Он следит за ней с таким выражением в глазах, которому трудно дать определение: заинтересованное? Возмущенное? Презрительное? Пожалуй, и то, и другое, и третье плюс что-то еще.
Знаешь, твой брат Гупер все еще обольщает себя иллюзией насчет того, какой гигантский шаг вверх по общественной лестнице он сделал, женившись на мисс Мэй Флинн из семейства Флиннов – мемфисских «аристократов». (Говоря, она все время движется по комнате, останавливается у зеркала, идет дальше.) Но у меня есть для Гупера неприятные новости. Никакими аристократами Флинны никогда не были; если и были чем-нибудь, то только денежными мешками, но и деньги они потеряли. Так что это в лучшем случае – ловкие выскочки. Конечно, когда Мэй Флинн начала вращаться в мемфисском обществе, я еще под стол пешком ходила: мой первый выход в свет в Нашвилле состоялся лет этак через восемь, но в Уорд-Белмонтском колледже у меня были подружки из Мемфиса; они часто гостили у меня, а я приезжала к ним в гости на рождественские и на весенние каникулы, – уж я-то знаю, кто котируется и кто не котируется в мемфисском обществе. Так вот: папаша Флинн чуть было не угодил в федеральную тюрьму за темные биржевые махинации, которыми он занялся после краха его торговой фирмы. А что до того, что Мэй однажды была королевой хлопкового карнавала, о чем нам без конца напоминают, чтобы мы, избави Боже, не забыли, то этой чести не позавидуешь! Восседать на медном троне посреди липкой от краски платформы, которую везут по Мейн-стрит, и одарять улыбками, поклонами и воздушными поцелуями всякий сброд на улице… (Достает туфли, украшенные драгоценностями, и устремляется к туалетному столику.) Ты слышал, какая история приключилась с Сюзан Макфитерс, когда ее в позапрошлом году удостоили этой чести? Знаешь, что произошло с бедняжкой Сюзи Макфитерс?
Брик (с отсутствующим видом). Нет. Так что же произошло с Сюзи Макфитерс?
Маргарет. Ей плюнули в лицо табачной жвачкой.
Брик (думая о другом). Плюнули в лицо табачной жвачкой?
Маргарет. Вот именно. Какой-то пьяный старик высунулся из окна гостиницы «Гейозо» и заорал: «Эй, королева, эй, глянь-ка сюда, королевочка!» Бедная Сюзи подняла головку и одарила его лучезарной улыбкой, а он взял и сплюнул табачную жвачку бедняжке прямо в лицо.
Брик. И откуда тебе об этом известно?
Маргарет (весело). Откуда? Я там была, я это видела!
Брик (рассеянно). Забавная история.
Маргарет. Сюзи не нашла ее забавной. Впала в истерику. Вопила как помешанная. Пришлось остановить процессию, снять ее с трона и продолжать… (Видит в зеркале его лицо, издает легкое восклицание, резко поворачивается и глядит на него.)
Проходит десять секунд.
Почему ты на меня так смотришь?
Брик (теперь он тихо насвистывает). Как, Мэгги?
Маргарет (напряженно, со страхом). Так, как ты смотрел на меня только что, перед тем как я поймала в зеркале твой взгляд и ты принялся насвистывать! Не знаю, что он выражает, но от него у меня кровь леденеет! В последнее время я часто ловлю этот взгляд. О чем ты думаешь, когда смотришь на меня?
Брик. Я не сознавал, что смотрю на тебя, Мэгги.
Маргарет. Смотрел, я видела, чувствовала! О чем ты думал?
Брик. Я не помню, чтобы я о чем-нибудь думал, Мэгги.
Маргарет. Неужели я сама не знаю, что… Думаешь… я сама не знаю, что…
Брик (спокойно). Что, Мэгги?
Маргарет (с трудом подыскивая слова). …что со мной произошло это… ужасное… превращение, что я стала жесткой! Резкой! (Затем – почти что нежно.) Безжалостной! Вот что ты замечаешь во мне с некоторых пор. Да и как бы ты мог этого не заметить?! Все верно. Я перестала быть… тонкокожей, больше не могу позволить себе быть тонкокожей. (Овладевая собой.) Но знаешь, Брик?.. Брик!
Брик. Что ты сказала?
Маргарет. Я собираюсь сказать: мне… одиноко. Очень!
Брик. Это со всеми бывает…
Маргарет. Когда живешь рядом с тем, кого любишь, можно почувствовать себя еще более одиноким, чем когда живешь совсем одна! Если тот, кого любишь, не любит тебя…
Пауза. Брик, опираясь на костыль, проходит на авансцену, садится.
