Первая стычка произошла, когда наших каменщиков перекинули на отделку кафельной плиткой туалетно-душевого помещения в уже достроенном соседнем здании. Мы все сгрудились в узком коридоре. Моя позиция была ближней к выходу, чтобы я мог беспрепятственно подносить с улицы раствор и плитку в случае необходимости. Когда опытнейший наш бригадир (а навык не только работы каменщика, или плиточника, но и опыт экономии стройматериалов у него был огромный, он запросто мог пропустить рядов пять кирпича при возведении многоэтажного здания, так чтобы никто в приёмной комиссии при сдаче объекта ничего такого даже и не заподозрил бы), и в этот раз, решив не расходовать зря по низу три ряда цветной плитки, а ограничиться двумя, досыпав на пол щебёнки, а лишний ряд тихо реквизировав на собственные нужды, дал команду быстро натаскать щебёнки и залить пол новым тонким слоем бетона, Валерка оглянулся на меня и неожиданно вдруг, прикрикнул:
«Эй! Ну, чего стоишь?! Бегом тащи щебёнку!»
«Что значит „эй“, и что значит „бегом тащи“? – удивлённо возмутился я, – Если тебе надо бегом, ты и беги! Тоже мне, командир нашёлся! „Эй“… „Бегом“… Ты чего, „в жопу дембель“ что ли?»
По сути, конечно же, согласно всем формальным и не формальным штатным раскладам, разнорабочим здесь был только я, но, в то же время, отдуваться одному за всех, при осуществлении выходящих за рамки проекта небольших поправок, мастерски вносимых в него в своих личных стяжательских интересах бригадиром, а тем более ещё и подчиняться при этом какому-то чересчур нагло ведущему себя Валерке, никакого желания у меня не было.
Он выпрямился в полный рост, и теперь уже не совсем уверенно бормоча «А ты чего… А ты чего… А ты чего…», тем не менее, медленно двинулся на меня.
«Да ничего!» – не сходя с места, с той же напористостью ответил я, готовый к любому развороту событий.
Он приблизился ко мне вплотную, и не останавливаясь, без каких-либо усилий, грудью начал плавно теснить меня из тесного коридорчика к выходу, и я понял, что на поприще передвижения друг друга грудью с места на место, вряд ли смогу с ним потягаться всерьёз. Но решимость противостоять ему до конца, не позволяла мне прекратить хоть какое-то сопротивление, и неудержимо отодвигаемый им назад, я ждал только, когда он попробует дополнительно подтолкнуть меня, или взяться за мою рабочую куртку своими всё ещё неподвижно опущенными вниз руками. Тогда мне сразу пришлось бы пустить в ход кулаки, с единственной целью, завалить его серией ударов в челюсть, в переносицу и в солнечное сплетение или в печень, раньше, чем он успеет одним ударом сделать то же самое со мною. Очевидно, почувствовав реальную угрозу, Валерка остановился.
«Ну, смотри, – к ещё большему моему удивлению негромко сказал он, – завтра сюда приедут мои корефаны, мы с тобой по-другому поговорим».
«Да он, оказывается, ещё, к тому же, и жалкий не любитель выяснения отношений один на один», – мысленно подметил я, не теряя, однако, бдительности. От таких в любой момент можно ждать чего угодно.
«Кончай бузу, ребята, – примирительно скомандовал бригадир, видя, что ситуация может неожиданно измениться ещё в более худшую для его единоличного расхитительского замысла сторону, и, подхватив с пола пустое ведро из-под раствора, с задором комиссара, поднимающего вслед за собой бойцов в атаку, махнул всем рукой – Айда за щебнем, братва!»
Моя, не раз уже испытанная на практике интуиция, подсказывала мне, что, по большому счёту, это уже ни что иное, как полный и безоговорочный мой триумф над чрезмерно зарвавшимся варваром, однако, она же вынуждала меня делать поправку на возможные отклонения от обычных для таких случаев норм и быть готовым к худшему варианту развития событий. Это, типа, как в каком-то стихотворении отца Тарковского, где, он очень живописно напоминает всем, о том, что всегда нужно помнить, о тех, кто в любой момент может оказаться за твоей спиной, «как сумасшедший с бритвою в руке».
В тревожном ожидании дальнейших обещанных разборок прошло ещё несколько дней. Внешне я был спокоен, хотя перспектива на благоприятный для меня исход в результате столкновения с деревенской шайкой была весьма призрачная. «Ну ладно, – безо всяких лишних сомнений и гаданий, хотя и не без лишних скрытых волнений, думал я, – В случае чего, буду отбиваться тем, что под руку попадётся».
