Глаза Гориславы засияли:
– О! Спасибо, бабушка! Спасибо большое! Дай Мокошь, чтобы принял! – она посерьезнела. – Значит, огонь мне ближе… А я думала, когда этот жар чувствовала, что это любовь истинная так проявляется, что он то же, что и я, чувствует.
– А кто сказал, что это не так, – усмехнулась травница. – Раз уж на чувствах все у тебя завязано, может, это Остромирова любовь путь твоей силе открыла?
– Наверное, – зарделась девушка. – Хоть бы я своим огнем внутренним научилась управлять поскорее. Авось тогда и дар Сирин мне покорится!
– Научишься, – успокоила ее Всемила. – Ты, главное, не торопись: в этом деле основательность нужна и последовательность. До завтра вряд ли что случится, но вот несколько простых упражнений, которыми все ученики академий пользовались. Во-первых, коли почувствуешь, что сила рвется, остановись и глубоко подыши, подумай о чем-нибудь спокойном, попробуй чувства успокоить, тогда и сила бурлить перестанет. А перед сном, как ложиться будешь, считай, медленно, спокойно и думая об огне своем внутреннем. Ты о нем думаешь – и ближе к нему становишься, так постепенно и подружитесь.
Она улыбнулась.
– Ну вставай теперь, Горюшка, давай-ка я тебя чаем напою, пока еще светло.
– Спасибо, бабушка! Непременно так и поступлю! – Горислава схватила руки пожилой женщины и прижалась к ним лбом. – Вы мне так помогаете! – она, успокоившись, отерла лицо от последних следов слез. – А как вы думаете, папе стоит это рассказывать?
Всемила подумала немного.
– Папе можешь и рассказать, а вот маме лучше не стоит. Уж слишком она волнуется. Садись, внученька, – травница расставила кружки, поставила чайник на огонь и улыбнулась девушке. – Под вкусный травяной чай да с моими пирожками поведаешь мне, как с кузнецом погуляли.
– Ваши пирожки просто чудо, бабушка Всемила! – Горислава пересела на лавку у стола. – А Остромир меня в церкви по имени позвал. А потом на крепость пригласил посмотреть, – начала щебетать она.
Глава 8
Длинный обоз из саней начал снаряжаться еще затемно. Отцы семейств выводили и запрягали лошадей, матери будили детей, те же, еще бледные спросонья, сидели за столом, водя ложками по тарелкам с завтраком. Однако, чтобы вовремя поспеть к началу ярмарки в город, выезжать из деревни нужно было еще до рассвета.
Живко тоже вывел коня, запряг и повесил ему на шею торбу с овсом. Отряхивая коня от налипших соломинок, лесничий был по-прежнему задумчив, размышляя о вчерашнем разговоре с матерью. Он все больше уверялся в том, что Всемила была права, и теперь осталось только убедить друга Козарина.
На крыльце появилась Стояна.
– Живко, Козарин с Жданой еще не появились? – спросила она.
Лесничий покачал головой, но потом сообразил, что в полутьме она могла его и не увидеть.
– Не было пока, – сказал он.
Стояна кивнула.
– Подождем в избе, – ответила она и скрылась в доме.
Через несколько минут раздался скрип снега под чьими-то шагами.
– Доброе утро! – к саням подошли Козарин, Ждана, Горислава и Малюта. – А вот и мы. Белояр не поехал, соня.
– Здравствуй, Живко! – кивнула Ждана.
– Доброе утро, дядя Живко! – хором поздоровались девушка и мальчик.
– Доброе утро, – отозвался Живко. – А мои все проснулись, не хотят пропустить поездку. Яролика все утро уже мечтает о том, какие бусы себе купит, – он хмыкнул себе в бороду. – Подождите тогда, сейчас своих выведу.
Он зашел в дом и через несколько минут на крыльце появилась вся семья. Живко подпер дверь, пока все приветствовали друг друга. Яролика и Горислава тут же принялись шептаться и хихикать.
– Ну, садитесь, – скомандовал Живко. – Скоро уже на площади все соберутся, да будем выезжать. Стояна, не забыла ничего?
Женщина покачала головой.
– Укрывайтесь шкурами, – показал Живко. – Ну что, все расселись?
– Я с тобой, на облучке, поеду, – сказал Козарин, потягиваясь, – лишняя пара глаз в темноте не помешает.
Мальчики уже прижались друг к другу и задремали, женщины, пребывая в радостном возбуждении, переговаривались.
