– Сибирский воздух к тому располагает, – как оказалось, я был недалёк от истины, мой брат во Христе действительно обитал за Уралом. – А за окнами моей фазенды кедры растут, что говорит о кристально чистой атмосфере. К тому же дом мой из лиственницы построен, а внутри кедром отделан. Я вообще в железобетонных бараках жить не могу…
– Это ты чудно подметил, насчёт бараков. Я как-то не думал…
– А как же их ещё называть? В доме должен быть один хозяин, а «дом, разделившийся сам в себе, не устоит» [Мф. 12; 25]. Если много хозяев, то это уже анархия. И потом, если человек от земли оторвался, то он по факту перестаёт быть патриотом, становится космополитом. А потомки его из людей превращаются в человекоподобных млекопитающих.
– Что-то ты уж больно круто… Хотя… Я с тобой полностью согласен. Здравомыслящие люди при первой возможности стараются приобрести свой участочек и домишко слепить. А на старости лет таки вообще уехать из мегаполиса и на земле поселиться. Моя жизнь тоже по большей части в своём доме протекала, но для детей в провинции возможностей значительно меньше, к тому же склоки начались с родственниками из-за дома, короче получили мы стойло в многоэтажном бараке, да так до сих пор из него выкарабкаться не можем.
– Ну что ж, тогда есть повод повторить по глоточку, – Никита торжествующим жестом поднял свой импровизированный фужер и пригласил меня соединить сосуды.
Мы освежили гортань и продолжили знакомство.
Сколько живу на этом свете, столько раз подмечал, что бытовая тема как-то сразу занимает первенство в разговоре людей с неустроенной личной жизнью. У кого быт налажен, семейные проблемы отсутствуют, те обычно любят порассуждать об искусстве, спорте, на худой конец о героях сериалов.
Политика больше волнует бизнесменов, чьё благополучие напрямую зависит от курса мiровых валют. А те, кому пересекать кордон приходится разве что во время отпуска, да и то не всегда, чаще всего говорят о шмотках, автомобилях и косметике.
На безымянном пальце у Никиты я не обнаружил даже намёка на рыжий металл, хотя и сам ходил в своей жизни окольцованным всего полчаса, пока отмечали в ЗАГСе торжественное событие, именуемое бракосочетанием.
Должен признаться, что не все равнодушно отнеслись к моему жесту доброй воли. Пришлось не шибко просвещённым поведать историю о том, как один мой приятель зацепился кольцом за борт грузовика и таким образом потерял две фаланги безымянного пальца. После услышанного публика уже не высказывалась громче обычного о своём понимании верности и чести, которое, по их мнению, олицетворял этот амулет.
Моего новоиспечённого брата во Христе счастливый брак обошёл стороной, ачеть и не так, чтобы счастливых, по большому счёту, не состоялось.
Были у него свои маленькие радости, но большую радость он не сумел доставить никому. Почему он не сумел найти свою вторую половинку, Никита не стал посвящать случайного попутчика, однако много позже мне удастся выяснить столь нетривиальную причину. Немного позже и расскажу вам о ней.
А пока наш полёт продолжался на высоте десять с половиной тысяч метров и со скоростью девятьсот километров в час.
За окном иллюминатора показалась безбрежная гладь Чёрного моря, и мой сосед приковал свой взор к открывшемуся пейзажу. Это дало мне возможность разглядеть его повнимательнее, и я постараюсь максимально подробно написать его портрет.
Гренадерским ростом Никита похвастаться не мог, зато физические кондиции могли дать фору даже начинающим культуристам. Под футболкой с изображением чернеца Пересвета во время его битвы с Челубеем, довольно рельефно проступали накачанные бицепсы. Ноги его в изрядно потёртых джинсах не находили себе места, а это первый признак отменного здоровья.
Красивая бородка, колечком опоясавшая ротовую полость с не ведающими кариеса зубами, и сливающаяся с поседевшими бакенбардами, придавала лицу мужественное выражение, и в то же время подчёркивала благочестие. Морщины, разрезавшие широкий лоб и подчеркивавшие скулы, говорили о его задумчивом характере и недюжинном интеллекте. Чуть раскосые с едва уловимым прищуром глаза цвета лазури и расходящаяся веером паутинка морщин на висках обозначали завидную проницательность и непадкость на слухи и сплетни.
Широкий прямой нос, немного подпорченный врагами отечества, намекал на неуступчивость и незначительное, но всё же упрямство своего господина. Плещма косая сажень и руки золотых дел мастера, умеющие при необходимости собираться в крепкие кулаки, дополняли это качество зѣло наглядно.
Редкие седые волосы, обозначившие причудливый чуб на широком лбу, выдавали в нём то ли холодного философа, то ли горячего адепта православной веры.
Сразу хочу отметить, что я не Рембрандт и не Валентин Серов, они бы написали не просто портрет, а шедевр. А всё, что ещё могу добавить к вышесказанному, это факт, что Никита в своей жизни перепробовал множество профессий, пока не остановился на цветочном бизнесе.
