– На призывной были? – спросил хозяин кабинета. Валентин молча кивнул.
– Фамилии? – Уже потребовал капитан.
– Матвеев и Толстоухов, – за обоих ответил Валя.
– Что сидим? – адресовал следующий вопрос капитан прапорщику и, не дав последнему ответить, сразу же продолжил: Личные дела ко мне стол.
Прапорщик встал и, подмигнув друзьям, вышел из кабинета. Капитан закурил, выпустив дым первой затяжки, прищурившись, спросил:
– Служить-то хотите?
В ответ друзья почти синхронно пожали плечами.
– Смотря где, – ответил, чуть подумав, Валентин.
– Что значит, смотря где? – стряхивая пепел в переполненную пепельницу, спросил капитан, и сам же ответил на свой вопрос:
– Куда Родина пошлет.
– А можно, чтобы Родина послала в морфлот? – немного робея от своей наглости, проговорил Валентин.
В конце концов, капитан сам решил скоротать ожидание документов беседой, и если в ходе этой беседы получится устроиться в армии получше или поинтереснее, то почему бы не попробовать? Моря Валентин никогда не видел, но, обладая воображением, подпитанным книгами о морских путешествиях и морских сражениях, серьезно подумывал о морской карьере. В четырнадцатилетнем возрасте ему в руки попала книга Новикова-Прибоя «Цусима», оставившая неизгладимый след в голове и мыслях подростка. С тех пор Валентин часто думал о том, чтобы стать морским офицером. Но жизнь внесла свои коррективы. В восьмом классе классный руководитель сумел объяснить родителям Валентина, что поведение их сына не отвечает требованием дальнейшего обучения в школе, несмотря на положительные оценки, и настоятельно порекомендовал перевести Валентина в ПТУ, чтобы у парня была профессия, с которой он не пропадет. Родители особо не возражали: профессия всегда нужна, и чем раньше сын начнет самостоятельно зарабатывать, тем для него же лучше, решили они. И Валентин подал документы в ближайшее к дому ПТУ. С выбором профессии особо не заморачивался, какая разница, на кого учится, если все равно потом поступать в военно-морское училище. Но только после окончания первого курса он понял, что третий год обучения в ПТУ не позволит ему поступать в военный институт, так как нужно будет получать диплом о среднем специальном образовании и времени на поступления уже не останется. Выход был только один – идти служить в армию и прямо оттуда либо сразу после демобилизации поступать в военное училище. Именно поэтому Валентин и думал о службе в Военно-морском флоте, считая, что после такой практики поступать будет проще, и выбор профессии станет более осознанным, так сказать, с опытом.
– Оба что ли в морфлот? – очередной раз затянувшись, спросил капитан.
– Нет, – поспешно сказал Толстый, молчавший до этого. Сергей вообще старался быть как можно незаметнее, ему идея с походом в военкомат с каждой минутой становилась все более неприятна. Мало того, что со справкой еще ничего не вышло, так еще и в морфлот сейчас припишут. «Сходили за справочкой на три года в подводную лодку», – думал Толстый. Служить Сергей не хотел, но откосить вариантов не было, поэтому как-нибудь два года в любых войсках и забыть про это как про страшный сон – приблизительно так рассуждал он. Зачем его другу добровольно проситься на три года в морфлот, он искренне не понимал и уже сожалел о том, что согласился на авантюру Валентина.
– А почему в морфлот? – проигнорировав ответ Толстого, уже целенаправленно обратился к Валентину капитан.
– Моря никогда не видел, – ответил тот.
– Добровольно на три года? – продолжил хозяин кабинета и тут же поощрительно добавил: – Похвально, ничего не скажешь.
Капитан встал, сделал последнюю глубокую затяжку и раздавил окурок в пепельнице. «За смертью только посылать его», – на выдохе произнес он фразу, адресованную, очевидно, прапорщику, и пройдя мимо посетителей, выглянул в коридор.
– Что ты там застрял, бегом! – крикнул он в коридор, подгоняя не торопящегося дежурного. – В морфлот – значит в морфлот, – проходя за свой стол, продолжил капитан. – Сейчас посмотрим ваши документы и решим, что с вами делать, – закончил он, разваливаясь в кресле.
– Нам только справку, – предпринял слабую попытку вернуть все на свои места Толстый.
– Будет, все будет, и справка будет, и морфлот будет, – улыбнулся капитан, глядя на друзей. – Сейчас документы принесут, и посмотрим, кому справку, а кому повестку.