Сани тронулись, Живко выехал со двора и встроился в обоз. Горислава смотрела на исчезающие огни деревни. Что там делает Остромир? Как его рука и губа? И захочет ли он когда-нибудь снова видеть ее?
Яролика зевнула и потрясла головой, прогоняя сон.
– Ну что, – шепнула она, – выберем тебе ленты покрасивее, Остромир совсем голову потеряет. Как вы вчера погуляли? А то ты так и не зашла рассказать. А мне же интересно.
– О, ты же не знаешь… Кажется, будто уже сто лет прошло, – Горислава опустила голову на ее плечо. – Может статься, это была последняя наша прогулка.
– Почему? – удивилась Яролика. – Он что себя вел грубо? Вот еще! Горя, расскажи-ка мне все, мы что-нибудь придумаем. Если он тебя обидел, то мы ему устроим!
– Нет! О, что ты, вовсе нет! Он замечательный!
Девушки склонились друг к другу поближе, и Горислава начала свой рассказ о вчерашней прогулке и совете бабушки Всемилы.
Живко оглянулся назад, похмыкал и слегка придвинулся к Козарину.
– Разговор один есть, – понизил голос он. – Лучше бы нам сейчас переговорить, вряд ли кто услышит.
– Говори, – негромко отозвался Козарин, кивнув.
Живко задумчиво провел рукой по бороде.
– Я вчера все-таки прошелся до границы, – начал он. – Аккуратно шел, никто меня не заметил. И набрел… У нас там стена строится, – шепотом сказал он. – Где-то в два моих роста, каменная, огромная. Замуровывают нас, Козарин. Намертво. Вот тебе и Великий Острог. Вместо простых дозорных башен теперь стена, чтобы никто не вошел и не вышел.
– Эвона как… – отозвался Козарин спокойно, не отрывая глаз от дороги, но видно было, как от ярости напряглись желваки на его шее.
– Я к матери зашел, когда возвращался, – вполголоса продолжил Живко. – Рассказал – так она едва не прокляла их всех, а потом… В общем, предложила она уходить отсюда. Ее саму тут только мы и держим, она давно подумывала, да не хочет нас бросать. А теперь все страшнее и страшнее становится. Закроют нас здесь без входа и выхода. Мы с тобой и жены ладно, прожили бы, но за девочек страшно. Мать говорила, до нее слухи доходили, что совсем уж крепко за магов возьмутся. За всех, кого не выловили за эти годы. И у нас времени почти не осталось. Сейчас стена до ельника достроена. Я присмотрелся: строят быстро, однако еще несколько недель до того, как стена до болотной гати дойдет, есть. А дальше лес не наш, там я плохо его знаю.
– Даже не знаю… – растерялся Козарин. – И как нам мимо дозоров пробраться? Да и Ждана идти не захочет…
– Мимо дозоров я бы провел, – задумывается Живко. – А вот захотят ли… Знаешь, нам-то, может, и не будет особо ничего грозить, но девчушек надо спасать. Сгинут они здесь. Если бы хоть их с матерью отправить, пусть далеко от нас будут, зато живые.
– Одних? С Всемилой? – Козарин посмотрел на друга изумленно, но задумался.
– Да хотя бы и с Всемилой, – все так же тихо сказал Живко. – Мать хоть и долго пожила, но еще здоровая и крепкая. С ней они не пропадут. Да и знаю я, что в молодости знакома она была с кем-то из сольгардцев и галлов, сможет найти приют. Нельзя им тут оставаться: если тут стену построят да начнут частым бреднем всех перебирать, выйдут на них.
– Как же я с Горенькой-то расстанусь, – тоскливо проговорил Козарин, – и Ждана не пустит.
Живко побледнел, но твердо сказал:
– Мне самому хуже ножа мысль, что Ярушу не увижу, но лучше пусть не увижу, чем смотреть, как дочь на площадь выволокут, да сожгут там али камнями забьют. Времени думать нет, решайся, Козарин.
Учитель поморщился:
– Ты прав, – сказал он глухо. – Я с ней потолкую. Может, и пойдет вместе с твоей дочерью. А Ждане и говорить ничего не буду. Пусть потом голосит, когда Горя уже далеко будет.
Живко бросил взгляд назад. Его мать сидела рядом с женой и, казалось, принимала участие в оживленном разговоре Стояны и Жданы, однако Живко знал, что Всемила сейчас пытается уловить каждый шепоток, доносящийся с облучка.