Последнее десятилетие этот род деятельности приносил ему гарантированный доход, почти как барону Мюнхгаузену, родившемуся заново садовником Мюллером. Но если с бароном дворянская кровь сыграла злую шутку, то amigo mio[5] делал своё дело честно и добросовестно, а излишним честолюбием отнюдь не страдал. Стреляться на дуэли из-за роковой красавицы он вряд ли бы стал, поэтому, видимо, даже на шестом десятке был один-одинёшенек.
Пока Никита с пряным удовольствием рассматривал морской пейзаж, азъ нелюбопытный успел посетить «Wi-Fi» и с видимым облегчением приготовился вкушать заслуженный обед.
Стюардессы уже продвигались с нагруженными под завязку тележками в первые ряды, что вызвало заметное оживление в салоне. У нас же ещё оставалась в фужерах недопитая терпкая влага, а это требовало скорейшего исправления создавшегося положения. Никита в отношении говорить тосты был не мастак, поэтому предоставил мне полнейшую инициативу.
– Предлагаю этот тост за святую великомученицу Агнию, Римскую деву!
– А почему вдруг за неё? – Никита был немного ошарашен, видимо никогда слыхом не слыхивал об этой святой. Ачеть по его роду деятельности можно было и поинтересоваться.
– Тёмный вы, сударь, как лошадь у Казбича. Святая Агния – Небесная покровительница садоводов и молодожёнов! По-моему, для тебя и то, и то актуально. Или я ошибаюсь?
– Да нет, не ошибаешься. А ты что-нибудь знаешь про её житие? – Ники слегка пригубил вино и устремил на меня пристальный взгляд в ожидании сенсационного познания.
– Святая Агния родилась в Риме в конце III века от благочестивых родителей и, получив христианское воспитание, решила посвятить себя девственной жизни.
Будучи в тринадцатилетнем возрасте, девица получила предложение от сына префекта Рима, но отказала ему. Тогда префект Симфроний повелел подвергнуть святую деву поруганию, обнажить и отправить в блудилище за хулу на языческих богов.
Но Господь не допустил её бесчестия: у неё на голове мгновенно выросли густые и длинные волосы, скрывшие тело от нечестивых взглядов. Ангел Божий встретил её и покрыл блистающим сиянием, что всяк был ослеплён, лишь посмев взглянуть на деву с вожделением.
Нечестивый сын префекта, лишь едва дотронувшись до неё, пал бездыханным, но по горячей молитве святой Агнии моментально был воскрешен и тут же уверовал во Христа. А одновременно с ним крестились ещё сто шестьдесят человек, и все они были впоследствии обезглавлены язычниками.
Агнию бросили в костёр, но по молитве святой огонь погас, и после этого её умертвили ударом меча в горло. Святая дева-мученица была похоронена родителями недалеко от города.
Через много лет дочь Константина Великого Констанция исцелилась на гробе святой Агнии от тяжкой болезни, и в благодарность повелела возвести храм на площади Номентана, на месте усекновения святой мученицы.
Впоследствии там возник девичий монастырь. В этой обители сложилась традиция: инокини выращивают агнцев, ткут из их шерсти облачение и каждый год в день поминовения святой Агнии преподносят его в дар папе Римскому.
– Так она что, католическая святая? – недоумение слегка перекосило лицо Никиты.
– Это случилось в триста четвёртом году, во времена правления Диоклетиана. В то время Церковь ещё была единой, поэтому святая Агния равно почитается как православной, так и католической церковью, – мой ответ успокоил собеседника, и он величаво поднял фужер.
– А когда день её памяти, ты знаешь?
– Двадцать первого января по византийскому календарю или третьего февраля по-нашему.
– Как раз накануне сенокоса, надо будет взять на заметку, – Ники записал на телефон.
– Какого сенокоса? Сибирь что, страна вечного лета?
Никита чуть-чуть раздвинул в улыбке свои тонкие губы, а глаза просто искрились от смеха.
– Сенокосом я называю дебильный маятник: день самца – день самки. Когда у меня день год кормит. А ещё четырнадцатое февраля – день нетрадиционной ориентации. Тоже хватает сумасшедших, когда чуть ли не сносят цветочные киоски. Только держись! Вот и держусь.
Нетрадиционный юмор моего визави вызвал во мне небывалый подъём настроения, понеже вот уже много лет все эти пережитки советского идиотизма вызывают у меня архинегативные эмоции, но придумать им достойное название до сих пор не удавалось. Или просто лень было. А тут с места в карьер!
Я мысленно воздал благодарность Всевышнему за такого попутчика, с которым не только не соскучишься, но и обрящешь «полцарства за сюжет». Ведь все наши беды происходят из-за того, что пока мы чувствуем себя слишком как дома, пока не возникнут неразрешимые проблемы, мы не ценим дарованных нам попутчиков.
Лишь когда известная птица клюнет в известное место, мы вспоминаем о них, к тому же забывая благодарить.
Никита на моё скромное «ха-ха» отреагировал таким же скромным немым вопросом, будто сообщил общеизвестную многократно повторявшуюся истину. А убелённый сединами кент вдруг проявляет поистине младенческую наивность, даже как-то неловко получается.
