Действительно, к январю 1920 года поведение Думенко было вызывающим и дерзким. Вот как описывает встречу с Думенко не политработник Конкорпуса, а комиссар 2-й бригады 23-й стрелковой дивизии т. Фролов, который писал: «12 декабря 1919 г. в 4 часа дня в штаб бригады ворвался кавказец в бурке лет двадцати и крикнул: «Выметайтесь вон!» Командир бригады спросил его, кто он такой. Кавказец ответил: «Мы кто такой? Мы думенковцы! Очистите квартиру немедленно или мы вас выбросим». Я позвал своего ординарца и приказал ему сходить за комендантской командой. Тогда кавказец выхватил кинжал и с криком «мы будем вас резать!» бросился на меня, угрожая убить.
Когда я узнал, что Думенко стоит у ворот, я попросил его войти. Он вошел, вытаращил глаза и крикнул на командира бригады, не знавшего в лицо Думенко: «Встань, сволочь, с тобой разговаривает командир корпуса!» Последовала площадная брань. Бушуя все больше, Думенко выхватил револьвер и закричал: «Ишь сволочи, коммунисты, бандиты, руби их!»
На командира бригады бросились двое и сорвали с него револьвер. Меня моментально схватили тоже двое за руки, а третий схватил стул и замахнулся им. Я рванулся в сторону, и стул попал только по руке. Я пытался выскочить из комнаты, но меня опять схватили и потребовали оружие. Револьвер лежал на угольнике, и я молча указал на него. Мой и комбрига револьверы схватили и, сквернословя, вся компания удалилась. Думенко, садясь на коня, обращаясь к появившимся Шевкоплясову и Блехерту, говорил: «Всех этих сволочей коммунистов перевешают» (ЦГАОР. Ф. 1005. Оп. 6. Д. 486-б. Л. 185–186).
Представляя этот рапорт политкома Фролова вместе с донесением комбрига, начдив 23-й стрелковой дивизии докладывал командарму 9, что от жителей поступают жалобы на безобразное поведение частей Думенко. Политком Фролов указывает, что по пути из Балашова он слышал стон и плач жителей сел, через которые проходили части конкорпуса Думенко. В селе Тростянском они забрали 700 лошадей, много имущества, изнасиловали много женщин и девушек-подростков. Это повторилось и в других селах (ЦГАОР. Ф. 1005. Оп. 6. Д. 486-б).
Заявление в политотдел конкорпуса политкома 2-й Горской бригады Г.С. Пескарева: «За три месяца нахождения во 2-й Горской кавбригаде, живя вместе с полевым штабригом, я имел возможность при частых посещениях комкора Думенко, Абрамовым и Блехертом нашего штабрига вести с ними споры на политические темы и очень скоро хорошо узнал политические физиономии как членов нашего штабрига, так и полевого штакора. Все они, за исключением Абрамова, который слишком осторожен в выражениях, ярые противники коммунистического строя и коммунистической партии и большой руки антисемиты. Думенко и Блехерт однажды заявили, что коммунисты ничего не могут дать рабочим и крестьянам, а что в скором времени народится партия (ясно намекая на себя), которая будет бить и Деникина, и коммунистов.
После того, как Думенко получил выговор по приказу Юго-Восточного фронта за невыполнение приказа, он, по словам начснабрига Кравченко, и рвал с себя орден Красного Знамени, и с ругательством бросая его в угол, сказал, что «от жида Троцкого получил, с которым мне все равно придется воевать». Ненависть и клевета на коммунистов и комиссаров – вот отличительная черта этой компании, которая к тому же не прочь и пограбить и понасиловать.