– Побыстрее надо, – сказал он. – Вернемся сегодня и отправим обеих к матери, она лучше разъяснит. Посмотрел я на эту стену, живьем нас замуровывают, как есть. А девочек это пусть не коснется. Малые наши еще дети, подрастут, привыкнут, да и дара у них нет. Пусть девочки идут, Козарин. Если помогут боги, уже через несколько дней они все трое будут в безопасности. Я тоже Стояне говорить не буду, поплачет да и поймет, что так лучше. Хоть дочь в безопасности, пусть и далече от нас.
– Хорошо, – тяжело вздохнул Козарин, – пусть будет так. Вечером пришлю Горю к твоей матери. Все сделаю, лишь бы моей перепелушке хорошо на свете жилось.
Обоз все ехал и ехал, растянувшись по петляющей дороге, полз через заснеженные леса и холмы в светлеющее, наливающееся бледным лиловым сиянием небо. Деревни стали попадаться чаще, наконец совсем перестали исчезать, и обоз потек по нескончаемым петляющим заснеженным улицам. Снег под полозьями все больше превращался в кашу. И вот вознеслась над деревянными крышами белокаменная стена без всяких украшений, но добротная и крепкая. Народ валил валом в распахнутые ворота, над которыми висела в позолоченном киоте икона, откуда Христос строго взирал на входящих в город. Было еще раннее утро, но оживление царило на всех улицах. Въехав на главную площадь, обоз, наконец, остановился. Остановились и сани Живко.
– Здесь встанем, – кивнул Козарин на незанятый лоток. – Справа я сыр разложу, если столько займу, тебе хватит?
Живко согласно кивнул.
– Хватит, – ответил он.
Все работали молча и споро, как люди, давно привыкшие действовать сообща. Мужчины помогли женщинам перетащить нехитрые товары на лоток. Девушки вместе матерями красиво разложили сыр, творог и мотки шерсти, которую успели напрясть вечерами с прошлой ярмарки.
– Вот эти носки я делала, – похвасталась подруге Яролика. – Мама сказала, если продадим их, то деньги мне: я смогу выбрать, что хочу.
– А мне, папа просто так денег обещал, – шутливо показала ей язык Горислава, успевшая за долгую дорогу забыть о своих бедах. – И я и так выберу себе, что хочу!
Яролика фыркнула и в шутку замахнулась на подругу варежкой.
– Тише, – одернула их Стояна. – Сейчас уже народ подходить начнет, а вы что устроили! – однако она тоже не выдержала и улыбнулась. – Две егозы.
– Извините, тетя Стояна! Мам, а долго нам торговать? – с надеждой в голосе спросила Горислава.
– Ну пару часиков хоть. Все равно еще не все собрались. А как ярмарка заполнится, пойдете, выберете себе бус или чего вам там нужно, – посмеиваясь сказала Ждана и добавила, обращаясь к Стояне, – эх, где моя молодость, когда мне так нужны были все эти ленты да бусы! Сейчас уже все не так.
– Да уж, – улыбнулась Стояна, – помнится, не оттащить было от прилавков с бусами, колечками, лентами. Только бы покрасоваться. Сейчас-то о другом думаешь.
– Мама, ты и сейчас красивая, – ластясь к ней, сказала Яролика.
– Ох, подлиза, – строго, но с шутливыми нотками ответила ей мать. – Ну уж нет, еще пару часов будете помогать.
Девушки переглянулись и тихонько прыснули в кулачки.
Ярмарка понемногу набирала силу. Приезжие из деревень занимали лотки, раскладывали товары, начинали подзывать покупателей. Те степенно ходили меж рядов, оглядывая привезенный товар. Кое-кто уже начинал покупать. К лотку, за которым переговаривались Ждана и Стояна, подошел усатый приказчик, посмотрел на сыр и творог, не удержавшись, одобрительно кивнул и велел следовавшему за ним работнику набирать продукты.
Женщины радостно переглянулись, когда он передал им плату, день начался на редкость удачно.
– Мы пойдем с Живко, пропустим по кружечке сбитня, – Козарин приобнял жену, – все равно мы вам тут не нужны.
Та закатила глаза, но явно рада была избавиться от мужей, мешавших сплетничать с подружкой:
– Ну идите, да только недолго!
– Недолго, недолго, приду – еще платок себе купишь, – Козарин поцеловал жену в щеку и та, окончательно смягченная обещанием подарка, улыбнулась.
