Наконец, сообразив, где находится выход из этого кошмара, учитель метнулся к лестнице люка. Вступив на первую ступень, художник инстинктивно запрокинул голову. Из открытого проема на него падал свет. «Слава богу! Сейчас все закончится. Сейчас я проснусь». С прыткостью шимпанзе он взметнулся наверх. Поднявшись, он облегченно вздохнул. Но этот вздох застрял в легких. Вынырнув, он увидел все ту же заправленную кровать, с съехавшим набок матрасом, табурет, умывальник и зеркало.
В отчаяние он поднялся наверх по следующей железной лестнице. Затем снова. И снова. Но каждый раз, выходя из проема, он видел одну и ту же картину: заправленная кровать с съехавшим матрасом, новенький табурет, умывальник и зеркало. И каждый раз воспаленные мозг отказывался принимать безысходность положения.
Пока сознание Гайанского металась по лабиринту зазеркалья, его тело по эту сторону кинулось к серому коту:
– Эх, товарищ Тимофей, молодец! Думал, загнусь здесь! Разрешите вас обнять …
Восторженно глядя на животное, художник, вернее тело художника с вселившимся в него майором, занес над котом руки. Убийственный взгляд томных кошачьих глаз осадили пыл Гайанского. Шах потряс над зверьком ладонями, и, не зная, куда их девать, запустил пальцы в густую черную шевелюру.
– Спасибо, спасибо, – благодарил он кота.
Важный вид кота, его не моргающий, холодный взгляд и нервно пульсирующий кончик толстого хвоста, заставили Гайанского вытянуть руки по швам, стать смирно, и поставленным голосом доложить:
– Майор Птаха к выполнению задания готов. Разрешите приступать?
Кот потерял к нему всякий интерес. Пушистый безразлично поднялся на следующую ступень. Обернулся. Одарил майора в теле художника испепеляющим взглядом, и в три прыжка одолев лестницу, исчез в люке.
Восторженный майор вернулся к зеркалу. В отражении настоящий Гайанский, сидел на кровати, в отчаянии обхватив голову руками.
– Видишь, малахольный, – обратилось к нему майор, – с первого раза махнул. Обычно присматривается, прикидывает …
Гайанский чувствовал себя статистом в театре абсурда. Его собственное отражение ему не подвластно! Оно само по себе бегает по подвалу, бросается на кота и трогает свой, нет, черт подери, его, Гайанского, волосы. В то время как настоящий Юрий Евгеньевич, беспомощно наблюдает за всем этим из зазеркалья. Не в состоянии понять происходящее, он гневно крикнул:
– Что, черт возьми, происходит? Где я?
– Тихо ты, не кричи. Все нормально, – успокоил его голос Шаха. – Я объясню. По крайней мере, то, что тебе можно знать. Как я оказался в зеркале, не спрашивай. Гос. тайна, сам понимаешь, подписка, присяга. Тимофей вытащил меня, и засунул в твое тело. Это на время, не переживай.
Майор, в теле художника, подошел к зеркалу и придирчиво разглядывал отражение. Гайанский, чувствуя неладное, поспешил спросить:
– Зачем?
– Что? – оторвавшись от отражения, переспросил Шах. – А сам как думаешь? То-то. Сейчас я – это ты. Выгляжу как ты, говорю как ты, двигаюсь. Повторяю, сделаю все, верну тебе твое малахольное тело в целости и сохранности. Да, – задумчиво сказал майор, оглядывая тело, – жаль, что выбирать нельзя.
– А меня, почему не спросили? – запротестовал художник. – У меня же своя жизнь, планы, работа, наконец. Я – против!
– Ну, брат, тут ничего не поделаешь, у всех работа. А то, что ты против … Задание важнее твоих этих, как их, желаний, – майор в теле учителя, пригладил волосы, потом раздраженно потеребил их. – Ладно, товарищ, не дрейфь. Сделаем все в лучшем виде …
– Нет, уж позвольте, – задыхался от возмущения Гайанский, – я не давал своего согласия. Это насилие, это произвол. Беспредел!
Майор предостерегающе поднял руку:
– Спокойно. Не трать нервы. Все равно ничего не изменишь. Обычно Тимофей поблизости. А когда он рядом, в зеркале все видно. Ну как в кино, моими глазами видишь, что происходит.
– А я? – растерянно спросил учитель. – Что мне делать?