В другой раз, из-за отсутствия цемента, нам предложили подработать на покрытии рубероидом плоской бетонной крыши высоченного, здоровенного ангара. Бригадир согласился, предварительно оговорив стоимость работ, и количество необходимого материала. На складе мы получили рубероид, загрузили в кузов грузовика, и как только свернули за угол, Валерка скинул на ходу два рулона в кусты, пояснив бригадиру:
«Это Кольке. Он сарай у себя крыть собирается».
Колька был ещё одним из четырёх наших каменщиков.
Бригадир, одобрительно кивнул:
«То-то, я вижу, он с утра куда-то пропал».
«Тут, в кустах поджидал. Сейчас приберёт рулоны и подтянется к ангару» – уточнил Валерка.
После стычки один на один, в которой он вынужден был, в общем-то, позорно, отступить в позорном ожидании дополнительных сил, отношения наши с ним находились в неопределённо подвешенном состоянии. Время шло, проанонсированная им кодла не появлялась, а сам он не проявлял никакой дополнительной активности ни в каких направлениях, и мы просто не общались, каждый сам по себе делая своё дело, и ожидая, что будет дальше.
На крышу ангара нужно было подниматься по длинной, стальной, прикреплённой к стене лестнице. Наверху уже торчал закреплённый там ручной верёвочный блок для подъёма грузов, а внизу валялись небольшой кучей разноформенные пакеты битума рядом с уже доставленной к ангару нашей чёрной от копоти и смолы передвижной бочкой для его плавления. Сюда же мы сгрузили и рулоны специального кровельного рубероида с присыпкой.
Бригадир решил, что сначала нужно всеми подняться наверх, осмотреть фронт работ и совместно распределить обязанности. Невысокого роста, похожий на плотный, совершенно не гибкий целостный обрубок плоти, немного не в меру, к тому же, раздавшейся вширь, он, в неспешную целостную развалку подошёл первым к стартовой позиции, и, вдруг, неожиданно для меня, на удивление ловко и споро устремился вертикально вверх, в невероятно быстром уверенном последовательном ритме поочерёдно перемещая руки и ноги по поржавелым металлическим прутьям лестничных перемычек.
«Ну, давай, лезь наверх» – с затаённой неоднозначностью ухмыльнувшись, пропустил меня вперёд Валерка.
«Единственное, что ему, со всеми его дешёвыми дурацкими замашками, теперь остаётся, это только „нечаянно“ столкнуть меня с края крыши, – предположил я, – Ну ничего. Если что, вместе со мной полетит, а может быть и вовсе один. Поглядывать просто надо будет за ним».
Плоская, необъятных размеров крыша гигантского строения была похожа, как мне показалось, на палубу какого-нибудь фантасмагорического авианосца, когда-то безнадёжно застрявшего на мели какого-то, потом уже и вовсе исчезнувшего с этой части Земного шара моря, или океана…
При выполнении кровельных работ очень важно, чтобы не было порывов сильного ветра, который не только не позволит спокойно настилать полосы толи, но и может плеснуть брызгами горячей смолы в лицо или прямо в глаза работнику. К тому же и на краю крыши в сильно ветреную погоду находиться очень опасно, а рубероид-то нужно настилать и по краям, да ещё и с загибом вниз, чтобы вода стекала как надо и куда надо.
Ветерок дул, но не сильный, и мы, распределившись, дружно взялись за дело. Бригадир слез вниз, чтобы подавать оттуда рулоны и вёдра с разогретым битумом. На крыше же производственным процессом рулил Колька, старательно максимально уменьшая размер перехлёста листов, но и не забывая о том, чтобы качество покрытия тоже получалось максимально приемлемым. А мы с Валеркой подтаскивали ему смолу, и рулоны, вскрывая и разматывая их. Работа шла споро, с полным взаимопониманием, без лишних слов. Примерно, на середине без особого напряжения преодолеваемой нами дистанции, наверх поднялся какой-то совсем ещё молодой инспектор заказчика. Он немного постоял в сторонке, понаблюдав за нашими действиями и, прежде чем уйти, сделал какое-то ничего не значащее для дела замечание Кольке, а потом и нам с Валеркой. Колька, будучи постарше и постепеннее, недовольно фыркнув, продолжил намазывать смолу на очередное место стыка листов, а Валерка тут же оставив своё занятие, встал в стойку палубного кронштадского матроса и издалека закричал на обидчика:
«Ты чего к нам лезешь? Разберись сначала с тем, как это делается, а потом будешь лезть со своими указаниями. Иди отсюда, не мешай людям работать. А то слишком быстро внизу можешь оказаться, или на голову тебе потом где-нибудь чего-нибудь упадёт. Ходишь тут, тявкаешь не по делу…».