– Мне справку! – почти крикнул Толстый. В этот момент одновременно со стуком открылась дверь.
– Разрешите? – не дожидаясь ответа, дежурный прошел к столу и положил перед капитаном две паки.
– Свободен.
Несколько минут капитан изучал содержимое папки, потом отложил ее в сторону и открыл второю. Все это время друзья молча ждали своей участи. Уже было понятно, что идея со справкой провалилась, теперь нужно было понять, какими последствиями закончится спонтанный визит в военкомат. Читая содержимое второй папки, капитан несколько раз останавливался и поднимал глаза на Валентина, пролистав до конца, он достал из пачки сигарету, встал, открыл форточку и только после этого закурил, выпустив дым на улицу. Продолжая смотреть в окно, капитан сказал: «Толстоухов, иди к дежурному, подожди там». Сергей уставился на Валентина с немым вопросом «Идти или остаться?» – «Что, не понятно?» – грозно спросил капитан Толстого. Сергей молча и почему то спиной вперед начал движение в сторону двери, по-прежнему не сводя глаз с друга. Валентин кивнул ему: «Все хорошо» и повернул голову в сторону военкома.
– Значит, служить хочешь и обязательно в морфлоте, – то ли спросил, то ли подвел итог капитан.
– Хотелось бы, – неопределенно ответил призывник.
– Значит так, – поворачиваясь к Валентину, сказал капитан. – Сегодня понедельник, двадцать четвертое, сейчас у дежурного получите повестки, три дня на увольнение с работы, двадцать восьмого сентября ты к 9:00 прибываешь на медицинскую комиссию. Вопросы есть?
– Есть, – неожиданно для капитана ответил Валя.
– Что непонятно? – раздраженно бросил военком, не понимая, какие могут возникнуть вопросы.
– Толстоухову тоже к 9:00 на медицинскую комиссию?
– Нет, ему не надо, он пусть проводы организовывает. Все, свободен, – давая понять, что разговор окончен, сказал капитан.
Со смешанными чувствами покидал кабинет военкома Валентин. Вопросов было больше, чем ответов. Сказать. что план, на который рассчитывали друзья, не удался, было бы неправильно. Справку им не дали, но повестки-то будут. Поэтому вопрос с мастером и проблемами на работе можно считать закрытым. Теперь, что касается медкомиссии… Во-первых, зачем ее проходить повторно, если на приписной комиссии он ее прошел и был признан годным. Во-вторых, почему медкомиссию не надо проходить Толстому. В-третьих, почему Сергею уже можно готовиться к проводам, а ему, Валентину, еще нет. С ужасом Валя осознал, что Толстый еще ничего не знает о своих проводах.
С самым умиротворенным видом Толстый подпирал стену возле комнаты дежурного. Наголо их не побрили, форму не выдали, судя по всему, к нему у военных вопросов нет, а это значит, что их план удался, сказал же военком «будут вам справки». Наверное, Валю он за этим и оставил, все-таки у них получилось пообщаться. Друг вышел из кабинета военкома, и одновременно в дежурке зазвонил телефон. Сергей не связал два этих события вместе и продолжал в блаженном неведении ждать Валентина. В свою очередь, Валя не торопился. Что сказать Сергею, он не знал, и решил не спешить, пусть «радостную» новость озвучит дежурный.
– Толстоухов кто? – положив трубку телефона, спросил прапорщик.
– Я! – радостно ответил Сергей, предвкушая получение заветной справки.
– Заходи, – пригласил дежурный. С улыбкой Толстый зашел в комнату, успев показать другу поднятый большой палец. Валентин отвернулся и стал рассматривать висевшие на стене плакаты патриотического содержания, видеть, как Толстому будут вручать повестку, он не мог. Прапорщик закончил заполнять бланк.
– Расписываемся здесь, – ткнул пальцем в бумагу. Сергей начал расписываться и вдруг остановился.
– Что это? – почему-то хриплым голосом спросил он.
– Твое будущее, – расплылся в улыбке дежурный.
– А справка? – почти шепотом выдавил из себя Толстый.
– Что за справка? Ах, справка, так она не тебе нужна. Повестка круче, поверь моему опыту. С повесткой тебя мастер не то что ругать не будет, а еще расцелует, прослезится и будет потом всю жизнь гордиться, что воспитал настоящего защитника Родины, – уже вовсю хохотал прапорщик. – Расписывайся, не задерживай, мне еще второго нужно осчастливить, – веселился военный. Толстый расписался, машинально пожал протянутую руку прапорщика.