– Папа, а можно мы погуляем? – подергал за рукав отца Златогор. – А то тут скучно сидеть…
Лесничий усмехнулся в бороду.
– Скучно тебе… А если матери помощь понадобится?
– Да пусть идет, – разрешила Стояна. – Только чтоб недалеко! Вот тут, рядышком, побегайте, – она указала на площадку, где уже собралась группа детей, затевавших какую-то игру.
– Ладно, – протянул недовольно Малюта, – я тоже пойду, да, пап?
– Идите, идите, – покивал Козарин, прекрасно понимавший, что мальчишки ориентируются в небольшом городке, знакомом им с пеленок, не хуже, чем в родной деревне. – Но чтобы матери вас не искали!
– И вас чтоб не искали! – поддела его Ждана.
– Ну, голубушка, когда я в трактире-то пропадал? – укорил ее учитель.
– Иди уже! – засмеялась она.
Лесничий улыбнулся жене и направился вслед за другом. Мальчишки убежали на площадку, где тут же втянулись в игру с остальными детьми, девушки же остались помогать матерям.
– Горя, ты что хочешь, платок или бусы? – спрашивала Яролика подругу, пытаясь высмотреть дальние ряды, где продавали украшения и одежду. – Лент мне папа привез много, они пока не нужны.
– А мне нужны, – деловито стала перечислять Горислава, нарезая кусочки сыра на пробу, – зеленые нужны и желтые, еще нужно два отреза шерсти на платье себе и маме и отрез льна – сарафан хочу пошить к весне, нитки нужны, пуговицы папе на кафтан, а еще я хотела гребень себе новый посмотреть и зеркальце, как у Златки, а еще браслет хочу. Или два даже. И бусы! А платок…тоже хочу. Но папа не купит, наверное, уже, скажет, в другой раз.
Яролика захихикала.
– А я сапожки хочу! – поделилась она. – Мне папа обещал на весну. А кофточку я хочу сама сшить, поэтому нитки мне тоже нужны. И иголок мало. А еще бисер тоже закончился.
Матери с улыбкой переглядывались, глядя на своих дочерей, отрываясь от этого только, чтобы поговорить с очередным покупателем.
Тем временем мальчики, поиграв в бабки, отошли к лотку с леденцами, купили себе два петушка на палочке и, старательно облизывая их, сели на свободную лавку на краю площадки.
– Когда я вырасту, – оторвавшись от конфеты, сказал Малюта, – я из деревни, наверное, уеду. В городе веселее.
– Думаешь? – спросил Златогор. – А мне в деревне нравится. Там столько места для игр, а в городе туда нельзя, сюда нельзя. Скучно, в сторону не шагнешь. А в деревне мне только в лес нельзя. Хотя жалко, – он вздохнул, – я бы тоже лесничим стал, как папа. – Ну ты загнул! – засмеялся Малюта, – когда мы станем взрослыми, мы играть не будем, так что и места не надо будет. И потом, нам же всюду будет можно – кто будет за нами следить? А я учителем быть не хочу, кстати. Не хочу с мелюзгой возиться. Стану купцом, буду ездить в разные города, терем заведу!
– Не знаю, – протянул Златогор. – Я еще даже и не знаю, кем быть хочу. С папой в лесу хотя бы интересно. А купцом…. Им же считать надо хорошо, а мне счетная наука плохо дается. Хорошо девчонкам, они замуж выйдут и все. Муж работает, а они хозяйство ведут.
– Нет, – упрямо мотнул головой Малюта и задумчиво лизнул петуха, – бабой быть плохо. Они ничего не решают. А я хочу сам все решать, как мне поступить, куда уехать, кем стать! С девчонками даже скоро поговорить не о чем будет, они же читать разучатся.
Златогор прыснул и облизнул свой леденец.
– Точно. Вон пастушьи девчонки уже вообще ничего не знают. Только сказки для самых мелких. А ведь были бы они поумнее – было бы как-то веселее.
Он посмотрел на улицу, где появлялось все больше людей, которые спешили куда-то. Мальчик приподнялся.
– Не знаешь, что там? – спросил он, вытягивая шею.
– Нееет, – протянул Малюта и тоже встал, потом оглянулся на мать: та отпустила товар очередному покупателю, потом повернулась к Гориславе и Яролике и что-то им сказала, те, взвизгнув от радости, едва ли не бегом отправились к лавкам с лентами. – Слушай, а пошли посмотрим? Мы мигом, никто и не узнает!