На следующий день Флоренс зашла в кабинет Джима.
«Извини меня за вчерашнее, Джим. Прости, что я надолго застряла в туалете. Я была слегка не в себе. И мой ботинок тоже. Хо-хо».
А Джим с улыбкой ответил: «Не переживай. Сюзанна жуткая. Испортила весь вечер, можно сказать».
Этот вопрос преследовал ее неотступно. Какой же детали не хватало в головоломке? Она точно знала, что эта деталь существует, но никак не могла ее разглядеть. Неужели она зря потратила последние двадцать лет, глядя на одни и те же картины, разрабатывая одни и те же мысли, при этом не придя ни к каким ценным выводам? Она просто тасовала свои мнения, раскидывала их по журналам, книгам и группам студентов. Разве не за то же самое платят банкирам, перекладывающим деньги из одной пачки в другую? Флоренс любила Флоренцию, но не по одной ли единственной причине она жила здесь – ради мужчины, которому было абсолютно все равно, существует она на светеили нет?
«Нет, – говорила она себе в те мгновения, когда была повеселее, – ему не все равно. Не все равно».
Флоренс торопливо прошагала по мосту Понте Санта-Тринита, почти не глядя на туристов, что толпились на мосту Понте-Веккьо между крошечных магазинчиков. Флоренс удавалось блокировать современный мир, отключаться от него – пожалуй, даже слишком успешно. Если бы на мосту появился Лоренцо Великолепный верхом на коне и спросил у Флоренс на восхитительном итальянском эпохи Возрождения, не согласна ли она сопроводить его в палаццо, чтобы там полакомиться жареным диким вепрем, она бы не удивилась.
Она так увлеклась, представляя себе, как оделся бы Лоренцо де Медичи в будний день для прогулки по городу – а он действительно ходил по городу и именно поэтому был великим государственным деятелем, по-настоящему Великолепным, – она ушла в такие глубокие раздумья, что, свернув на улицу к колледжу, оступилась и рухнула на мостовую со странным чувством – наверное, так пьяный человек теряет ощущение собственного тела.
– Attento![14] Синьора, осторожнее, пожалуйста! – прозвучал сердитый голос, от которого у Флоренс часто забилось сердце.
Она лежала на мостовой, шевеля руками и ногами, словно перевернувшийся на спину жук.
– О, это вы. Ради бога, смотрите под ноги, ладно?
Флоренс сама поднялась, а Питер Коннолли с такой силой оторвал от своей ноги кожаные ремешки ее сумки, что Флоренс едва не вскрикнула.
– О господи, – пробормотала она, глядя вокруг. – Где мои очки?
– Понятия не имею. – Питер потирал ногу. – Жутко больно, Флоренс. Вы…
Он умолк и огляделся.
На них с любопытством смотрели подходившие к колледжу студенты. Как же – романтичный, слегка эксцентричный, но все еще производивший впечатление профессор Коннолли, автор бестселлера об эпохе Возрождения, на основании которого историю Медичи превратили в «мыльную оперу» в сериале BBC. Он был знаменит, этот сериал смотрели мамочки студентов! А рядом – чудачка, профессор Винтер: волосы растрепаны, ищет очки. Пластиковая оправа потрескалась, тонкие проволочные дужки зачастую слетали с ушей, когда она наклонялась. Кто-то видел, как на прошлой неделе, проходя мимо Уффици, Винтер распевала какую-то песню группы «Queen». Довольно громко.
У Флоренс закружилась голова. Она смущенно посмотрела на Питера и отбросила с лица прядь волос. Он сильно изменился после выхода этой треклятой книжки – похоже, с упоением слушал голоса сирен Славы. Книжка подавала все легко и стильно, академично приглаженно – как любят на телевидении. Но как же Питер стал не похож на кудрявого, чуточку разочарованного мужчину, которого Флоренс когда-то узнала и полюбила – полюбила так сильно, что…
– Вот… – Профессор Коннолли поднял сумку Флоренс и повесил ей на плечо.
– Ха-ха! Отпустите меня, профессор Коннолли! – громко проговорила Флоренс, прижав руку к груди.
Слетавшие с ее языка шутки всегда выходили совершенно нелепыми. И, как водится, она жутко выглядела. Чокнутая старая карга, в которую никто никогда не был влюблен, а уж тем более профессор Коннолли – единственный из всех людей, кому она надеялась открыть душу.
Профессор наклонился и что-то подобрал с мостовой.
