Жизнь, как движущийся поезд, с остановками, маленькими радостями, большими неприятностями и…
Мы садимся в поезд и впервые там встречаем наших родителей. С ними нам хорошо и безопасно и вначале думаем, что они так и будут путешествовать с нами всегда. И вместе с нами братья и сёстры. Но однажды, на какой-то одной внеплановой остановке, родители сойдут с поезда, и мы должны будем наше путешествие продолжить, но, увы, уже без них.
Всё новые пассажиры будут садиться в поезд: друзья, соседи, знакомые. Если суждено, то там встретим и любовь нашей жизни. Встретим наших детей, внуков, а может и правнуков.
Некоторые будут выходить из поезда, оставляя за собой угнетающую пустоту, а другие – мы даже и не заметим, что их не стало. Это путешествие полно радости, обид, встреч и прощаний. Мы станем успешны, если к каждому будем иметь хорошее отношение, понимая, что мы все разные. С разным уровнем осознания себя.
Самым большим секретом есть то, на какой остановке мы сами должны сойти и когда. Поэтому мы должны жить в чистоте, любить, прощать, просить прощения и обязательно благодарить. Н всегда быть в «боевой готовности» покинуть поезд.
Почему?! Потому, что однажды, когда придёт наше время и наше место станет пустым – другие займут. Ведь должны же остаться после нас хорошие воспоминания, которые будут продолжать путешествие в Поезде Жизни дальше…
Сначала я хочу поблагодарить всех, кто путешествовал со мною вместе и на своей конечной станции уже сошёл. Благодарю тех, кто со мной дальше путешествует, и буду безконечно благодарна тем, кто подсядет на следующей станции и проедет со мной до конца.
Я желаю всем нам, чтобы наше путешествие с каждым днём становилось всё более интересным и более осознанным. И чтобы мы всегда имели чистоту помыслов, огонь в Душе, любовь в Сердце, крепкое здоровье в теле, успех, достаток.
Благодарю всех вас, пассажиры Поезда моей Жизни.
Сильные люди знают, как надо правильно жить, даже со слезами на глазах и с улыбкой сказать: «У меня всё хорошо…»
Архангел Михаил видит нашу грусть и говорит: «Тяжёлые времена позади…» Если вы верите в это – так улыбнитесь…
Я всё иду, иду на Свет – хоть путь тернист… И ещё хочу сказать: «ХОРОШО, ЧТО ВЫ ВСЕ ЕСТЬ!»
Мария Майор-Килиманн. «Поезд Жизни».* * *
В ожидании прибытия парома «Агио Пантелеимон» встречающие и отъезжающие пассажиры сгрудились возле арсаны, удобно расположившись в тени ангара. Большинство хранило обет молчания, только пожилой долговязый немец что-то еле слышно сообщал своему соседу, при этом жестикулируя, как дирижёр симфонического оркестра.
Сосед его пребывал в полудреме и слушал собеседника, похоже, только из вежливости. Его ковбойская шляпа сползла на самые глаза, прикрывая их от яркого солнечного света.
Двое греческих монахов, облюбовав глыбу из серого гранита, заботливо обточенную морской стихией, что-то читали, периодически осеняя себя крестным знамением.
Остальные паломники скорее напоминали музей мадам Тюссо – за четверть часа я не заметил даже малейшего шевеления. Да и лица гостей Святоименной Горы были словно восковыми от неповторимого южного загара.
Когда короткая стрелка моего хронометра вплотную вознамерилась указать «час волка»[1], на горизонте обозначилось нечто не вяжущееся с Божиим мiром. Гигантскую посудину крикливо сопровождали чайки и альбатросы, перекрывая своим гомоном даже шум винтов, шёпот прибоя и соловьиные серенады.
В отличие от позавчерашней нелётной погоды нынешний день радовал очередной десант на Афон ярким весенним солнышком, поэтому вся публика собралась на палубе и делала ненавязчивую рекламу своим планшетам, фото- и видеокамерам.