Брик (спрашивает, не глядя в сторону Маргарет). Может, ты хочешь жить одна, Мэгги?
Еще одна пауза: от обиды у Маргарет перехватило дыхание.
Маргарет. Нет! Господи! Не хочу! (У нее снова перехватывает дыхание. Она с трудом сдерживает желание закричать, дать волю чувствам. Сделав большое усилие над собой, медленно возвращается в мир повседневности, где можно говорить об обыденных вещах.) Ну как, хорошо сполоснулся?
Брик. Угу.
Маргарет. Вода была прохладная?
Брик. Нет.
Маргарет. Но все же освежился, а?
Брик. Немного…
Маргарет. Я знаю средство, которое освежает гораздо лучше!
Брик. Какое?
Маргарет. Растирание спиртом. Или одеколоном. Растереть все тело одеколоном!
Брик. Это хорошо после тренировки, а я давно не тренируюсь, Мэгги.
Маргарет. И все же сохраняешь прекрасную форму.
Брик (равнодушно). Ты так думаешь, Мэгги?
Маргарет. Я всегда считала, что те, кто пьет, становятся некрасивыми. Как я ошибалась!
Брик (с кривой улыбкой). Спасибо за комплимент, Мэгги.
Маргарет. Все пьющие заплывают жиром – ты единственное исключение.
Брик. Я тоже округляюсь, Мэгги, все мышцы расслабли.
Маргарет. Ну что ж, рано или поздно пьянство расслабляет человека. Вот так оно начало расслаблять Капитана, когда… (Останавливается на полуслове.) Прости. Я не хотела бередить старые раны. Уж лучше бы ты пропил свою красоту – тогда искушение святой Мэгги не было бы таким невыносимым. Но нет, и тут мне не повезло. По-моему, ты даже стал красивее с тех пор, как начал пить. Да-да, незнакомый человек подумал бы, глядя на тебя, что твои нервы и мускулы никогда не знали напряжения.
На лужайке внизу играют в крокет: слышатся удары молотков о шары, негромкие возгласы, то приближающиеся, то удаляющиеся.
Правда, ты и раньше имел этот бесстрастный, отрешенный вид, как будто все для тебя – игра и тебе безразлично, выиграешь ты или проиграешь, но теперь, когда ты проиграл, вернее, не проиграл, а просто вышел из игры, в тебе есть то редкостное обаяние, какое обычно бывает только у очень старых или безнадежно больных, – обаяние сломленного человека. Ты выглядишь таким спокойным, таким спокойным, таким на зависть спокойным!
Слышна музыка.
В крокет играют. Луна взошла – белая-белая, только начинает желтеть… Ты был восхитительным любовником… Таким восхитительным в постели… может, потому, что в глубине души оставался безразличным? Да! Никогда ни о чем не тревожился, делал это естественно, легко, медленно, с абсолютной уверенностью в себе и полнейшим спокойствием, словно открывал перед женщиной дверь или подавал ей стул, а не утолял жажду обладания ею. Твое равнодушие делало тебя таким восхитительным в любви… Странно? Но это так… (Пауза.) Знаешь, если бы я поверила, что ты больше никогда, никогда не будешь близок со мной, я спустилась бы вниз на кухню, выбрала бы самый длинный и самый острый нож и вонзила бы его себе прямо в сердце; клянусь тебе, я бы это сделала! Но чего у меня нет, так это обаяния сломленного человека; я не собираюсь сдаваться – я намерена победить!
Стук крокетных молотков о шары.
Вот только в чем она – победа кошки на раскаленной крыше? Не знаю… Наверно, в том, чтобы держаться до последней возможности…
Звуки игры в крокет.
Позже, вечером, я скажу тебе, что люблю тебя, и, может быть, к тому времени ты будешь достаточно пьян, чтобы поверить мне. Да, там играют в крокет… Папа умирает от рака… О чем ты думал, когда я заметила этот твой взгляд? Ты думал о Капитане?
Брик берет свой костыль, встает.
О, извини меня, прости меня, но играть в молчанку дальше невозможно! Нет, играть в молчанку невозможно…
Брик подходит к бару, наливает и залпом выпивает виски, вытирает голову полотенцем.
Играть в молчанку невозможно… Когда что-то мучительно тревожит память или воображение, играть в молчанку нельзя: это все равно что при виде горящего дома запираться на все запоры в надежде забыть про пожар. Но закрывать глаза на пожар – не значит тушить его. От молчания то, о чем молчат, лишь становится больше. В молчании оно разрастается, загнивает, становится злокачественным… Одевайся, Брик.
Тот роняет костыль.
Брик. Я уронил костыль. (Он уже перестал вытирать голову, но все еще стоит в белом махровом халате, держась за вешалку для полотенец.)