– Вы уронили, – сказал он, с любопытством устремив взгляд на листок бумаги. – Симпатичное приглашение. От вашей родни? Своеобразный способ приглашать гостей на праздник. А что означает последняя фраза?
Флоренс осторожно взяла письмо из руки Коннолли и прикусила губу.
– Спасибо. Приглашение от родителей. Понятия не имею, что это значит. Видимо, чтобы узнать, придется слетать домой.
– Снова покидаете Флоренцию? – с едва заметной улыбкой произнес Коннолли. – Мы начинаем осваивать искусство скучать по вам.
Он качнулся с носка на пятку и приподнял воображаемую шляпу.
– А разве… разве я вам зачем-то нужна, Пи… профессор?
Коннолли одарил Флоренс взглядом, полным искреннего изумления.
– Боже, нет. С чего вы взяли?
Еще шуточка, еще одна маленькая издевка. Флоренс к этому привыкла. Она знала его секрет и была рада хранить его до следующего раза, когда у Питера возникнет потребность прибегнуть к ее услугам. Флоренс склонила голову, словно дама, прощающаяся с рыцарем.
– Что ж, вынуждена проститься с вами, хотя и не навсегда, – произнесла она изысканную фразу. Увы, и это у нее получилось кое-как.
Коннолли направился к двери-турникету, даже не попрощавшись. Флоренс захромала ко входу. Держа в руке письмо, она непроизвольно бросила взгляд на него и снова удивилась. Ма хотела, чтобы они все вернулись домой.
Зачем? Что-то с отцом? Или с Дейзи?
А потом Флоренс вдруг поняла, что знает зачем.
Джо
Джо Торн всем весом навалился на дубовую барную стойку и скрестил руки на груди. Середина утра, середина недели. Он ожидал, что паб будет… ну, если не битком набит, то, по крайней мере, сюда заглянет несколько завсегдатаев, закажут по пинте пива, а может, на ланч явится и парочка ранних пташек. Увы. Дуб, в честь которого именовался бар, отбрасывал угрюмую тень. Огонь в камине не развели – было еще не настолько холодно. Миски со свиными отбивными с хрустящей корочкой, собственноручно пожаренные и нарезанные Джо, стояли на стойке нетронутые. Бочонки с пивом были полны, бокалы сверкали.
А в баре – ни души.
Шейла Купер, владелица бара, появилась на пороге кладовой.
– Не стой сложа руки, Джо, – проговорила она, шутливо хлопнув Джо кухонным полотенцем. – Никто не захочет зайти в паб, если заглянут и увидят, что ты рычишь на них, как свирепый медведь. Пойди-ка лучше порежь хлеб. Я тебя еще час назад попросила.
– Да зачем? – проворчал Джо уныло, однако послушался и вошел в небольшую кухню.
Он взял свежеиспеченный батон дрожжевого хлеба и взвесил в руках. Джо любил хлеб, его запах и текстуру. Любил пружинящую мягкость свежеприготовленного теста, любил хлопнуть ладонью по низу только что вынутого из печи каравая и услышать приятный звук, похожий на удар барабана. Ему нравилось, что в домашнем хлебе запечена любовь и забота – нечто вроде новой жизни. Джо принялся отрезать тонкие, ровные куски хлеба, держа нож крепкими пальцами. «Для кого я это делаю? – думал он. – Какой в этом прок?»
Шесть месяцев назад Джо покинул Йоркшир, Джейми и свой дом, чтобы приехать сюда и начать работать на Шейлу. Пятнадцать лет она проработала в Лондоне в разных ресторанах, а в прошлом году вернулась на родину, в Винтер-Стоук, с кое-какой наличностью в карманах и мечтой возродить «Дуб». Ей хотелось сделать этот паб лучшим заведением в Сомерсете, где можно было поесть, но чтобы «Дуб» при этом остался хорошим местным пабом. «Получше «Спортсмена» в Уитстейбле, получше «Звезды» в Хэроуме. «Хочу обзавестись мишленовской звездой» – так сказала Шейла Джо, и у Джо чаще забилось сердце. Он поверил этой женщине и, хотя совсем не был с ней знаком, почему-то не усомнился, что у нее все получится. А Джо, с его послужным списком, был самым подходящим кандидатом на должность повара. На собеседовании он приготовил для Шейлы свиное брюшко с фенхелем, азиатские паровые булочки, ремулад с капустой и тройной карамелизированный десерт: мороженое с попкорном, крем-карамель с ирисом и компот с маршмэллоу. Сам он не был таким уж любителем карамели с морской солью, но по телефонному разговору с Шейлой понял, что ей нравятся модные блюда.
