Всю свою жизнь мистер Кеннеди считался с мнением общества и хорошо представлял, что теперь говорят о нём и его супруге, втихомолку переживая по этому поводу. У него просто в голове не укладывалось то, что делала Скарлетт. Мало того, что она купила лесопилку, даже не посоветовавшись с ним; сама вела дела, что уж никак не подобает замужней даме; так ещё и принимает Батлера, с которым молва их давно повязала. Нельзя сказать, что его жизнь превратилась в ад, нет, было и много приятного, если ни в чём не перечить жене. Но он чувствовал, что она несчастлива, часто рыдает в подушку по ночам, ничего ему не объясняя. Фрэнк очень надеялся, что ребенок всё изменит, и его супружеская жизнь станет более подобающей всему общепринятому.
Миссис Кеннеди думала иначе, менее всего в это непростое время ей нужен был ребенок. Душа её и без того пребывала в смятении: внезапный приезд и бегство Тони Фонтейна, убившего давнего врага Тары Джонаса Уилкерсона, навлек на них гнев новых властей. К ним не раз приходили с обыском, грозили острогом, а она только начала получать деньги с лесопилки, множество планов роилось в её беспокойной голове. Она должна обезопасить себя и детей, а для этого нужны деньги, много денег, и она работала много и тяжело, не надеясь на Фрэнка. Хотя в эти тревожные дни она обнаружила, что её муж не так уж робок, может испытывать и ярость, и решимость, да и объятия его могут быть более настойчивыми, чем ей хотелось бы…
Скарлетт плохо переносила первые месяцы беременности, Батлер перестал ходить к ним в дом, но вся Атланта знала, что они встречаются чуть ли не каждый день. Она не сразу догадалась, что он просто охраняет её. Ведь Фрэнку даже в голову не приходило сопровождать её в поездках. Обстановка в городе была очень тревожной из-за постоянных стычек с неграми, и Батлер всё реже покидал Атланту. Обычно Ретт подсаживался к ней в двуколку где-нибудь на дороге, брал в руки вожжи, а она склоняла голову к его плечу, испытывая давно забытое чувство незыблемости мира. И не было на свете убежища, более надежного, чем он!..
Она уже не могла обходиться без него, как и без коньяка, пропуская две-три рюмочки перед ужином, несмотря на свое положение. Ей хотелось быть с ним мягкой, слабой, чтобы чувствовать его заботу. Однако стоило ему однажды предположить, что она будет, словно гибкая лоза, покорно гнуться в его руках, если к ней правильно подойти, как Скарлетт в гневе прогнала его. Правда, гневалась она недолго, ровно столько, сколько он вылезал из двуколки и отвязывал свою лошадь. Расставаясь, они все-таки улыбнулись друг другу…
Последующие печальные события – смерть мистера О’Хара, потом отца Ретта – разлучили их на несколько месяцев. Этого оказалось достаточно, чтобы Эшли снова занял все её мысли. В декабре, когда Ретт вернулся, прежней теплоты меж ними уже не было, и она знала причину – переезд Уилксов в Атланту, под её крылышко.
Вереница событий кажущегося таким далеким прошлого пронеслась перед мысленным взором Скартлетт. Ей уже никогда не вернуть то душевное расположение, которое связывало их с Батлером в том не самом легком периоде ее жизни. Но не потерянная дружба беспокоила Скарлетт сейчас, а совсем иное чувство, тревожное, странно волнующее, необъяснимое для неё тогда, но очень понятное теперь. Долгое время она принимала его за страх разоблачения, ведь чарльстонец знал все о ней и Эшли. На благотворительном балу, когда они впервые встретились в Атланте, может, так оно и было, но лишь до того момента, когда она пошла с ним танцевать. Пламенные взгляды красавца, дерзкая улыбка, ощущение, что ты пушинка в его руках, мгновенно заставили её забыть про вдовство, материнство и репутацию…
Всякий раз, когда капитан Батлер появлялся в городе, все женское население приходило в волнение. Разбитых сердец было бы не счесть, но он ни разу не позволил себе что-либо предосудительного, явно предпочитая всем общество миссис Гамильтон, хотя и это трудно было назвать любовным ухаживанием. Она ждала вольностей, а их не было, комплименты были сомнительны, а главное, казалось, он видел насквозь все её уловки, с помощью которых она старалась повергнуть его к своим ногам. Он был так не похож на других мужчин, загадочный и притягательный, она чувствовала свое бессилие перед ним. От взгляда его темных глаз её бросало, то в жар, то в холод, мурашки бежали по спине, колени слабели, а ноги подкашивались.