Маргарет. Обопрись на меня.
Брик. Нет, просто подай мне мой костыль.
Маргарет. Обопрись на мое плечо.
Брик. Я не хочу опираться на твое плечо, я хочу получить костыль! (В тоне, которым он произносит эти слова, есть что-то от внезапной вспышки молнии.) Или ты подашь мне костыль, или мне придется опуститься на колени и…
Маргарет. Вот, вот, на, возьми! (Протягивает ему костыль.)
Брик (идет, опираясь на костыль). Спасибо…
Маргарет. Мы не должны кричать друг на друга: в этом доме у стен есть уши…
Проковыляв к бару, он снова наливает себе виски.
Между прочим, Брик, я впервые за долгое-долгое время слышала, как ты повысил голос. Что это? Трещина в стене… самообладания?.. По-моему, это хороший признак… Признак того, что обороняющийся игрок нервничает!
Брик поворачивается и холодно улыбается ей, потягивая виски.
Брик. Просто не пришло еще это, Мэгги.
Маргарет. Что – это?
Брик. Щелчок, который раздается у меня в голове, после того как я выпью достаточно вот этого, чтобы почувствовать себя спокойно… Сделаешь мне одно одолжение?
Маргарет. Может быть. Какое?
Брик. Говори потише, ладно?
Маргарет (хриплым шепотом). Я сделаю тебе такое одолжение, я буду говорить шепотом, а то и вовсе умолкну, если ты сделаешь одолжение мне и больше не будешь пить до конца праздника.
Брик. Какого праздника?
Маргарет. Дня рождения Папы.
Брик. Сегодня день рождения Папы?
Маргарет. Ты же знаешь, что сегодня день рождения Папы!
Брик. Нет, не знаю, забыл.
Маргарет. Зато я вспомнила – за тебя…
Оба говорят, ловя воздух ртом, как дети после драки; они тяжело переводят дух и смотрят друг на друга невидящим взглядом. Оба так дрожат и так задыхаются, будто их только что разняли.
Брик. Ай да Мэгги!
Маргарет. Тебе остается только написать несколько строк на этой открытке.
Брик. Напиши ты, Мэгги.
Маргарет. Написано должно быть твоим почерком: ведь это твой подарок. Свой подарок я ему уже вручила, а здесь должно быть написано твоим почерком.
Напряжение опять нарастает, голоса звучат резко.
Брик. Я не покупал ему подарка.
Маргарет. Я сделала это за тебя.
Брик. Отлично. Вот ты и надпиши открытку.
Маргарет. Чтобы он понял, что ты просто забыл про его день рождения?
Брик. Я забыл про его день рождения.
Маргарет. Незачем афишировать это!
Брик. Я не хочу его обманывать.
Маргарет. Ну ради бога, напиши только «С любовью, Брик» и…
Брик. Нет.
Маргарет. Ты должен!
Брик. Ничего я не должен, раз этого не хочу. Ты все время забываешь об условиях, на которых я согласился продолжать жить с тобой.
Маргарет (эти слова вырываются у нее непроизвольно). Я не живу с тобой. Мы занимаем одну клетку.
Брик. Ты не должна забывать наши условия.
Маргарет. Это невозможные условия!
Брик. Тогда почему бы тебе…
Маргарет. Тсс! Кто там? Кто-нибудь есть за дверью?
Шаги в холле.
Мэй (снаружи). Можно войти на минутку?
Маргарет. А, это ты! Конечно. Заходи, Мэй.
Входит Мэй, неся перед собой на вытянутых руках женский лук.
Мэй. Брик, эта вещь – твоя?
Маргарет. Что ты, Сестрица, это мой приз – «Трофей Дианы». Получила его как победительница межфакультетских состязаний лучников в старом добром Миссисипском университете.
Мэй. Очень опасно оставлять подобную вещь неубранной в доме, где полно нормальных, живых детей, которых тянет к оружию.
Маргарет. Нормальным, живым детям, которых тянет к оружию, следовало внушить, что чужое трогать нельзя.
Мэй. Мэгги, золотко, если бы у тебя у самой были дети, ты бы знала, как смешно то, что ты говоришь. Будь так добра, запри это и убери подальше ключ.
Маргарет. Сестрица, дорогая, никто не покушался на жизнь твоих деток. У нас с Бриком есть специальное разрешение на охоту с луком. Как только начнется охотничий сезон, мы махнем на озеро Мун – охотиться на оленей. Люблю бежать вслед за гончими, вдыхать лесную прохладу, бежать, бежать, перепрыгивать через препятствия… (Заходит с луком в большой стенной шкаф.)