Цейсовский бинокль помог мне разглядеть среди разномастной публики две долгожданные фигуры, резко отличавшиеся как по росту, так и по темпераменту. Тот, который повыше и с окладистой бородой без конца выбирал нужный ракурс и «сочинял» фотолетопись. Другой был резко невозмутим и сохранял олимпийское спокойствие. Оранжевая бейсболка выдавала последний пункт его вояжа – Иерусалим.
Открою интимную тайну: Никита в каждой поездке обязательно приобретал себе бейсболку, и его домашняя коллекция уже зашкаливала за полусотню. Только на Святой Земле он побывал раз пятнадцать, но «ни разу даже глазом не моргнул».
Вольдемар был и в этом отношении прямой противоположностью – никаких коллекций не собирал, зато из каждой поездки привозил по несколько тысяч фотографий, так что вполне можно было сочинять путеводитель, основываясь только на его фотодокументах. Во всяком случае, данное повествование расцвечено картинами Святогорья с его барского плеча.
Должен признаться, меня всякие фотосессии утомляют паче безделья. Ну, так ведь и пчёлы иногда досаждают своей простотой, но без них жизнь мёдом не покажется даже в принципе, тем более, на Земле.
Очертания парома увеличивались с каждой прожитой секундой, и вот уже со снайперской точностью капитан причалил его к арсане. Раскрылся гигантский клюв, и шумная ватага бородатых мужей ступила на священный берег.
Те гости, которых встречали, не стеснялись эмоций и тут же утопали в объятиях братьев во Христе. Отъезжающие не заставляли себя ждать и в темпе сиртаки поднимались на палубу.
Всё происходило как будто по писаному сценарию, без какой бы то ни было суеты и суматохи. Афон!
Мои спутники покинули борт одними из последних. Заметив меня ещё на подходе, они не стали пробираться в первые ряды, чтобы не угодить в толкотню, и молчаливо помахивали мне своею десницею. Никита был как всегда молчалив, зато Володя не приминул вскинуть обе руки вверх, сжавши обе ладони в един кулак, а потом, выбросив правую вперёд, подобно супостату, указующему пролетариям верную дорогу, начал нарочито громко и неспешно декламировать стиш собственного сочинения, как бы пародируя В.Маяковского:
Под свист контрреволюционной пули,Под грохот канонады тротиловой,Лицезрею под «люли-люли» берёзку хилую.Это вам не пальмы заокеанские, не ананасы с бананами.Слышу словеса, исторгнутые буржуазной будкою:Па-аду-умаешь, берёзка – дрова! Балалайки с дудками!Я б волком выгрыз эту мораль, философию гнилую и узкую.Наша берёзка – это рояль! Громадный, как и всё русское!И так, с поднятым вверх кулаком, Вольдемар прошагал с десяток шагов, пока не протянул десницу мне. Азъ недостойный крепко пожал его длань, также крепко сжал губы, помотал подбородком и с пафосом сумел из себя выдавить:
– Ну, вы гигант, Холмогоров!
– Дык что я, ви бы пъслушали мъего дружбана, Юру Черепанова, – Вольдемар сделал повелительный жест рукой в направлении «Изумрудного города» и резко скомандовал:
– Ну-ка, встаньте-ка с Никитой, я вас зъпечатлею, – и он прицелился, выбирая ракурс.
Никита, как всегда тихий и немногословный, также протянул мне свою десницу. После крепкого рукопожатия мы также крепко обнялись и по православному обычаю три раза похристосовались. Затем приблизились на десяток шагов к монастырю и замерли в ожидании фотошедевра.
«Кэнон» нашего друга был хоть и не из разряда «навороченных», фотографии на нём получались весьма недурственные. К тому же гигант Х-в снимал всё подряд, направо и налево, поэтому повторюсь: по его фотолетописи можно было вполне написать сносный романчик, даже не ощутив присутствия собственными глазами.
Ласковое южное солнышко понемногу начало превращать наши спины в жаркое, тем не менее мы не торопились скрыться от его навязчивых лучей под сень буйной растительности или каменной симфонии пантелеймоновых стен.