Он слегка поменял позу, в чём, при его кипучей энергии, была регулярная необходимость, и решил восполнить мои пробелы в знаниях по истории отечества и его вооружённых сил.
– Ты считаешь, что день дезертира достоин более красноречивого названия? – начал он.
– Просто как-то не задумывался над этим, – я слегка пожал плечами и сделал губёшки бантиком. – Когда служил, тогда был просто повод для пьянки и лишнего выходного, а позже мне были настолько параллельны все эти выдуманные праздники…
Другое дело Пасха или Рождество – ни один православный человек не может остаться безразличным…
– То-то и оно. А какой повод для этого шабаша? Еврей создал банду для войны с русским народом? Сам как думаешь, разве за прошедшее тысячелетие некому было Русь защищать?
– Я так не думаю! – Мой ответ прозвучал как выстрел, Никита даже зажмурился.
– Вот видишь. То есть это прямой намёк на отрицание тысячелетней истории России. Как будто история началась с октябрьского переворота, а раньше на одной шестой части суши жили только медведи и аисты. А в октябре семнадцатого аисты принесли младенцев, – секса-то не было, – и появилось первое в мiре социалистическое отечество, которое потребовалось защищать от всего мiра. Можно подумать, раньше защищать Россию было необязательно.
– Должен с прискорбием констатировать, что твоими устами глаголит истина. Аминь.
Я поднял свой la copa del vino tinto[6] и предложил тост за славное русское воинство. Никита с огромным воодушевлением поддержал мой благой порыв, и вот уже наши одноразовые copas[7] ополовинились ещё на один глоток. Шоколадные ассорти также неумолимо сокращались.
– Вот, что меня поражает, – продолжал мой новоявленный братишка, – не то, что день национального позора сделали праздником, а та дьявольская хитрость, с которой это обыгрывается. Казалось бы, что в этом плохого, что народ почитает своих защитников? Вопрос весь в том, в честь какого события устанавливается тот или иной праздник.
Православные праздники понятно, все они в честь дня представления пред Господом того или иного Угодника Божия. Я не беру Двунадесятые праздники, здесь поминаются события Нового Завета, связанные со Спасителем или Богородицей.
Но и память основных событий российской истории также связана или с грандиозными победами русского оружия над супостатами, или, скажем, с основанием Москвы, то есть Третьего Рима; Санкт-Петербурга; других городов. Но чтобы праздновать день разгрома под Аустерлицем или при Цусиме…
До такого кощунства ни один русский царь никогда бы не додумался. Только большевики на такое способны.
Мне ничего не оставалось, как молчать в три погибели.
Когда-то я зѣло гордился своими сногсшибательными познаниями по истории и победами почти на всех школьных олимпиадах. Но то были другие годы, то было в другой стране, при другой социальной системе. Впоследствии оказалось, что все сферы жизни незыблемой конструкции нашего социалистического отечества были насквозь пронизаны ложью и мифами.
Пока из кормушки, наполненной за счёт ограбленного народа, раздавались щедрые подачки верноподданным нукерам, вопросы о «правильности» генеральной линии КПСС и советского правительства возникали лишь у диссидентов.
Но как только «стало нема золотого запасу», так сразу «хлопцы стали разбегаться в разные стороны». В основном в Израиль и за океан.
Колхозы моментально перестали приносить «рекордные» урожаи, гиганты советской индустрии за неимением заказов в условиях жёсткой конкуренции, стали один за другим закрываться и перепрофилироваться на выпуск несвойственной продукции, следствием чего стала массовая безработица. Коллапс экономики не заставил себя долго ждать.
История – не уличная девка; это наука, а не идеология.
Пока в Стране Советов существовала одна политическая сила – нерушимый союз комунизтов и беспартийных, все попытки донести истину до сознания людей натыкались либо на бюрократические препоны, либо на лишение свободы, а то и жизни. Руководящая и направляющая сила зорко следила, чтобы какой-нибудь шибко подкованный интеллигент не выдал государственную тайну.
Но вот железный занавес рухнул, однако власть имущие и тут не очень торопились развенчивать комунизтические стереотипы. Они их вполне устраивали, поскольку тупым и оболваненным обывателем гораздо легче управлять. Не учли власти одного, что не всякий обыватель захотел оставаться «ватником», и электорат начал прозревать в геометрической прогрессии.
По мере становления в стране гражданского общества всё меньшим спросом пользовались «великие победы», зато всё строже был спрос за реки крови и неисчислимые жертвы, стоящие за каждым завоеванием социализма. Патриоты в сталинском понимании, в сознании молодого поколения стали восприниматься чем-то вроде давно вымерших динозавров и птеродактилей.
И вот тут возник вакуум в трактовке национальной идеи.
Молодым невозможно объяснить, почему европейцы не считают своими освободителями тех, кто принёс им на штыках «новое светлое будущее». Кто установил в их стране комунизтическую диктатуру, загнал фермеров в колхозы, а бюргеров сделал «пушечным мясом» гигантов индустрии. Кто готовит их солдат не к защите отечества, а к завоеванию и порабощению свободных народов, к мiровой революции.