Джо согласился на предложение, потому что доверял Шейле. Он не мог отказаться, от таких шансов не отказываются, да и вообще настала пора покинуть Йоркшир. Если бы не Джейми, Джо уехал бы давным-давно. Да, тот ресторан имел мишленовскую звезду, но там он научился всему, чему хотел. Шеф-повар ресторана был психопатом, закоренелым консерватором, и работа там не приносила удовольствия – больше приходилось заботиться о красоте оформления блюд и своевременном приготовлении, нежели о бережной выпечке и готовке с любовью. Джо готовил еду, чтобы радовать людей, а не слышать, как они обмирают от восторга, видя настурции в салате или вкушая сорбет, приправленный сумахом. Да мало ли всяких глупостей в наши дни приходилось творить, чтобы прослыть крутым молодым шеф-поваром!
Джо хотелось работать в заведении, крепко ушедшем корнями в народ. Ему хотелось видеть стариков-завсегдатаев, которые за кружкой пива вспоминают войну, а еще – чтобы одинокие люди заходили почитать газету. Чтобы ресторан был местом свиданий, годовщин, свадеб, поминок. Словом – чтобы все были как одна семья. Джо представлял себе развеселые компании за стойкой, и чтобы вечером люди пели песни, а он бы подавал им вкусную, с любовью приготовленную еду. Такую еду, которая людей объединяет и радует. А Джо готовил самую лучшую еду, какая только…
Но так не получилось. Прошло шесть месяцев, а весь народ до сих пор ходил в «Зеленого человечка» – паб, расположенный дальше по главной улице. В «Зеленом человечке» можно было смотреть «Sky Sports»[15], там лежали велюровые ковры, а у двери валялись горы окурков, которые никто не думал выметать. Подавали там чипсы с ароматом маринованных огурцов и зачерствевшее печенье, а по субботам почти регулярно случались драки. Короче, та еще дыра. Но почему-то именно туда тянуло жителей Винтер-Стоука и окрестностей. «Дуб» был закрыт слишком долго, а изменить привычки людей очень непросто.
У Шейлы оставалось еще несколько месяцев; если к Рождеству дела не пойдут на лад, она запросто сможет сказать Джо, что они безработные. Ей придется продать паб, а Джо, образно говоря, вылетит на улицу, и тогда ему останется только одно – уехать к матери, в Пикеринг. В последние несколько недель дела шли так, что этот вариант выглядел вполне вероятным. Впрочем, Джо скучал по дому, по матери и сестре – скучал сильнее, чем сам ожидал. Однако больше всего он тосковал по Джейми.
Порой, когда Джо думал о Джейми, он был почти готов собрать вещи и рвануть в Йоркшир. Так случалось, когда он вспоминал его курчавые светлые волосы и темные круги под глазами, и красное родимое пятнышко над верхней губой малыша, и слова, от которых у Джо разрывалось сердце: «Когда я вырасту, пап, я буду жить на Луне. А ты будешь ко мне приезжать по такой длиннющей трубе, которую тогда построят, ладно?»
И чем больше Джо старался не думать о сыне, тем хуже ему становилось. Теперь он знал, что, глядя на фотографии Джейми на экране смартфона, он его к себе не приблизит. По идее, Джо мог встречаться с Джейми раз в месяц, однако получалось не всегда. То Джемма отправлялась в отпуск в Турцию, то был день рождения у лучшего друга Джейми, то школьная экскурсия заканчивалась слишком поздно, и Джейми не мог приехать в Сомерсет, или Джо не мог взять его к своей матери в Пикеринг. Беда была в том – и Джо это отчетливо осознавал, – что со временем все станет только хуже, потому что Джейми не будет жить с ним постоянно. Конечно, не будет, он должен жить с мамой. Но Джо тосковал по нему, и стоило ему вспомнить о сыне, как у него словно прищепкой сжимали сердце, а в носу щипало, и глаза заволакивали слезы. Тогда он сглатывал слюну, опускал голову и молился за Джейми и за все, чем бы его сын ни занимался. Играл на переменке, рисовал за маленьким столиком, или возился на полу с игрушечными динозаврами, или танцевал под песню «Телефон», которую пела Леди Гага. Джейми что угодно мог делать под эту песенку.
– Джо! Джо? – донесся голос Шейлы.
– Почти закончил. – Джо сморгнул слезы и утер лоб тыльной стороной ладони. – Почти закончил.