– Ничего. Смотри, наблюдай. Отдыхай. Кстати, я тебе экскурсию обещал.
Глава 3
Наступило утро. В зеркале над умывальником Гайанский видел пасмурный рассвет. Шах, по-видимому, стоял в холле, на первом этаже школы и наслаждался свежим весенним утром. После недолгого блуждания по катакомбам, учителю стало ясно: эти подвалы охватывали как минимум квартал между художественной школой и зданием МВД. Масштабно. И в подземных коридорах, и в кабинетах горел тусклый свет. Подземная инфраструктура впечатлила учителя. Кроме лабиринта тюремных камер здесь были допросная, казарма, архив. Даже красный уголок. И расстрельная комната.
– В этой комнате еще в тридцатых мочили контру. Знаешь, почему говорят «мочить»? Потому, что жмуров замачивают в ваннах с известью. Видишь? Вот они, – Шах показал на ряд эмалированных кадушек, удобно расположенных под стеной в смежной, с расстрельной, комнатой. – Тут в расход пускали, тут мочили. Через тройку дней в извести жмурик становится как холодец. Затем в канализацию.
Гайанский инстинктивно отступил от экрана зеркала. Какой ужас? И над всем этим он много лет учил детей красоте?
Экскурсию Птаха закончил у глухой железной двери, в дальней комнате с несколькими рабочими столами, по всей видимости, кабинетом следователей.
– Там мое задание, – он указал пальцем на дверь. – Там засела эта гнида.
Гайанский в ужасе отвернулся от зеркала. Мысли, до сих пор танцевавшие в его мозгу кадриль, стали приходить в порядок. «Какой-то сумасшедший демон в моем теле собрался прогуляться по катакомбам? Зачем? По всей видимости, сражаться с таким же демоном. Ему конец. Мне конец!». Вывод привел его в окончательное изнеможении. Он плюхнулся на пружинную кровать. Всхлипывая как маленький ребенок, он зарыдал. И как в детстве, какими бы горькими не были слезы, приводят они всегда в оно и тоже место. Сон.
Сейчас, в подвальном зеркале, он наблюдает за рассветом. Через час придет уборщица, тетя Рая, а еще через час начнут приходить учителя, затем дети. У Гайанского сегодня три урока, два утром и третий после обеда, во вторую смену. Один бог знает, что собирается делать этот демон в его теле!
Минуточку. С его телом. Чтобы не сотворил майор, или его дух, за все отвечать Гайанскому. Но что, он, настоящий Гайанский может сделать? Ничего. Только беспомощно наблюдать за собственным жизнеразвитием.
***
– Здравствуйте, Юрий Евгеньевич, – прозвучал за спиной голос директрисы. – Как прошла ночь? Без происшествий?
– Здравствуйте, – обернувшись, ответил Шах в теле Гайанского.
«Какая женщина! – прозвучало в голове. – Уф. Кто это? – спросил он у хозяина тела»
«Директор школы, – равнодушно ответил учитель. – Светлана Борисовна». И тут, осекшись, художник, беспокойно спросил: «В каком смысле, «какая»? Не вздумайте с ней это … того!»
«Не ссы, малахольный, – ответил Шах. – Солдат девчину не обидит!»
– Чудесное утро, Светочка, – произнес майор вслух. – А знаешь почему?
Директриса, недоуменно посмотрела на учителя:
– Почему?
– Потому, что твоя улыбка радует.
«Прекрати! Немедленно! – мысленно кричал Гайанский». «Ни в коем разе, – отрезал Шах»
Не смотря на банальность комплимента, женщина коротко улыбнулась. Но, тут же взяла себя в руки.
– Фу, как приторно, – разозлилась директриса. – Аж противно. Ничего лучше придумать не смог? Чего тебе на этот раз надо?
– Абсолютно ничего, Светочка. Просто увидеть тебя. И все.
Директриса прошла мимо. Открывая дверь кабинета, она с любопытством покосилась на Гайанского.
«Слышь, малахольный, а она замужем?» – спросил майор.
«Прекрати, я сказал! Не смей!» – возмутился учитель.
Прозвенел звонок. Шах, в теле Гайанского, бодрым шагом прошел в класс.
Дети, разложив рисовальные принадлежности, ждали.
– Здравствуйте, дети! – поздоровался Шах. – Так! – он недовольно оглядел присутствующих. – Вас что не учили вставать, когда учитель входит?
Дети недоуменно переглядывались.