За время стоянки в с. Дегтево были взяты в плен две сестры милосердия противника, которые на следующее утро оказались расстрелянными и которых, по словам бывшего командира взвода ординарцев Жорникова, всю ночь насиловала вся эта компания из корпуса. Кроме этого, Жорников выгнан из корпуса за то, что не мог угодить их развратным требованиям, передает, что кроме сестер в этом селе искали 15-летнюю дочь хозяйки, где стояли на квартире, с целью насилия, но, не найдя ее, изнасиловали сестру хозяйки». Это заявление Г.С. Пескарева было опубликовано в книге И. Смилги «Воспоминания. Очерки», 1923 г. Там же указывается, что все факты, изложенные в заявлении, проверила и подтвердила следственная комиссия (ЦГАОР. Ф. 1005. Оп. 6. Д. 486-б. Л. 131).
Положение в Сводном конном корпусе резко осложнилось после занятия Новочеркасска и разразившихся грабежей в городе, для ликвидации которых Реввоенсовет 9-й армии вынужден был привлечь стрелковые части. В то время, как шли грабежи, руководители штаба корпуса занимались пьянством, в чем на следствии признали себя виновными Шевкоплясов, Блехерт, Колпаков. Вот что показал по этому поводу (состоящий. – Б. С.) для особых поручений командира корпуса Г.К. Шевкоплясов:
«В штабе корпуса во время его стоянки в Новочеркасске происходили выпивки. Вино доставлялось Носовым по распоряжению комкора. Раза четыре или пять на этих гулянках присутствовали проститутки. Их доставлял Кравченко – специалист по этой части. Я несколько раз возражал против пьянок и проституток, но меня не слушали. Кравченко однажды чуть было не пристрелил меня» (Там же. Л. 346–348).
Для наведения порядка в Новочеркасск выехал член РВС 9-й армии, коммунист с 1913 г. Н.А. Анисимов (умер в Новочеркасске от тифа). Ознакомившись с положением, он послал в Реввоенсовет армии следующее донесение:
«Думенко определенный Махно. Не сегодня, так завтра он постарается повернуть штыки. Если этого не делается сейчас, то только потому, что не совсем чувствует твердую почву под ногами. Посылает своих красноармейцев громить винные лавки, насилует женщин и всюду откровенно агитирует против Советов. Назначенный мною исполком чуть было не был разогнан. Потом убедился я сам, но кроме того, подтверждает Жлоба и другие, а также и предубеждает. Считаю необходимым немедленно арестовать его при помощи Жлобы. Надо пользоваться стоянкой в городе и присутствием дивизии (стрелковой). Через некоторое время будет поздно, он наверняка выступит. Поговаривают соединение с Буденным. Отвечайте, если согласны немедленно произвести арест» (Там же).
Меры, предлагаемые Н.А. Анисимовым, не были осуществлены. Он заболел тифом…
Из показаний Д.П. Жлобы:
«…С начала присоединения бригады к корпусу… Думенко относился ко мне дружелюбно и после некоторого знакомства задал мне вопрос: почему я не выгоняю своих коммунистов, предложив это сделать. Я ответил, что мне коммунисты много помогают, особенно в борьбе с грабителями. После такого ответа отношение Думенко ко мне изменилось, бригаде всегда давали наихудшие участки и места ночевок… Одним словом, начались гонения на меня с бригадой».
Сам Думенко на следствии показал: «Никогда не препятствовал политработе и не стремился оградить себя от политического контроля. Никто из коммунистов и политработников не выгонял из корпуса. Откомандировал только беспартийного начальника штаба, совершенно не способного к работе… На вопрос – почему я был недоволен некоторыми комиссарами – отвечаю: «комиссары приезжали и говорили, что они посланы контролировать. Я считал, что контролировать нужно тех начальников, которые мобилизованы, я же пошел воевать за Советскую власть добровольно».
Ни я, никто из моего штаба не называл коммунистов «жидами, засевшими в тылу», не вели антисемитской работы. Орден Красного Знамени я носил до тех пор, пока не испортилась красная лента и не потерлась резьба на винте. Я не срывал с себя ордена и не говорил никогда таких слов, что орден дал мне жид Троцкий, и носить я его не желаю. «Жид» было для меня ругательным словом, я и русских называл жидами. Евреев я считаю негодными для кавалерии, они только испортят лошадей.