Проверяющий быстро прошмыгнул мимо меня и, неуклюже выбравшись на лестницу, скрылся за выступом боковой стены, словно испуганный тюлень в проруби, неожиданно увидевший рядом с собою белого медведя, или человека с ружьём. Я подошёл к этому месту и, опершись руками на стену, посмотрел, не случилось ли с ним какой-нибудь трагической неприятности.
«Ничего…» – услышал я рядом более чем миролюбиво и более чем доверчиво обращённый ко мне голос откуда-то взявшегося уже и здесь Валерки. Он, присев на выступ, тоже поглядывал за спускающимся вниз контролёром:
«Пусть немного побоится, походит недельку, пооглядывается…».
Многие действия Валеркины, ещё до нашей с ним стычки, казались мне не достойными, не мужицкими, но скрытая глубинная его беззлобность и незамысловатая простота, всё-таки не позволяли судить о нём принятыми в серьёзных пацанских кругах мерками. Я посмотрел на его добродушное, как своему давнему, очень хорошему и испытанному другу, раскрывающее мне всё своё тайное «себе на уме», лицо, и сразу, почему-то, всё ему простил.
С тех пор всё в наших с ним отношениях уравновешенно встало на свои места.
А теперь вот, он уезжал в санаторий по бесплатной путёвке и решил на радостях проставиться в бригаде перед отъездом.
Пьянка, как всегда удалась на славу, и я, редкий участник таких мероприятий, забыл не только про купленную кассету, но и домой добрался не помня как, не переодевшись, в своей рабочей робе.
Утром, проснувшись в мучительно тяжком похмелье, я кое-как поднялся, напялил на себя треники, и пошатываясь двинулся на кухню попить помидорного рассола. Нюся готовила завтрак. Из магнитолы доносилась неизвестная мне песня утончённой бардовской стилистики. Объёмный женский голос проникновенно пел «Ангел, ангел, ангел…». Нюся с укором посмотрела на меня, и неожиданно, смущённо улыбнувшись, сказала:
«Спасибо за кассету, Стёп! Так ты мне вчера и не сказал, проказник, где ты её выцепил».
«Какая кассета, Нюсь? – хотел спросить я, но тут же вспомнил, – Ах, да! Кассета. Моя кассета. „Банды Южного Урала“. Неужели цела, родимая? Но, при чём здесь Нюся? И при чём здесь этот ангел, ангел, ангел?»
«Забыл? Эх, ты, гулёна. Да я знаю, ты её, небось, из-за „Немца“ купил. А так-то, дождёшься от тебя нормальных записей. Всё бы тебе ДДТ всякие, да Круги с Новиковыми. Хорошо, что я её с одёжей твоей не постирала. Гвозди-то и камешки из куртки я сразу повынимала, а про рубашку не подумала. Да благо, что когда на пол её кинула, кассетка-то и громыхнула».
«Значит, ты вчера домой так и пришёл в робе. Ну, как же это ты так напился, Стёпа? Нельзя же так. – мысленно устыдил я сам себя, согласно унисоня безукоризненно благоразумным суждениям своей, уже давно и привычно вполне уживающейся со мной, совести. – Теперь остаётся только понять, при чём здесь „Банды Южного Урала“ и Нюсино „спасибо“…»
Предположение, пока что, было только одно: может быть, мне её вчера ребята подменили, для прикола, что, в общем-то, очень маловероятно.
«Нюсь, а где банка с помидорами?»
«Я их перелила в поллитровую. Их там три штуки осталось».
«А-а-а-а. Понятно… Вот где ты… О-о-о-о… Рассольчик… Хорошо как…. Нюся, а где коробка от этой кассеты?»
«Коробка? Подожди… Куда я её сунула-то? А! Да вон же она, Стёп, – на подоконнике!»
«Ага. Вот она… Что здесь у нас… „Барды Южного Урала“… Барды… Ну да… Барды… Всё правильно… Всё правильно… Да, Нюся… Вспомнил… Это тебе я вчера купил в „ЛеГране“… Услышал по радио и купил…».