Всё ещё расточая эмоции, мои попутчики явно не спешили воспользоваться гостеприимством афонских братьев, несмотря на то, что все вновь прибывшие уже скрылись в архондарике и занялись мiрским попечением. Нас же переполняла радость от встречи и надежда на то, что земные заботы никуда не денутся.
Таки на самом деле – куда они денутся? Не медведь, sin embargo[2], в лес не убегут, да и толкотня в очереди нас не особо прельщала. Поселимся – на улице, поди, не оставят.
И тут же поймал себя на мысли, что только вчера вечером исповедовал свою гордыню и вот на тебе – опять за старое. Видно пословица не зря молвится: горбатого могила исправит. Придётся, как ни крути, видимо, сегодня опять идти исповедоваться, и так, вероятно, до самой могилы. Каждый день…
С кем поведёшься, с тем и наберёшься. А водился азъ недостойный все последние годы как раз с моими дорогими и незабвенными попутчиками. Изъездили мы с ними почти всю Ев ропу, обошли пол-России крестными ходами и везде полагались на волю Божию.
В этой связи вспоминается наше первое с Володей совместное паломничество к Терновому Венцу Спасителя, который хранится в Париже, в знаменитом Нотр-Дам де Пари.
Случилось это в «гламурные» нулевые годы, когда жизнь казалась малиной. Впрочем, так оно и было, ведь малина – самое лучшее слабительное средство. Если в ней сидит медведь…
Нам с Вольдемаром подобная развязка не грозила, он был успешным бизнесменом, а ВПС строил грандиозные воздушные замки для приведений, что по тем временам было делом очень даже востребованным. Романтики ще не вмерли, а прагматики только постигали сию науку в своих гарвардах, оксфордах и принстонах. Зелёные фантики с портретами заокеанских президентов только-только начали уступать геополитическое пространство нововведённой европейской валюте, а Саддам Хусейн, явно поторопившись с приоритетами, испытав «шок и трепет» от своих бывших покровителей, благополучно «примерил столыпинский галстук».
Но нас политика интересовала в дозированных пропорциях, лишь постольку-поскольку Париж облюбовали многочисленные арабские мигранты, превратив его во второй по величине мусульманский город планеты после Каира.
Шутка, конечно, но в каждой шутке, как известно, есть доля шутки. После посещения Монмартра желание шутить улетучивается подобно запаху Chanel в курительной комнате.
Хотя с незапамятных времён все путеводители и рекламные проспекты воспевают это место как самое романтичное и живописное в Париже. Видимо им за это хорошо приплачивают, потому что второго такого злачного, криминального и неуютного района во французской столице вряд ли можно найти.
Неспроста «mons martyrum» в переводе «гора мучеников».
В годы правления римского императора Траяна Деция холм был местом казней православных христиан, нередко сопровождавшихся чудесами. Как тут не вспомнить первого епископа Парижа Дионисия, который после казни взял отрубленную голову в руки, омыл её в источнике на склоне холма, и только дойдя с ней до храма, пал замертво.
В нынешнем веке мучениками вполне можно считать многочисленных паломников, потому что они, как правило, не из олигархического сословия, хотя нет правил без исключения.
Вот и мой брат во Христе излишним смiрением не страдал, поэтому доброго совета знающих людей не послушал. А зря.
Мне-то, по большому счёту, терять было нечего, если только жизнь, аще убо за воздушные замки и платят воздухом. А Х-в потому и гигант, что решил скупить Монмартр оптом, понеже цены здесь просто завораживали. Нет, чтобы вспомнить пророческие слова Александра Пушкина в знаменитой «Сказке о попе и работнике его Балде», таки ещё и торговаться начал!
По закону Архимеда, если в одном месте убыло, в другом обязательно прибудет. А следуя арабской пословице, если утром дурак идёт на рынок, то вечером умный будет при деньгах. Своего братана я бы даже в бреду к дуракам не отнёс, вот только был уже вечер, скорее даже ночь. А в это время на Монмартре и с огнём не сыщешь представителей богемы, коих несть числа тусуется в этом живописном уголке Парижа. К ночи же на узеньких кривых улочках можно увидеть лишь горы мусора и обилие красных фонарей.
