От покрытых плесенью стен в малой комнатушке тянулась выставка картин. За ширмой разлилась шутовская тень под скобление карандаша по бумаге.
Не очень приятно чувствовать себя изгоем-великаном, но отмечу, что картины и наброски написаны зрелой и достаточно чувственной рукой. Сказать, что я удивлён шутовским талантом – это не сказать ничего. Решил не мешать ему творить и покинул его владения, забрав с собой парусный канат. Тренировку начну завтра, насыщенный день требует хорошего отдыха. Устроившись в неудобной кровати, скрючив ноги, я вспоминал свои первые дни на флоте. Ничего, привыкнем. Не штормит и ладно.
Ближе к полуночи я вскочил от истерического бабьего крика и наигранных оскорбительных выражений. Через пару секунд звуки сменились на лязганье ножей и слоновий топот Пробки. Кажется, что он теперь меня ненавидит, ну, когда-нибудь отойдёт. Взбив перьевую подушку, погрузился в сон предвкушая завтрашний день.
NATUS EST IN TENEBRIS
Раздражающий шутовской барабанный марш будил балаган на завтрак. Эти переглядки за ломтём хлеба между Эриком и Дорной пропитанные взаимной ненавистью выглядели очень романтично. Что мешает жить вместе этим противоположностям, даже по ориентации, останется для меня загадкой. Приятно почувствовать себя частью этой странной и бесноватой семьи под общей крышей. Даже сам факт общинной жизни в этих стенах выглядит интересно. Им не нужна королева со своими законами, сюда не приходят новости столичной суеты. По-своему спокойно и непривычно чувствовать себя в безвременной пропасти вечного веселья и репетиций. Уверен, что для большинства и Рыло со своими расправами изрядной жестокости – это просто условность, с которой смирились и продолжили жить как с какой-нибудь болезнью. Суфлёра на третий день предали огню. Его распухшее тело изрядно смердело, привлекая крыс и прочих насекомых. С шутом получилось наладить контакт за общей трубкой табака и обмениваясь опытом в искусстве. Теперь он потихоньку осваивает письменность, хоть парень и лишён языка, но учится быстро. Пробка пусть и скалит на меня зуб, но взялся за свой внешний вид с особым усердием. Тем временем моя верёвка подниматься выше шести метров наотрез не соглашается.
К синякам привыкнуть было не сложно, но чем выше, тем больше риска сорваться и пропасть во тьме, в лучшем случае закончив переломом, а в худшем…
– Фредди, не забивай голову мусором, просто иди!
Кричал внизу неугомонный Эрик. Предлагал вчера натянуть старую кулису под страховку, но у меня нет на это времени, наверху не будет права на ошибку!
Шаг, ещё один. Стоять нельзя, восьмое падение за утро отобьёт все желание напрочь. Шаг, внизу собралась толпа зевак.
Не смотри, есть только конечная цель, только я и столб в конце пути. Шаг, ещё… тело бросает в дрожь, на половине назад уже не вернуться. Дыши ровнее, шаг…
Полёт и боль…
– Фредди, да чтоб ты так ко мне по ночам падал!
Резвые пощёчины Эрика привели меня в сознание, а шут закрепил его пребывание здесь потоком воды из ведра, так каждый раз.
– С-с-с-ука!
– Дорогуша ты меня так заводишь, когда злишься. Может стоит поменять подход или отдохнуть? Для пяти дней ты и так уже многое сделал и это поражает… Многие такого еле добивались за месяц, если не умирали, а ты…
– Не достаточно! Я не они…
– Тебя это сведёт в могилу, как и всех, в прочем, как знаешь. Тебе помочь встать или пол понравился?
Покинув зал, я дошёл, качаясь, до кровати под песнь грустного тромбона, в поисках отклика на все свои старания.
– В чём проблема?
Фитиль свечки слегка потрескивал, словно отвечая мне. Смотря на него, боль стала отступать.
Раскроется идущему тьма,Твой начатый путь пустота.Внутри и вокруг тебя,Шум плетёт очередной поток.Ты сам себе круговорот!Неведомая сила потянула моё окаменевшее от ушибов тело к лестнице.
– Смотри, опять этот ненормальный за своё, спорим сорвётся?
– Спорим!