Мэй. Как твоя щиколотка, Брик?
Брик. Не болит. Просто чешется.
Мэй. Подумать только! Брик… слушай, Брик, вы много потеряли, что не были внизу после ужина! Ребятишки устроили целое представление. Полли играла на пианино, Бастер и Сонни – на барабанах, а потом потушили свет, и Дикси с Трикси в газовых платьицах исполнили танец на пуантах с бенгальскими огнями! Папа прямо-таки сиял! Он так весь и светился!
Маргарет (из шкафа, с ироническим смехом). О, еще бы! Я безумно огорчена, что мы пропустили это зрелище! (Выходит.) Но вот чего я не пойму, Мэй: зачем ты дала всем своим деткам вместо имен собачьи клички? (С этими словами она идет поднять бамбуковые шторы, так как яркий закатный свет уже померк. По пути она подмигивает Брику.)
Мэй. Собачьи клички?
Маргарет (ангельским голоском). Дикси, Трикси, Бастер, Сонни, Полли! Звучит так, словно это четыре собачки и попугай… цирковой номер с дрессированными животными!
Мэй. Мэгги!
Маргарет оборачивается с улыбкой на губах.
Почему ты такая злющая – царапаешься, как кошка?
Маргарет. Потому что я кошка! А вот почему ты, Сестрица, шуток не понимаешь?
Мэй. Ошибаешься, остроумные шутки я просто обожаю. Тебе хорошо известны настоящие имена наших малышей. Настоящее имя Бастера – Роберт. Настоящее имя Сонни – Сондерс. Настоящее имя Трикси – Мэрлин, а настоящее имя Дикси…
Голос Гупера снизу: «Эй, Мэй!» Она бросается к двери со словами: «Антракт окончен!»
Маргарет (в момент, когда Мэй закрывает дверь). А какое же настоящее имя у Дикси?
Брик. Мэгги, нет смысла злиться и цапаться…
Маргарет. Знаю! Ну а почему… я стала такой злючкой?.. Не потому ли, что меня гложет зависть, снедает страсть?.. Брик, я приготовила твой красивый чесучовый костюм, тот, что привезли из Рима, и шелковую рубашку с монограммой. Я вдену в манжеты запонки – те дивные звездочки-сапфиры, которые я так редко вижу на тебе…
Брик. Я не смогу натянуть брюки на эту гипсовую повязку.
Маргарет. Сможешь, я помогу тебе.
Брик. Нет, я не буду одеваться, Мэгги.
Маргарет. Ну хоть надел бы тогда белую шелковую пижаму?
Брик. Хорошо, надену, Мэгги.
Маргарет. Спасибо тебе, большое тебе спасибо!
Брик. Не за что.
Маргарет. О Брик! Сколько же это будет длиться? Сколько еще мне терпеть это наказание? Неужели я не до конца испила горькую чашу, неужели я не отбыла весь срок? Неужели мне нельзя просить… о помиловании?
Брик. Мэгги, ты портишь мне удовольствие от виски. В последнее время твой голос постоянно звучит так, словно ты влетела сюда наверх с сообщением, что весь дом в огне!
Маргарет. Ничего удивительного. Знаешь, как я себя чувствую, Брик?
Внизу хор детских и взрослых голосов громко, но нестройно декламирует стихотворение.
Я все время чувствую себя кошкой на раскаленной крыше!
Брик. Ну так спрыгни с крыши, возьми и спрыгни, кошки ведь прыгают с крыши и благополучно приземляются на четыре лапки!
Маргарет. О да!
Брик. Так сделай это! Ради бога, сделай это…
Маргарет. Сделай – что?
Брик. Заведи любовника!
Маргарет. Мне только ты нужен! Один ты! Даже с закрытыми глазами я вижу тебя! Хоть бы ты подурнел, Брик, что ли. Ну пожалуйста, растолстей или стань некрасивым, чтобы я могла вынести эту пытку. (Подбегает к двери в холл, открывает ее, слушает.) Концерт все продолжается! Браво, бесшеие, браво! (Со стуком захлопывает дверь и яростно поворачивает ключ.)
Брик. Зачем ты заперла дверь?
Маргарет. Чтобы мы могли немного побыть наедине.
Брик. Будь благоразумна, Мэгги.
Маргарет. Нет, я не буду благоразумна… (Бросается к дверям на галерею и задергивает их розовыми портьерами.)
Брик. Ты ставишь себя в глупое положение.
Маргарет. Мне все равно. Я не боюсь поставить себя в глупое положение из-за тебя!
Брик. Мне не все равно. Мне за тебя неловко.
Маргарет. Пусть неловко! Только перестань меня мучить. Я не могу жить так до бесконечности.