Никогда я лично не пьянствовал и вообще после ранения в легкие был непьющим. Никаких грабежей и бандитизма не было. Дважды я отдавал приказы о борьбе с насилием и реквизициями, призывая к этой борьбе и политработников.
Мне кажется, что все это поднял политком Пескарев, которого я поймал пьяным с чайником вина (спирта).
Насчет туч в разговоре с Буденным – подразумевал противника».
О каких тучах идет речь, говорят показания Ворошилова и Буденного, данные ими следователю Тегелешкину 29 марта 1920 года. Буденный показал: «Января 10 дня с/г. приезжал ко мне на квартиру Думенко и сидя в комнате при разговоре, насколько мне помнится, шел вопрос о знамени для четвертой кавдивизии, но откуда взял его, мне не пришлось выяснить. После чего мы перешли к разбору операций, где он сказал, что перед нами налегает туча, которую нужно разбить, но что за туча, я не уяснил себе и сказал, что бояться нечего, в данное время противник парализован и мы объединимся, его разобьем, но здесь мне не пришлось детально узнать о налегающих тучах, как кто-то вошел в нашу комнату и разговор наш был прерван…»
Ворошилов в свою очередь утверждал: «Дня через 4 после отъезда Думенко и др. я узнал от т. Сокольникова, что есть приказ об аресте Думенко за невыполнение боевых приказов и подозрительное поведение. Я об этом сообщил т. Буденному и спросил, что ему говорил в свой приезд Думенко и как объяснял причины своего посещения нас. Т. Буденный мне передал, что Думенко все время говорил о нависших над нами тучах, о том, что надо держать тесную связь и прочее в этом роде. Т. Буденный понимал это как опасение белогвардейских наступлений и успокаивал Думенко, говоря, что у нас теперь сила большая, мы стоим близко друг с другом и бояться нечего. И только после того, как узнал, что Думенко арестовывается, он стал толковать слова Думенко «о черных тучах» как желание подбить его, т. Буденного, на какую-то авантюру».
Дальше всех конармейцев в своих показаниях против Думенко пошел член РВС Первой Конной Ефим Афанасьевич Щаденко: «Когда на Рождество армией Буденного был взят Ростов, а корпусом Думенко Новочеркасск, то Думенко, его начальник штаба Абрамов и Шевкопляс приезжали в Ростов к Буденному, но, встретив здесь меня и Ворошилова и хорошо зная нас еще по 10-й армии, они не могли открыто говорить с Буденным… После обеда, когда я и товарищ Ворошилов отделились от Буденного, то Думенко и Шевкопляс прошли к Буденному и о чем-то с ним говорили. Из всего этого мы с Ворошиловым заключили, что Думенко, Шевкопляс и Абрамов приезжали зондировать почву в армии Буденного. Мы только не могли, конечно, ясно разгадать их намерения. Из разговоров Буденного мы узнали, что Думенко говорил Буденному о старой дружбе и каких-то о черных тучах, которые на них надвигаются. Когда мы Буденного старались навести на мысль, что Думенко затевает авантюру против Советской власти, то Буденный сказал, что, может быть, он не понял Думенко, и сказал ему, что теперь никакие черные тучи не страшны. Вскоре наши предположения стали оправдываться. Был убит политком Микеладзе. Политические комиссары подняли тревогу и стали усиленно следить за действиями штаба Думенко… На поставленный мне вопрос, не предлагал ли Думенко Буденному совместно предъявить ультиматум центральной Советской власти, я отвечаю, что этого я не слышал ни лично, ни от других. Более ничего по делу Думенко добавить не имею».