– Поставлю на то, что он пройдёт до конца.
Не отвлекайся, есть только ты и путь сделав шаг о мирском забудь. Слышится печальной флейты стон, перекликающийся с звоном бубенцов. Дыши ровнее погружаясь в тень хозяин ты, дорога не исчезнет на пути.
Шаг…
Кровь разгоняет биение страха, боль отступает становится легче смирение, шаг…
В сомнениях скрывается откровение, но ему не куда не деться от сильного напора желания, стихийной волной накрывает верёвку, но она не корабль, идущий ко дну всего лишь инструмент спасения обвивающий душу, а под ногами крепкая палуба пусть и излитая валом.
– Смотри уже четверть прошёл!
– Не чего и раньше проходил вот-вот сам убедишься.
Шаг…
У любого странствия есть начало и его точка заключения в равновесии эмоций и приключений, сорвавшись в пучину отдавшись её объятиям проникнись изнутри, оседлав безумство сотен тысячи комнат последствий смирения скитальца богача и бедняка разбитого сердца пробивая прибрежное дно опасаясь луча надежды, мечтаний уповая на волю круговорота судьбы?
– Ну я же говорил, на середине как обычно свалится как куль с дерьмом.
– Рано радуешься оступился, но продолжил.
– Ой да какая разница подумаешь шагом больше или меньше всё равно сорвётся.
Шаг…
Есть только я, а ты в прошедшем и власти не имеешь надо мной. Заткнись, запрись и сгинь. Я есть сейчас, и я Живой тобою покалеченной судьбой отныне ты изгой мой враг, какой же раньше был дурак.
Шаг…
ШАГ!
Уверенной твёрдостью ощущается пропасть от вкуса свершения. Обнял свой столб в отраде, как когда-то песку восторгался заблудший моряк, крича собратьям разделившие радость скитавшимся по океанской глади не видевшим края глубинно-чёрного простора в лучах лазурного горизонта и нещадно палящего солнца
– ЗЕМЛЯ! – УРА!
Аплодисментами восторга расшевелился балаган.
– Я знал, что ты сможешь!
– Браво!
– Гони сюда тейрун!
– Он всё равно не осилит выступление ставлю три!
– Сойдёмся на пяти.
Спустившись, Эрик передо мной сделал свой поклон,
достав из-за плаща вино.
– Празднуем за новые достижения и крепкое тело идущего в мрак!
– Ура!
Воскликнул балаган, но разъярённый Рыло со своей свитой утихомирил люд, дав разгуляться кнуту.
– Что празднуем? Уже, смотрю, всё отыграли, зритель остался довольным. От завтрашнего дня зависит ваше существование, вы мне в душу плюёте. Забыли свои прошлые жизни в трущобах? Может устроить экскурсию всем вам в один конец, бездарные ублюдки!
А к тебе вообще отдельный разговор. Думаешь прошёлся до столба и всё? Взошёл на пьедестал? Многие ради этого номера тренировались, не щадя своей жизни, а ты что? Десять метров за пять дней. Сплюнул в пол смачным сморчком и продолжил. Знаешь, что, судьба всей этой челяди теперь в твоих руках! Провалишься и изувечу каждого с особым пристрастием, цирк уродов озолотит меня, как и в былые времена.
– Хочу заключить пари!
Рыло поменялся в лице с ярости на интерес, удивляясь от невиданной наглости.
– Пари с тобой? Что можешь ты мне предложить?
– Всё моё имущество и звёздную карту первого выпуска посмертно отойдёт по завещанию. И вы не трогаете балаган. Но, по случаю успеха с вас пир и вольный день, который вы прервали.
– По рукам, но ты никогда не покинешь этих стен, пополнив ряды моей труппы.
– А старый уговор!?…
– Твоя подружка мертва. Насильственная смерть. Об этом писали во вчерашней газете. Лично в руки дам вырезку статьи после свершения сделки. А, и вот ещё что…
Рыло достал карту «Башни» – она крепит любые условия уговора ещё до его официального составления.
Этого я не ожидал… Рыло натянул такую широкую улыбку, что казалось, будто вся кожа с его щёк уехала на затылок.
– Что писака, язык проглотил? Ваш народ – это хлипкие и сопливые дети, как я и думал…
– По рукам!