«Барды… Вот в чём дело… Барды Южного Урала. То-то я думаю, что это они по радио кассеты такие стали рекламировать – Банды Южного Урала. Стёпа ты Стёпа. Слушать лучше надо. Вечно, не разберёшься в этой колготе, да в шумихе, что к чему, сам подонапридуешь невесть что. Эх, блин. Говорю тебе говорю: ты смотри, что покупаешь, не спеши никогда, огляди товар, пощупай, проверь, понюхай. Нет. Всё равно хватаешь, что дадут, деньги отдаёшь и дальше пиздруешь, как ни в чём не бывало. Так-то оно, конечно проще – доверять, не вникать, не париться. И всё думаешь, если сам знаешь о чём речь, значит и все должны в точности знать, что у тебя там в голове за вещь такая нарисовалась. А продавцы ж, они многие, к тому же и спецом, рады стараться, впарить ротозею какому-нибудь что попало. Они ж на ходу соображают, подмётки рвут. Они ж всю психологию нашу покупательскую досконально знают. Нет! Всё равно, варежку разинешь, и трава не расти. Конечно, так же проще ведь. Деньги свои отдал, схватил, что дали и пиздруй дальше. Вот тебе и „Банды Южного Урала“. Эх, ты – Стёпа…».
Я подошёл сзади к Нюсе и нежно и крепко обнял её за плечи:
«Ну и хрен с ними с этими бандами… Правда, Нюсь?»
Нюся весело засмеялась:
«С какими бандами, Стёп? Тебе что, сон страшный приснился по пьянке?»
«Приснился, Нюся. Приснился…»
«Ути, алкоголик ты мой, бедненький…»
Она, плавно извернувшись, быстро оглянулась, и, резко, вдруг, посерьёзнев, чуть отстранившись, сосредоточенно осмотрела моё лицо, и сама же категорически возразила себе:
«Нет! Никакой не алкоголик! – и снова озаряя всё вокруг счастливой радостной улыбкой самого любящего и самого любимого человека на свете, самозабвенно запела вместе с неведомой мне местной бардовской исполнительницей, неотрывно глядя в мои глаза, – Ангел, ангел, ангел, хранивший меня…».
Случай с путаницей, возникшей при неправильном слуховом восприятии названия кассеты, описанный в этом рассказе, тоже может наводить на некоторые «смелые» и оригинальные предположения, но, только вот, не могли же, и в самом деле, те, кому вдруг понадобилось осуществить замысел по созданию записи «Барды Южного Урала» рассчитывать на её успешную коммерческую реализацию, путём умышленного введения в заблуждение слушателей областного радио, за счёт невнятного произношения слова «барды» таким образом, чтобы оно воспринималось, как более привлекательное для массового потребителя слово «банды». Однако сторонники и серьёзных конспирологических версий в установлении истинных целей деятельности музыкального проекта «А. НЕМЕЦЪ» и этому находят вполне логическое объяснение: «Ведь, и такие экспериментально-практические опыты тоже могли быть необходимым элементом некой тайной исследовательской программы».
Конечно же, для такого рода гипотез имеется уже немало предпосылок, и то, что такая действующая фигура во всей этой истории, как один из самых сильных, странных и тёмных проектов Русского шансона МП «А. НЕМЕЦЪ», и широкомасштабный сбор информации по всему региону в рамках, практически, полностью закрытой для всех, структуры ИБД «СОЛО», и многочисленные признаки специальной систематизации этой информации, и её практического использования, являются звеньями одной и той же цепи, уже ни у кого не может вызывать никаких сомнений.
Но, что касается основных открытий в процессе выявления неких особых, засекреченных значений и причин появления сборника «Барды Южного Урала» (студия «Даль-2» им. С.С.Т., Столица Южного Урала, осень 1996), то подробнее об этом тоже рассказывается во втором томе («Правда – самый лучший миф») книжной коллекции «По следам слухов о музыкальном проекте «А. НЕМЕЦЪ».
Без лишнего шума
Тогда же, в 1996 году, в Столице Южного Урала появились и первые кассеты с альбомом «Черта», ограниченно тиражируемые по договоренности В. Воронежского, предположительно со студией «Ритм». Поэтому, впервые альбом «Черта» фактически вышел в свет в 1996 году, а не в 1997, и, тем более, не в 2001 году, как это до сих пор указывается в различных информационных источниках. Говорят, что отличительной особенностью самого первого выпуска «Черты» 1996 года было наличие на записи сопроводительной реплики, которая в последующих изданиях больше не использовалась. Кассеты с такой записью теперь уже можно было бы считать редчайшими раритетами, но пока ещё нигде не появлялось ни одного сохранившегося из них экземпляра.