– Поздравляю, Родина ждет новых героев, надеюсь, ты не посрамишь военкомат, в котором с таким пониманием отнеслись к вашей просьбе, – то ли глумясь, то ли всерьез произнес дежурный, продолжая держать нового бойца за руку.
– Спасибо, – на автомате ответил Сергей.
– Пятого октября в десять утра жду тебя, боец, на инструктаж, восьмого в шесть утра на автовокзале с вещами и документами, можешь взять с собой пьяных родственников, – подвел итог дежурный. – Следующий! – крикнул он в коридор.
Стараясь не смотреть в глаза друга, Валентин боком протиснулся в кабинет дежурного. Молча расписался в повестке, успев заметить, что дата призыва – двадцать восьмое сентября. Прапорщик почему-то не протянул ему руку, а просто отдал бланк и на удивленный взгляд Валентина спокойно сказал: «Двадцать восьмого, в 9:00, не опаздывай. Свободны оба», – закончил он.
Несмотря на набежавшие тучи и поднявшийся ветер, на улице было хорошо, в воздухе висел запах приближающегося дождя. После прокуренного кабинета капитана хотелось стоять и вдыхать этот воздух полной грудью.
– Бли-и-ин, – с надрывом протянул Толстый. – Да как так-то? – непонятно у кого спросил он.
– Спокойно, Сережа, спокойно, – попытался Валентин взять инициативу в свои руки.
– Что спокойно, меня в армию забирают! – почти прокричал Толстый.
– А то ты не знал? – тоже на повышенных ответил Валя. – Не тебя одного забирают. На, смотри, у меня вообще двадцать восьмого дата, ты-то хоть две недели еще пробалдеешь, – сунул в лицо товарищу свою повестку Валентин. Сергей уставился в бланк повести.
– Это в пятницу, что ли?
– Что ли в пятницу, – передразнил его друг. – Поехали на завод, – не давая Толстому осознать происходящее, скомандовал Валя.
Нужно было каким-то образом заставить Толстого понять, что он еще легко отделался.
– Две недели – это круто, все успеешь: и уволится, и погулять, и проводы устроить, – направляя мысли Сергея в нужное Валентину русло, проговорил он. – Сейчас возьмем бегунок и пойдем увольняться.
– У тебя как с деньгами, на проводы откладывал?
– Нет, не откладывал, – задумчиво ответил Толстый.
– Ничего, расчет дадут, должно хватить, – успокоил его Валя. Сам он не знал, что делать. С одной стороны, военком сказал увольняться, а с другой стороны, зачем проходить медкомиссию? Если у него что-то со здоровьем и для армии он не годен, то зачем увольняться. Какой то замкнутый круг, думал Валентин, сидя в автобусе, везущем друзей на завод. На работе ожидаемо все прошло спокойно. Сначала, конечно, мастер, не стесняясь в выражениях, сказал, что он думает о двух раздолбаях, которых посадили на его шею, но как только он перешел к перечислению наказаний, которые, по его мнению, должны были заслуженно понести друзья, Валентин протянул ему повестку.
– Что это? – уставившись в бланк и еще больше раздражаясь, спросил мастер. Вместо ответа Толстый протянул ему свой документ. Стоя с двумя повестками в обеих руках, мастер пытался сообразить, как ему теперь поступить. Они, конечно, бездельники и прогульщики, которым нет прощения, но согласно повестке причина у них более чем уважительная и тут нужно найти другие слова. Настрой не позволял так быстро перейти от «Я вас убью» к «Поздравляю, горд, молодцы».
– В армию мы уходим, Василий Николаевич, – с улыбкой произнес Валентин. – Вот, за бегунком пришли, у нас три дня на увольнение, я в пятницу ухожу, а Сергей восьмого ноября.
– Так что молчали-то? – глупо смотря на товарищей, спросил мастер.
– Сами не знали, вчера вечером позвонили из военкомата, сказали утром прийти, вот, сходили, – вроде бы оправдываясь, сказал Валя.
– А там все быстро: распишитесь, получите, свободны, – продолжил Толстый.
– Ну тогда поздравляю, что ли… – неуверенно начал мастер, пытаясь подобрать слова. – Служите честно, не опозорьте, ну в общем, как-то так… – пробормотал он.
– Спасибо, Василий Николаевич. Не подскажите нам, куда теперь? – помогая мастеру выйти из сложившейся ситуации, спросил Валентин.