– Изволь пройти в мой кабинет, составим документ. А ну, разбежались по своим норам, пока я добрый!
Кнут лязгнул об пол, поставив точку в этом разговоре. Я смиренно последовал за господином.
– Знаешь, это место был свидетелем всяких интриг, но вот таких… Безголовых я особенно люблю.
– Заткнись уже…
– Ещё и дерзость, ты прямо красишь мой день, но знай, что я оторвусь над твоим телом вне зависимости от исхода.
Захлопнув дверь, вышел из-под мрака штор на пустую арену. Сжав газетный клочок трясущимися руками и поплёлся в свою каморку, в ужасе от неизбежной правды на печатном заголовке.
– Прости, старина. Я не смог уберечь твоё сокровище.
Газетные строки были пропитаны кровью.
«Изуродованное тело найдено на львиной улице города близь площади.
Приметы: пояс с изображённым на бляхе кромвелем, кожаные штаны. Лицо изуродовано так, что нельзя было разобрать ни его черты, ни даже форму.»
Слёзы катились по щекам, напоминая о смертной природе всего в этом мире. Свеча потухла, её фитиль полностью выгорел, словно подтверждая тему моих размышлений.
В комнату из-под двери вкатился конверт. Опять со мной затеяли шутку… Вскрыв конверт, я обомлел от новостей. Она жива! На конверте синяя печать с уголком. Утерев слёзы кулаком, я уверенным шагом покинул давящие стены.
Балаган на арене замер, когда увидел меня.
– Я знаю, что чужд для вашего мира и своим появлением почти разрушил его. Я прошу прощения. Не в моих силах изменить положение дел, но уповая на вашу веру, я клянусь, как когда-то отчизне, превзойти свои силы и утереть нос управителю Рыло.
Восторженный Эрик, лишившийся глаза и былой красоты от удара кнута, тихо и медленно захлопал в ладоши. За ним последовали все остальные. По итогу волна эмоций окатила меня своими восторженными криками. Повелитель порхающих клинков перенял слово.
– Если нам и предстоит судьба уродов, то завтра мы отыграем и выступим не для господ, а для себя. Наслаждаясь своими номерами и пусть последний раз запомнится всем с идущим в мрак под куполом цирка.
Оживлённые пламенной речью, все забегали, подготавливая реквизит. Из коморок вынесли шкафы с одеждой, столы и зеркала, выставляя их в параллельные линии. Следом кровати, скамейки и стулья для общего ночлега. В котлах закипала стоячая морская вода, пробивая нос запахом болотной тины. Заросшие бороды облагораживали ножницами. Мужская красота под стать лучшим цирюльням, с виду и не скажешь, что это бездомные, а не какие-нибудь сеньоры. Женскую сторону отделяла ширма, но желающих смотреть за неё попросту не было, что меня достаточно удивляло. Шут таскал краски из подвала, в надежде избежать мойки, но его тоже настигла пенная кара. Никто не скроется в грязи от плечистого банщика, даже этот мальчонка. Деррел, выдавая чистые пижамы из коморки, поимённо провожал одним и тем же напоминанием каждого:
– Сдать бельё поутру.
Мы даже расписывались в его учетной книжке.
Собравшись в чистом, все ещё раз пробежались по программе выступления, утверждая свою очередность. По итогу мы вручили список шталмейстеру действа и разошлись по койкам. Хороший день требует хорошего отдыха.
Центровой свет погасил Эрик, взобравшись по столбу и погружая всё в мрак. Балаган невероятно громко храпел.
Серьёзно, очень громко…
Один всхрап накладывался на другой. Этот естественный хор закладывал уши. В какой-то момент я даже стал прислушиваться к нему в надежде просто оглохнуть и наконец нормально отдохнуть.
– Не спится?
– Эрик, мать твою…
– Не знал её при жизни… Как думаешь, у тебя получится? Просто ходить без факелов в руках куда легче. Прости мои сомнения, но что, если…
– Всё будет так, как будет.
– Мне бы твоей решимости…
– Эрик…
– Ну ладно-ладно все, а что ты там, кстати, бормотал?
– Ты сам себе круговорот.
– И ты туда же с этой чокнутой?! Ещё скажи, что Oko-T-okO это…
– Эй голубки, можно тише, а еще лучше заткнитесь нахер!