– Нет. Я не про хлеб. Тебя миссис Винтер спрашивает.
Джо вздрогнул и мгновенно вернулся в настоящее. Нож выскользнул из руки, лезвие угодило по пальцу и рассекло его. Все произошло словно в замедленной съемке: Джо почувствовал, а самое паршивое – увидел, как мелькнула перед глазами белая твердая кость. Почти без интереса он наблюдал за тем, как длинная толстая линия окрасилась кровью, черно-красная кровь хлынула из раны, причем ее было очень много, и белая форменная одежда Джо покрылась алыми пятнами.
Шейла вскрикнула:
– Что за… О, Джо, милый, что ты натворил!
Джо поднял вверх залитую кровью руку. Обмотал ее полотенцем. В этот момент наконец пришла сильная боль. Он улыбнулся, у него слегка закружилась голова.
– Дурак я. Прости. Ты меня напугала. Миссис Винтер… Она в баре?
– Ничего, я ей скажу…
– Нет. – Джо покрепче затянул узел на полотенце. – Никому не отказывай, а уж особенно – из таких людей.
И он следом за Шейлой вышел из кухни.
– Здравствуйте, Джо. – Марта Винтер бросила взгляд на окровавленное полотенце. – О господи, что у вас с пальцем?
– Производственная травма. – Джо снова ощутил пульсирующую боль. – Чем могу помочь?
– С вами точно все в порядке?
Джо кивнул. Марта посмотрела на него немного неуверенно.
– Хотела с вами поговорить… Мне интересно, сможете ли вы приготовить угощение для праздника, который состоится у нас в ноябре. В пятницу будет фуршет, и понадобятся канапе для пятидесяти гостей.
Чуть хрипловатый, начисто лишенный акцента голос подействовал на Джо успокаивающе.
– Что ж, отлично. – Он начал мысленно подсчитывать, во что Марте Винтер обойдутся канапе на пятьдесят человек. – Не проблема.
– А потом еще обед в субботу. – Марта немного помедлила. – Главное торжество.
– А в субботу сколько человек?
– Только семья. Семеро, я полагаю.
Винтеры в этих краях были знаменитостями, и Джо всегда казалось, что семья у них побольше. Он с любопытством произнес:
– Я думал, родня у вас многочисленная.
– Верно. Нас было около двадцати, – ответила Марта. – Но я всех убила и закопала в саду.
– Оставшихся проще накормить, – сказал Джо, и они оба смущенно улыбнулись.
– Дэвид говорит, что вы потрясающий повар.
– Он слишком добр.
Дэвид Винтер иногда заглядывал в паб выпить виски. Джо он очень нравился. Практически только с ним и удавалось по-настоящему поговорить.
– Да, он хороший человек. И к еде относится серьезно, – улыбнулась Марта.
– Это я знаю, – кивнул Джо. – Никогда не видел, чтобы кто-то так быстро ел пирог.
По улыбающемуся лицу Марты пробежала тень.
– В общем, он посоветовал заранее предложить вам работу на нашем празднике. Он опасается, что вы скоро уедете. – Марта оперлась локтями о стойку. – Дайте нам шанс, хорошо?
Джо замер.
– Я вовсе не… Мне тут очень нравится, миссис Винтер.
– Давайте без формальностей, ладно? – поморщилась Марта. – Я лишь хотела сказать, что понимаю, как вам непросто. Когда я только приехала сюда, я тут никого не знала. Я тогда была болтушкой-кокни и думала, что здесь сущее захолустье. Дыра, одним словом.
Джо не мог поверить, что миссис Винтер когда-то была кокни.
– Так вы из Лондона?
– Да, из Бермондси. Когда началась война, меня эвакуировали, и… – Она махнула рукой. – Ладно, не будем. Я понимаю, вам здесь тяжело. Но люди в этих краях хорошие. Просто нужно время.
У Джо кружилась голова, а палец так пульсировал, что, казалось, вот-вот лопнет.
– Да, конечно. – Пытаясь сосредоточиться, Джо взял со стойки ручку и неловко сжал ее пальцами правой руки. – Давайте я напишу вам расценки.
– Вы левша? Господи, а вы левую руку поранили… Я тоже левша, и Дэвид. Все самые достойные люди – левши. И моя внучка Кэт тоже. Она живет в Париже. – Марта торопливо добавила: – Она вам понравится. Надеюсь, она приедет на наш праздник. Я ее давно, очень давно не видела.