– Так в кадры вам. На второй этаж. Повестки покажите, они знают, что делать, – приходя в себя ответил Василий Николаевич.
– Спасибо за все, – забирая повестки из рук удивленного мастера, почти одновременно произнесли друзья.
В отделе кадров все прошло быстро и буднично, процесс увольнения восемнадцатилетних пэтэушников давно был поставлен на поток. – Получите бегунок. Сдайте робу и инструмент. Подпишите в инструменталке, подпишите в бюро пропусков и во втором отделе. Если все успеете, завтра в кассе заводоуправления получите расчет. До свидания. – На все про все пять минут, даже обидно немножко, все-таки три месяца в коллективе, и так сухо: «До свидания».
Вся вторая половина дня ушла на подписание бегунка и получение заветных подписей, проблем с этим не возникло. Разве что все говорили какие-то слова и желали хорошей службы. За этими хлопотами Толстый успокоился и смирился с произошедшим, в отличие от Валентина он охотно приглашал всех на проводы и совершенно не замечал того, что друг этого не делает. Ближе к вечеру призывники добрались до второго отдела и сдали пропуска. Рабочий день заканчивался, и формальности с увольнением тоже, осталось получить расчет и готовиться к проводам, но это уже завтра. Распрощавшись и договорившись созвониться утром, друзья направились по домам.
– Отработал? – встретила Валентина вопросом мать.
– Ага, – коротко бросил Валя, решив дождаться с работы отца, чтобы два раза не пересказывать новость. Молча пройдя в свою комнату, Валя лег на диван и уставился в потолок. Вопрос с медкомиссией не давал ему покоя. Один раз эта медкомиссия уже подпортила ему жизнь. Два года назад они с отцом решили подать документы в суворовское училище, но до сдачи документов дело не дошло. На медицинской комиссии выяснилось, что у Валентина кривая перегородка носа – последствия занятий хоккеем. И для того чтобы быть допущенным к экзаменам, нужно было сделать операцию по исправлению перегородки. Тогда решили не делать операцию, все-таки в хоккей Валентин играл до сих пор, а поступит или нет в училище еще вилами на воде написано. Тогда они вернулись к первоначальному плану: сначала сходить в армию. Неужели эта перегородка помешает ему попасть на этот раз в морфлот, как тогда – в суворовское училище. Хлопнула входная дверь, с работы вернулся отец. Дождавшись, когда глава семейства поужинает и родители устроятся в комнате перед телевизором, Валентин пошел радовать их новостью об армии.
– Родители, внимание, я получил повестку в армию, – сразу с порога начал Валентин. Мама замерла с открытым ртом, не зная, как реагировать дальше.
– Хорошо, – сказал отец, не отрываясь от просмотра телевизора и даже не обернувшись.
– Что хорошо, ты хоть слышал, что он сказал? Сына в армию забирают, а он уперся в телевизор. Боря, ты что, не слышал, что он сказал? – уже во второй раз и на повышенном тоне спросила мама отца.
– Слышал, его забирают в армию, – совершено спокойно ответил отец. – Поздравляю сын, – продолжая смотреть передачу, бросил он Валентину. Борис Петрович был детдомовцем и сам служил в армии на далеком острове Сахалине. В общении с сыном он придерживался самого простого метода – не вмешиваться. Коллектив, будь то школа, спортивная секция, одноклассники или армия, лучше него справятся с воспитанием отпрыска. Он был полностью уверен, что сын должен сам, методом проб и ошибок, понять, что он хочет, и поэтому крайне редко интересовался, как идут дела у сына. Когда-то давно он один раз в беседе с сыном дал ему понять, что никто ничего для него не будет делать, и если он чего-то хочет, то должен рассчитывать только на себя. Может быть, сказано это было в нужный момент, или слова были правильно подобраны, но Валентин запомнил этот день и позже понял, насколько отец был прав. Валентин старался как можно реже беспокоить родителей по пустякам. К последним он относил все происходящее с ним, родители зачастую не знали, чем живет их сын. Сытый, не болеет, значит все хорошо. К младшей сестре Валентина родители относились с большим вниманием, может быть, потому что она младшая и ей всего десять лет, а может быть, потому что дочь. В любом случае у Валентина не было ревности, сестру он любил, по мере сил и возможностей защищал ее, он даже был рад, что все внимание предков доставалось Маше, придерживаясь мнения «чем меньше знают родители, тем крепче спят».