Знаменитая Plase Pigalle, где сосредоточены кабаре, ночные клубы и прочие «весёлые» заведения типа Moulin Rouge[3] также расположены неподалеку от «горы мучеников».
Вот где раздолье для местной мафии! Любой более-менее прилично одетый гражданин сразу становится их потенциальной – а иногда случается, что и реальной – жертвой.
Поначалу меня поразила не только приветливость продавцов – это присуще большинству восточных торговцев, – но и поразительная уступчивость. Сколько раз удивлялся на рынках Египта, Турции, Сирии и других мусульманских стран, насколько щепетильно они торгуются за каждый цент, а тут продают, чуть ли не бесплатно, лишь бы заглянуть в содержимое твоего портмоне. И вот тут-то начинается самое интересное.
Цену сбавляют до таких параметров, чтобы клиент захотел купить всё подчистую. Но в желаемом количестве данный товар, по понятным причинам «отсутствует». Зато «точно такой же» есть в соседней лавке, которая расположена так, что покупатель уже «на мушке». За ним увязывается «хвост», который передаст его следующим «друзьям», что в конечном итоге может закончиться весьма печально.
«Хвостатые» человеки, как мне подсказывает интуиция, – это те, чьи предки произошли от обезьяны. Во всяком случае, так трактует лучшее в мiре бесплатное советское образование. И вот эти свiдомые млекопитающие оказываются в свободной стране, да ещё и среди халявы! А сколь советскому человеку ни тверди «халва», всё равно для него халява слаще.
И всё же умные люди настоятельно не рекомендуют забывать, что бес платит за сыр, который только в мышеловке. А наступление времени этой мышеловке захлопнуться знают лишь Небесный Отец и «крёстный отец» местной мафии.
Когда азъ свiдомый почувствовал трогательную заботу о нас грешных со стороны трёх лиц арабской национальности, первое, что я вспомнил из рекомендации моего наставника, это никоем образом не подавать вида, что ты обнаружил «хвост», и вести себя как можно более естественно.
Хорошо бы закурить, да сие занятие в наступившем тысячелетии меня уже не прельщало. А как ещё можно успокоить взбудораженное сердце, прыгающее как сторонники евроинтеграции на Майдане? Только усердной молитвой. Хотя инструктор мой, Царствие ему Небесное, был махровым атеистом, сие действо I’m освоил уже без его чутких рекомендаций.
«Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, ради Пречистыя Твоея Матере и всех святых, помилуй мя грешнаго». «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий…» – молитва выступала на моих устах подобно испарине на спине, даже помимо моей греховной воли. Но тени в грязных футболках и дешёвых джинсах всё равно не отпускали нас ни на шаг, лишь иногда передавая нас таким же неумытым гастарбайтерам Пятой республики.
И тут Сам Господь подсказал мне гениальный ход!
Достав фотоаппарат, я стал направо и налево фотографировать архитектуру Монмартра, а заодно и зловещие фигуры, висевшие у нас на хвосте. Те немного заменжевались, но тут же, слегка испугавшись, нырнули в дверь близлежащего магазинчика.
Следуя очередной инструкции, азъ догадливый затянул моего попутчика во второй по счёту магазинчик в левом проулке.
Это была сувенирная лавочка, и хозяйкой оказалась, на наше счастье, симпатичная молодая француженка, довольно сносно понимавшая по-испански. Чтобы не вызвать подозрений, мне пришлось купить у неё брелок с изображением Эйфелевой башни, а Володе пивную кружку. Но всё внимание моё в это время, естественно, было обращено на «хвост».
Так и есть: «тени» самую малость подёргались по «улочке д’Артаньяна», потом заглянули в соседнюю лавчонку, первую по ходу и, не солоно хлебавши, возвратились на исходные позиции, чтобы выслеживать новую жертву.