***
Шут ударом в гонг всполошил людей. Дорна вышла в свет, распределяя обязанности по подготовке сцены, мне выпала роль убирать кулисы. Сегодня большой праздник, требующий пространства.
Даже Рыло, воодушевлённо, перегонял зверьё по клеткам. Чувствуется сноровка и твёрдая опытная рука, командующая львами, как уличными кошками.
– Эй, образованный! Поможешь мне в гостевом холле.
Ответив молчаливым кивком, я скатал пыльную ткань.
– Хорошо, тащи её к выходу, раскатаем красной дорожкой.
Решётка со ржавым скрипом шестерней поднялась в верх. Холл был полон людей во фраках, бегающих с гвоздодёрами, вокруг портовых ящиков.
– Сейчас. Подожди, пока учёные разложатся со своими железяками, потом расстелешь.
С последовательной осторожностью доски разбирались и выносились на улицу. Нанятая прислуга больше переживала за содержимое груза, нежели работала. Служивые, посовещавшись, разделили коридор на сектора с шатрами.
Это больше походило на иностранную ярмарку, чем на демонстрацию передовых технологий.
– Ты чего лыбишься? Леди Беннингтон гонится за прогрессом, стараясь усовершенствовать город и быт – это, видимо, у неё от дедушки Томпсона. Поэтому раз в год здесь собираются пытливые умы показывать свои разработки, надеясь, что им разрешат, ну этот как его… патент! И дальнейшее производство. Не удивлюсь, что нас всех скоро поменяют на механизмы, но пока представления ценятся, думаю без хлеба мы не останемся. Чего уши развесил? Иди работай!
Раскатывая ткань по полу, я то и дело останавливался, чтобы разглядеть чудные новшества. Механизированные руки с мигающими лампочками особо поражали мой глаз, среди прочих многозарядных мушкетов, самоходных карет, музыкальных трубок над шкатулками и прочих непонятностей. Каково применение этих рук в наше мирное время непонятно, а может незнание и к лучшему.
– Теперь бегом гримироваться или думаешь, что так и выйдешь в свет!
Отыскав шута, я объяснился как хочу выглядеть.
Он, радостно улыбнувшись, набросал варианты. Мы сошлись на синем пламени. Обрисовали под стиль Дорны так, что даже Эрик не признал. Мандраж воцарился в царстве балагана, старики по тихой ослабляли нервишки вином, прочие повторяли номера, стараясь отвлечься от мыслей. Гимнасты делали растяжки, размягчая забившиеся мышцы. Оркестр визуализировал игру без инструмента под взмахи дирижёра. Матерь животных тайком перешёптывалась с невольными, создавалась иллюзия что они отвечали ей нежным рыком и мирным взглядом. Клинки Эрика не знали промаха, порхая в утонченном танце. Шталмейстер жестикулировал под заготовленную речь, расхаживая по арене. Тряслись только мимы, изображая страх под одеялом. Не найдя себе места, решил скрыться в коморке, смиренно дожидаясь удара гонга. Слишком много мыслей блуждало в голове, а дневник назло куда-то запропастился. Хорошо хоть от безглазого осталась парочка листов.
Парадокс событий, если бы не его заговор, то я остался бы в своем кабинете до скончания жизни, а так познал сокрытый мир от большинства, резюмируя его в листах: «Даже, если и конец свершится так, путь был по-своему прекрасен».
Удар гонга оживил пустой зал, а скрежет шестерней перекрыл звуки балагана. Затишье, тухнет общий свет, оркестр бьёт наплывом звука труб под барабанную дробь. Шталмейстер, поправив цилиндр, вышел в свет, слегка поддав из горла кувшина.
– Доброго вечера нашим гостям и особых дней счастья прекрасной леди Беннингтон!
Зал возвысил свои аплодисменты к куполу, раздаваясь перекликающимся эхом по коридорам, но миссис с первого балкона подняла устройство на плечо и с хлопком выстрелила по лицу шпрехшталмейстера, заливаясь смехом. Оркестр замял происшествие веселым переливом, послужив сигналом для клоунады. Представляющий вытер помидор с заплывшего глаза белым платком и, широко улыбаясь, поклонился публике, отчебучив джигу, после чего скрылся в зоне за кулисами.