Бросается в глаза, что Буденный высказывался о Думенко на допросах гораздо более уклончиво и осторожно, чем Ворошилов и Щаденко. Видно, у него в душе была еще жива память о том, как они плечом к плечу сражались с белыми. Да и серьезным соперником Думенко он, вероятно, в тот момент уже не считал. Только под влиянием членов Реввоенсовета он стал склоняться к мысли, что под «черными тучами» действительно могли иметься в виду комиссары. Щаденко и Ворошилов прямо утверждали, что такую трактовку слов Думенко Буденный стал давать только после ареста последнего. В этом можно было усмотреть намек на политическую неблагонадежность Буденного. Война с белыми заканчивалась, и в Кремле всерьез опасались появления «третьей силы», которая могла бы повести крестьянскую вольницу против «комиссародержавия». В качестве одного из потенциальных ее вождей рассматривался Думенко, как прежде Миронов, чем во многом и объясняются репрессии против них. Сыграли свою роль и систематические антисемитские выпады комкора, которые весьма негативно воспринимались партийным и военным руководством, где евреи играли заметную роль. Вот цитата из приговора: «Думенко вел систематическую юдофобскую и антисоветскую политику, ругая центральную Советскую власть и обзывая в форме оскорбительного ругательства ответственных руководителей Красной Армии жидами».
Справедливости ради отметим, что спасти Думенко от расстрела тоже пытались евреи. Помимо адвоката Шика, это был один из партийных руководителей Донской области А.Я. Розенберг, который разговаривал по прямому проводу с заместителем председателя Ревтрибунала Республики А. Анскиным. Розенберг пытался убедить собеседника, что осужденных надо помиловать. Он утверждал: «Свидетелей по делу не было. Пришлось оглашать показания на предварительном следствии. Я лично полагаю, что следовало бы поговорить с Президиумом ВЦИК и в порядке помилования расстрелы заменить 15 или 20 годами принудительных работ ввиду революционных заслуг корпуса и в связи с первомайской амнистией…»
Однако Анскин это предложение отверг. Он заявил: «Тов. Розенберг, для меня странно, что трибунал сам как будто бы возбуждает ходатайство о помиловании. Указанные соображения вы должны были принять во внимание при вынесении приговора. Со стороны же Ревтрибунала Республики не встречается препятствий в приведение приговора в исполнение… Приводите приговор в исполнение немедленно…»
Розенберг явно пытался применить к делу Думенко ту же схему, которая ранее была применена к делу Миронова, когда суровый приговор был смягчен ВЦИКом, а затем Миронов и его товарищи и вовсе были освобождены от отбытия наказания. Но на этот раз Москва категорически возражала против помилования Думенко. Время было уже другое. Когда судили Думенко, Деникин шел на Москву, Советская власть сильно шаталась, и Миронов был нужен ей как авторитетный среди казачества противник белых. Думенко же судили совсем в других условиях. Армия Деникина была разбита, ее остатки эвакуировались в Крым, Гражданская война фактически завершилась. Теперь режим всерьез опасался стихийного движения крестьянства, недовольного продразверсткой и красным террором. А Думенко как раз и мог стать вождем крупного крестьянского бунта, поэтому теперь его предпочли расстрелять, руководствуясь «революционной целесообразностью» и древним принципом: «Мавр сделал свое дело, мавр должен уйти», хотя никаких доказательств виновности комкора в наличии не было. Убийцы Микеладзе так и не были найдены. Мы, вероятно, никогда не узнаем ни их имен, ни того, были ли они каким-то образом связаны с Думенко. Также вряд ли когда будет с достоверностью установлено, что именно имел в виду под «черными тучами» Думенко в роковом разговоре с Буденным – белогвардейцев или комиссаров с евреями.
Писатель Юрий Трифонов так характеризовал Думенко в «Отблеске костра»: «Нет, он не был идеальным героем Гражданской войны, он был просто героем Гражданской войны». Те же слова можно применить и к Буденному. Причина, почему Буденный уцелел, а его соперники Миронов и Думенко погибли, состояла в том, что Буденный был в состоянии держать в узде крестьянско-казачью массу, если не искореняя, то хотя бы ограничивая страсть к грабежам и антисемитизм. К тому же Семен Михайлович готов был терпеть у себя в корпусе, а потом в Конармии комиссаров, чего Думенко и Миронов делать не желали.