Как она могла быть так глуха к своим ощущениям? Как можно было не заметить свое состояние? Неужели можно быть настолько ослепленной призрачной любовью?
– Когда же это началось? – попыталась осознать Скарлетт. – Собственно так было всегда в его присутствии, даже в самой неподходящей для этого обстановке – на свидании во время его ареста, при прощании на дороге в Тару или за месяц до этого, когда он застал её одну на веранде дома тети Питти. Ах, нет! Тогда, наоборот, все располагало к признаниям: ночь окутала их мраком и тишиной, пересмешник и тот не решился нарушить безмолвие.
…Ретт взял её руку, повернул ладонью вверх и поцеловал. Прикосновение его теплых губ обожгло её, и трепет пробежал по телу. Его губы продвинулись выше, к запястью… Сердце забилось сильнее, кровь прилила к щекам.
– Я ведь ни капельки не влюблена в него, – в смятении пронеслось у неё в голове. – Я люблю Эшли.
Но от чего так дрожат руки, и этот предательский жар в груди, и желание взлохматить ему волосы, почувствовать его губы на своих губах…
– И все же я нравлюсь вам, – шепчет вкрадчивый голос. – А могли бы вы полюбить меня, Скарлетт? В вашем сердце должно найтись местечко и для меня…
Он снова поцеловал ее ладонь. И снова по спине у нее приятно поползли мурашки.
…Я возжелал вас с первой же минуты, сразу, как только увидел в холле в Двенадцати Дубах…
Ей бы возмутиться от таких откровенно неприличных слов, но перехватывает дыхание, как и теперь, при одном только воспоминании о звуках его голоса. Так же было и в тот памятный для неё день, когда она впервые увидела его.
…Незнакомец, стоя поодаль от остальных гостей, не сводил с нее глаз. Несмотря на большие планы относительно Эшли, Скарлетт не преминула отметить аристократические черты смуглого лица гостя, атлетическую фигуру, гордый красивый профиль. Глаза их встретились, и она вдруг отчетливо осознала, что лиф её платья вырезан слишком глубоко, он улыбнулся насмешливо и нагло, и у нее перехватило дыхание…
– А ведь это произошло до объяснения в библиотеке, свидетелем которого он стал, – с удивлением обнаружила Скарлетт, – и смущение мое было вызвано лишь его вниманием, а не страхом разоблачения!
Это открытие потрясло ее. Как ни коротка была их интимная жизнь, не больше года, наверное, но теперь Скарлетт знала точно, что это было желание, влечение к нему, и оно возникло сразу с того момента, как только она почувствовала его оценивающий взгляд и не посчитала это дерзостью.
– Право, можно подумать, что я влюбилась в него, как последняя дурочка, с первого взгляда!
Ей бы тогда задуматься, послушать свое сердце, но у нее в голове было совсем другое – предстоящее объяснение с Эшли. С ним ее ничего не пугало, в его глазах не было огня.
Вспоминая встречу за встречей, переставляя их по времени, сопоставляя высказывания Ретта, Скарлетт находила все больше подтверждений его любви и своего ответного чувства, так не похожего на то, что она испытывала к Эшли.
…Я хочу обладать вами – ни одной женщины я не желал так, как вас, и ни одной не ждал так долго, – говорил Ретт…
От таких слов жаркая волна бежала по телу, голова кружилась, гулко стучало сердце. Но почему он ждал? Ведь ему ничего не стоило соблазнить её. Как будто и сам избегал этого, иначе не вел бы себя столь чудовищно. Его манеры раздражали ее неимоверно, слова обижали, заставляли злиться. Не язык, а жало, она никогда не выходила победителем из их словесных поединков. Столько было сказано ненужных слов, кроме главных слов любви, произнесенных тихо, серьезно, без дерзостей, без насмешек, без загадок.
– Возможно, я поняла бы, что он – моя судьба, тот самый предсказанный мне брюнет! Вот бы сейчас расспросить Джинси.
Скарлетт вихрем слетела по лестнице вниз, в столовую.
– Мамушка! Мамушка! – громко позвала она няню.
Та хлопотала возле стола и от испуга чуть не выронила поднос с едой.