– Повторим, – продолжил майор. – Я выйду и, еще раз зайду. Попробуйте только не оторвать от стула свои … Встать!
«Кончай муштру! – мысленно произнес учитель. – Сейчас другие времена …»
«Для уважения одно время. Не мешай!» – огрызнулся майор.
У Гайанского, в зазеркалье, замерло сердце. Кто знает, на что способен этот тиран в обличии учителя рисования? Вполне возможно, он передушит всех, одного за другим. Или расстреляет, как это … замочит.
Но, дети оказались на удивление послушными. Только Шах шагнул в класс, дети встали.
– Здравствуйте, дети! – громким, командным голосом сказал майор.
Дети непонимающе молчали.
– Так! А здороваться вас тоже не учили? – офицер внимательно смотрел на всех, и на каждого. Эту способность развивает в себе каждый командир. – Считаем до двух и дружно произносим «Здравствуйте!». Раз, два …
– Здравствуйте! – прозвучал нескладный хор детских голосков.
– Для начала неплохо. Повторим: раз, два.
– Здравствуйте! – хор звучал увереннее.
–Так. Теперь я выйду, и зайду.
Шах снова шагнул в класс, третий раз за сегодняшнее утро.
– Здравствуйте, дети!
– Здравствуйте! – почти одновременно пропели дети.
– Неплохо. Будем еще работать. Ладно. Итак, чем мы сегодня будем заниматься? Ты! – Шах указал на Катю, светленькую, щупленькую девчушку.
– Мы будем рисовать, – неуверенно промямлил ребенок.
– Это понятно. Что мы будем рисовать?
Дети испуганно молчали. Шах сам ответил на свой вопрос:
– Мы будем рисовать Родину!
«Боже мой! – возмутился настоящий художник – Что вы делайте. Им по девять лет, какая родина?»
– Что такое Родина? Ты! – майор указал на худенького мальчика в очках, который нервно сжимал в руках кисточку.
– Я? – удивленно переспросил ребенок.
– Да, ты. Встань. Что такое Родина?
Мальчик медленно встал. Он растерянно смотрел по сторонам, надеясь на чью-то помощь. Напуганные одноклассники молчали.
– Фамилия? – строго спросил Шах.
– Порошенюк, – дрожащим голосом прошептал мальчуган.
– Что, Порошенюк, забыл, что такое Родина? Скажи еще, что ты и не знал.
Казалось, еще один вопрос, и ребенок заплачет. Птаха не наседал.
– Запомни, Порошенюк, Родина это то, что тебя родило и растит. Родина дает тебе все. Все лучшее. Кормит, поит, воспитывает, учит. И любить ты должен только Родину, ей ты всем обязан. Запомни это, Порошенюк. Все поняли, что такое Родина?
***
По такому же сценарию прошел и следующий урок.
«Совсем сырые, – охарактеризовал подопечных майор. – Разгильдяи были всегда, но разгильдяи с понятием. Эти же – никакие!»
«Это, дети, – парировал учитель. – Просто дети»
«Они что гнилыми родились?» – недоумевал Шах.
«Демократия, – равнодушно ответил Юрий. – Свобода. Человеческие ценности»
«Демократия?! А дисциплина? Тогда свобода для кого? Для быдла? Человеческие ценности? Какие? Пожрать, поспать? Какая-то помойная яма»
Гайанский понял: катастрофа неизбежна. И она случилось на последнем, послеобеденном уроке. После муштры со вставанием и приветствием, ставшим ритуальным, приступили к работе. Тут за окном послышался хруст кустов и в класс ворвался тяжелый запах угарного газа.
Шах подошел к окну и крикнул.
– Эй! Убрал машину. Живо!
Просьба осталось не услышанной. Раздраженно цыкнув, майор рывком махнул через широкий подоконник.
– Эй! Машину убери! – повторил он в опушенное стекло внедорожника.
– А, снова ты, дохляк. Я тебе что, прошлый раз плохо объяснил? – улыбка толстяка на водительском кресле напоминала оскал.
Майор открыл пассажирскую дверь и прыгнул в машину.
– Выходит что плохо, – ответил Птаха. – Повторишь?
– Пошел нахрен! Вышел из машины … – начал толстяк, наклонив к Шаху все свое грузное тело.
В подвальном зеркале, Гайанский отчетливо видел, как наливаются кровью бычьи глазки владельца авто.
