под деревом.
Она показала на желтый мопед, и под навесом поднялся еще один пес, слегка взвизгнув, словно бы учуял повисшее в воздухе напряжение.
Здоровяк вышел на гравий перед входом, полностью оказавшись на ярком солнце.
– А вас разве не отстранили?
Теперь Элизабет насчитала уже пятерых мужчин, которые в основном держались в тени в глубине гаража. Кое-кто наверняка в розыске – неявка в суд, мелкие правонарушения…
– Вы хотите усложнить мне жизнь?
– Пока что вряд ли.
– Я просто хочу с ним поговорить.
– Это насчет его сынишки?
– Так вы в курсе?
– Жена Гленна работает в диспетчерской «девять-один-один». – Он мотнул головой на одного из мужчин. – Она нам рассказала, что случилось. Парень тут иногда появлялся. Славный мальчишка. Он нам всем нравится.
Элизабет оглядела ангар, мужчин внутри. Как наяву представила себе здесь Гидеона. Он просто обожал машины и лес. А река – вон она прямо тут, под ногами.
– Нам не нужны никакие неприятности.
– Никаких неприятностей и не будет.
– Тогда в подсобке. – Он ткнул куда-то назад большим пальцем. – Вон за тем «Корветом».
«Корвет» стоял на напольном домкрате – передние колеса сняты и размонтированы, ступичные подшипники вытащены. За ним виднелась металлическая дверь, выкрашенная черной краской. Посмотрев на нее, Элизабет ощутила в кончиках пальцев покалывание. Мужчины по-прежнему наблюдали за ней, никто не работал. Придется буквально проталкиваться через них, а потом пробираться между машинами, домкратами и подъемниками. В ангаре стояла полутьма. Они выжидающе таращились на нее, а она прикидывала, что там может оказаться в подсобке – окна, или тьма, или просто дыра в пространстве в форме продавленного матраса.
– Детектив?
Вздрогнув, Элизабет решительно устремилась в ангар, раздвигая мужчин. К ее удивлению, они с готовностью расступились, давая дорогу. Трое вежливо кивнули, а еще один пробормотал: «Мэм», прежде чем опустить голову, словно бы смутившись. Подсобка за их спинами оказалась просто подсобкой – небольшим квадратным пространством с торговыми автоматами, диванчиком из кожзаменителя и столом с четырьмя стульями. Роберт Стрэндж сидел, опершись о стол обеими руками, между которыми стояли стакан и бутылка. Морщины у него на лице словно стали еще глубже, чем обычно. Выглядел он не лучшим образом.