– Что с вами, миссис Батлер? – официально назвала ее няня, обеспокоенная необычно возбужденным состоянием своей питомицы.
– Ты не знаешь, где теперь Джинси?
– Кухарка Тарлтонов, что ли? Да, где же ей быть, с ними и живет. Старые слуги не привыкли бросать хороших хозяев. Все ютятся в домике управляющего.
– Я хочу навестить их.
– Куда в такую слякоть, дорогу развезло, поедете, когда подсохнет. Поешьте вот лучше, пока все горячее.
К удивлению Мамушки хозяйка не стала возражать, покорно села за стол и нехотя, не замечая, что на тарелке, съела все. Накрывшись платком, постояла на террасе, подставив ладонь под капли дождя, и с едва уловимой улыбкой, давно не появлявшейся на ее лице, стала подниматься по лестнице к себе.
Старушка, упершись руками в бока, проследила за ней исполненным подозрения взглядом:
– С чего это ей кухарка понадобилась? Может к себе переманить хочет?
На другой день Скарлетт отправилась к своим ближайшим соседям Тарлтонам. Старых обитателей графства Клейтон, ранее столь обширного, осталось совсем немного. Уже свернув на дорогу, идущую по лесистому склону к Прекрасным Холмам, она заволновалась, как ее там встретят?
Хозяйка Холмов встретила незваную гостью с радостью и в первую очередь, повела её, конечно же, на конюшню, показать, как вырос жеребенок. Она была совершенно счастлива и не сразу заметила, как грустна и тиха Скарлетт.
– Случилось что? – спросила она участливо. – Ты ведь просто так сюда не приедешь.
– Мелани умерла, а полгода назад дочка моя разбилась. Как папа. Упала с пони.
Улыбка сползла с лица этой неунывающей женщины, потерявшей четверых сыновей, она обняла свою молодую соседку, и обе заплакали.
– Я не знаю, как можно жить с этим, – рыдала Скарлетт так безутешно, будто треснула и рассыпалась в прах кора, покрывавшая ее душу со времен войны и Реконструкции, выпустив на свободу много лет копившиеся потоки слез. Апатия сменилась болью, осознанием своих потерь. – Все ушли, кого я любила, – признавалась она Беатрисе, почувствовав, что именно с ней она может не стесняться своей слабости.
Хозяйка Прекрасных Холмов понимала, что бедной девочке, у которой не осталось никого кроме старой няньки, надо выплакаться. Даже такие несгибаемые, которые ни за что не покажут своих слез окружающим, бывает нуждаются в этом.
– Ну, будет, дорогая, будет, все одно слезами горю не поможешь.
Не в привычке миссис Тарлтон было распускать нюни, да и Скарлетт О’Хара не из тех, кто жалуется на судьбу.
– Пойдем – ка, лучше обедать, Джинси приготовила что-нибудь.
Услышав имя кухарки, Скарлетт утерла рукавом слезы и с готовностью последовала за соседкой. Они жили все вместе: родители, Хэтти и младшая Бетси с мужем, внуков еще не было. Рэнда и Камилла учительствовали в школе и приезжали домой по воскресеньям. После нехитрого обеда гостья спросила:
– Помнишь Джинси, как ты нам гадала в детстве на женихов?
– Про всех – то не помню, а про вас, мэм, помню хорошо, уж больно мы боялись, что близнецы перестреляют друг друга через вас. Вот я и придумала вам жениха, жгучего брюнета с черными усами, такого во всей округе не было.
– Зато в Атланте нашелся, сбылось твое предсказание мне на беду.
– Почему на беду, так уж плох оказался?
– Нет, даже слишком хорош, только вот никак не пойму, любит ли он меня, – как бы в шутку сказала Скарлетт.
– Дайте руку, мэм, посмотрю, что вас ждет, – огорчилась за нее гадалка. – Болезнь была, горе было, большое горе, много испытаний будет еще. Богатство, деньги – все будет, будет и другая любовь у вас, но его не забудете, мэм, никогда.
– А он? Он меня не забудет? – нетерпеливо спрашивала Скарлетт.
Джинси очень хотелось бы ее обнадежить, но утешительные придумки на этот раз не годились, слишком важна была бедняжке правда.
– Его руку смотреть надо, мэм, так не скажу.
– Спасибо, Джинси, и на этом.