Тут, майор, резким, хлестким движением, врезал толстяку в горло, попав точно в кадык. Боров удивленно замер. Послышался хриплый, судорожный вздох. Птаха занес ладонь за затылок водителя и, без особых усилий, дважды стукнул его головой об руль. Нос толстяка превратился в кровавый свиной пятак.
– Теперь трогай, – спокойно приказал майор.
Толстяк, схватился за нос, пытаясь остановить кровь. Но инстинкт самосохранения вынудил его отпустить педаль тормоза.
Машина нехотя, минуя узкий газон, съехала на дорогу. Птаха открыл дверь. Боров, брызжа окровавленной слюной, прохрипел:
– Стоять!
Майор обернулся. В руках водителя блеснул выкидной нож. Длинное узкое лезвие, подрагивало в жирной ладони.
«Беги! – мысленно закричал перепуганный Гайанский. – Дверь открыта!»
«Ага, сейчас!» – усмехнулся офицер, и, подняв руки, сказал:
– Все, все. Сдаюсь. Твоя взяла.
Тут же левая ладонь майора оказалась на запястье с ножом, а правая, превратившись в кулак, нанесла два удара. Один пришелся уже в разбитый нос, второй в зубы толстяка. Птаха забрал нож из ослабшей руки борова. Разглядывая его, Шах сказал:
– Еще раз тебя здесь увижу, засуну его тебе в … брюхо. По самую рукоятку. Понял?
– Да … – прошепелявил толстяк.
Майор с сожалением посмотрел на жирдяя.
– Худеть тебе надо.
Шах наклонился к колесу. Резким ударом он проткнул покрышку. Послышался свист спускаемого воздуха. Тоже самое, он проделал с остальными колесами. Закончив, подошел к открытым дверям машины.
– Ну, бывай! И это. Детишек не обижай! – Птаха кинул нож на колени толстяка.
***
Глупость белоликих умиляла Бессонова. Все они были трусливыми, беспомощными, ограниченными и предсказуемыми. Толком никто ничего не умел делать. Все что у них получалось это разрушать. Даже создавая, они умудрялись разрушить гораздо больше. Желания, ненасытная жажда ослепляла этот народ, делала крайне уязвимыми. Он давно мечтал исполнить свой обет: уничтожить белолицых. Стереть всех до одного, тем самым дать шанс возродиться другим. И вот, наконец, после многих лет упорства такая возможность представилась.
Генерал разглядывал фотографию чернобородого мужчины. Обычное лицо, с большими темными глазами, узкий нос с горбинкой и короткие густые волосы. Головореза в нем, выдавало выражение лица. Высокомерный изгиб губ, еле заметный из-под бороды, небольшой шрам над левой бровью, холодный взгляд хищника. Бессонов видел уже такое выражение. В зеркале. В те далекие дни, когда он был в своем теле.
Казимов Абдулла Исламбекович – активный участник бандформирования, участник боевых действий. Причастен к серии терактов на территории сопредельных государств. Верный сподвижник Давуд Саида эль Шахина. По оперативной информации в их городе проживает гражданская жена Казимова, так сказать любовь юности, от которой, судя по тем же оперативным данным, имеется восемнадцатилетний сын.
– Алло, Олег, – сказал генерал в трубку, положив фотокарточку в папку, – Зайди ко мне.
«Обольщаться, конечно, не стоит, – размышлял генерал. – Тропка совсем худая. Может, и нет никакой тропки, а просто пролысина».
В дверь постучали. Генерал, по примеру своих высокопоставленных коллег, давно подумывал завести секретаршу, но таежная привычка не позволяла пускать кого-то в свой аланчик. Даже близко подпускать никого не хотелось.
– Да, – буркнул Бессонов.
Дверь отварилась. В кабинет вошел невысокий, крепкий мужчина в мятом темном костюме, и, не произнеся ни слова, обыденно прошел за стол совещаний.
– Слушаю, Семён Гаврилович, – он раскрыл ежедневник для заметок.
– На, почитай, – генерал плюхнул перед подчиненным досье, которое минуту назад внимательно изучал сам.
Олег открыл папку и начал читать. Через несколько секунд вопросительно посмотрел на генерала:
– Это же конторский клиент?
– Ты знаешь, эти умники только языком трепать умеют. Всю работу делаем мы. На этот раз надо заставить их поделится орденами.
– Без проблем, – согласился майор. – Выставлю толковых людей и, если появится …