– Да не слушай ты ее, что она знает? – вступилась миссис Тарлтон и увела Скарлетт на террасу. – Вот возьми хоть меня. Я тебя недолюбливала в юности, а теперь вижу – лучшей невестки было не сыскать. По характеру ты на меня больше похожа, чем на свою мать. Эх, были бы живы мои ребята, как они тебя любили!
– Я их тоже любила, как родных братьев.
И Скарлетт неожиданно для себя рассказала ей про Ретта то, чего не могла сказать даже Мамушке.
– Ах, милая мисс Беатриса, как глупо я поступала, как проглядела свою любовь. С каким удовольствием я бы сейчас носила его ребенка, но он не хочет больше детей. Двоих мы уже потеряли, с ними ушла и наша любовь. Слишком больно было ему.
– Не горюй, в жизни всякое бывает, все еще наладится. Мужчина, он ведь как конь норовистый, иногда и хлыстом не мешает пройтись, чтобы поставить на место, но и сахару тоже жалеть не надо. Глядишь любовь и вернется.
Перед Скарлетт замаячил тоненький лучик надежды, что так оно и будет. Она улыбнулась, и миссис Тарлтон поняла, что пришло время расспросить о Мелани.
– Тоже все из-за детей. Нельзя ей было иметь второго ребенка, а она очень хотела, из-за этого и умерла.
– Я всегда говорила, что ничего хорошего из этого брака не выйдет, в породе толк знаю, – с сожалением произнесла Беатриса. – Уилксы – лошади не для трудной дороги. Им нужны жены покрепче.
– Что ж мы всё обо мне, вы – то как? – спохватилась Скарлетт.
– Да что мы, видать, внуков с Джимом не дождемся, девочки мои стареют, замуж выходить не за кого.
– Пусть приезжают ко мне на Рождество, все-таки, в Атланте больше возможностей, – предложила О’Хара. – Может кто-нибудь из них останется у меня жить? Ведь я там совсем одна, чужая всем. Только Мелани любила меня и была вместо сестры. Из уважения к ней терпели и меня.
– Почему так, Скарлетт?
– Здесь ведь тоже девочки ко мне симпатии не испытывали.
– Здесь-то, понятно, всех кавалеров уведешь, бывало, кто ж тебя любить будет? А там что, тоже кавалеры?
– Хуже, деньги там. Работаю как мужчина, езжу одна по городу, даже в таком состоянии, когда настоящие леди из дома не выходят. С янки общаюсь, все делаю не так, как все. Жалею, что лесопилки пришлось продать, муж настоял. Но лавку не продам – это наследство Эллы от Фрэнка. Я не могу допустить, чтобы мои дети голодали, как мы после войны, буду работать даже, если муж бросит меня.
– Таких не бросают, – уверенно заявила миссис Тарлтон. – Насчет работы я тебе вот что скажу: наплюй на разговоры. Если есть хочешь, надо работать. Я тоже везде беременная ездила. Конечно, здесь не город. По правде сказать, так в женщинах для дела бывает больше толку, чем в ином джентльмене. Да и с другой стороны, как бы я перенесла смерть сыновей, не будь у меня этого загончика? Придешь сюда, посмотришь на жеребчика, и все беды забываются. Так что, девочка моя, помнишь, как говорила бабушка Фонтейн, неси свою ношу, а будет невмоготу – приезжай к нам сил набираться.
– Спасибо вам за поддержку, – растрогалась опять до слез Скарлетт.
На повороте, где когда-то она встречала отца, ее ждал Уэйд.
– Что так долго, мама? Я волновался, – заговорил мальчик, тревожно вглядываясь в её лицо красивыми, темно-карими глазами.
Столько беспокойства было в этих не по-детски серьезных глазах, что в душе ее шевельнулось теплое чувство к сыну, сначала робко, потом сильнее, стало расти, шириться, согревая объятую холодом душу.
– А ведь есть на свете родной мне человечек, которому нужна моя любовь, – подивилась Скарлетт.
Она обняла его за худенькие плечики, не замечая, что слезы текут по ее щекам, слезы сожаления, что она никогда не умела ценить любовь близких ей людей.
С этого дня она стала много времени проводить с сыном: вместе они помогали Уиллу по хозяйству, гуляли по усадьбе, уходили за поворот, сидели на берегу реки. Вечерами было прохладно, Уэйд укутывал мать шалью, наслаждаясь её обществом. И никто из них не вспоминал тяжелые годы войны, когда икающий малыш, вцепившийся в юбку матери, раздражал ее.