У него вырывается смешок.
– Мы не начали сеанс. Я серьезно. У меня целибат.
– Целибат?
– Воздержание, – поясняет он.
– Я знаю, что такое целибат, Хантер. Просто я не верю тебе.
– Это правда.
– Врешь.
– Клянусь богом, это правда.
– Докажи.
– Как? – Хантер откидывается на локти, трясясь от смеха всем своим поразительным телом.
Я почти обижаюсь на него, но потом понимаю, насколько невыполнимо это требование. Он никак не может это доказать, кроме как вытащить свой член и заняться сексом с одной из тех девушек на лужайке.
– Ладно. – Я задумываюсь. – Допустим. Почему у нас целибат?
– У нас целибат, потому что нам надо сконцентрироваться на хоккейном сезоне.
– Нельзя концентрироваться на хоккее и получать оргазм одновременно?
– Как оказалось, нет.
– Вот теперь мне интересно.
Он пожимает плечами.
– В прошлом году я был идиотом. У меня были чувства к Саммер…
– Что за Саммер?
– Блондинка, с которой я сегодня разговаривал.
– Которая встречается с твоим другом.
– Да. Но до того, как она замутила с Фитцем, мы с ней поцеловались на Новый год, это длинная история и не особо интересная. В общем, Фитц сказал, что она ему не нравится, а потом начал встречаться с ней за моей спиной. Я не очень хорошо это принял.
– Я тебя не виню, – возмущенно говорю я. – Друзья так не поступают.
– Вот именно.
– И ты до сих пор живешь с ними?
– Ну да. Фитц – хороший парень. Просто ему не хватало мозгов признаться самому себе в своих чувствах. Впоследствии я изо всех сил старался забыть Саммер. Постоянно пил, спал со всеми подряд. И в итоге я переспал с девушкой члена команды-соперника. Я этого не знал, – добавляет он в свою защиту. – Мы играли против них в финале, и вот тогда это выяснилось. Парень слетел с катушек и сломал мне запястье.
– О боже.
– Мы проиграли, а та команда прошла в чемпионат и победила. – Черты лица Хантера твердеют от решительности. – Я не позволю этому повториться.
Я хмыкаю.
– Мне кажется, совсем не заниматься сексом – это слишком радикальное решение. Можно просто не трахаться с девушками, у которых есть парни.
– Дело не только в этом, – признается он. – Я капитан команды в этом году. Я хочу быть хорошим лидером. Я хочу компенсировать то, что случилось в прошлом году. Мне кажется, что вообще будет лучше, если я сконцентрируюсь на игре, а не на телках или вечеринках. – Он сует руку в карман и проверяет телефон. – Так, займемся делом? У меня остался час.
– А что будет через час?
– Я поеду к товарищу по команде домой.
Я оживляюсь.
– К тому красавчику?
– Это я красавчик, Деми. – Он подмигивает. – Ты про Конора? Да, это его дом, так что он, скорее всего, там будет. А разве у тебя нет парня, с которым я познакомился буквально пять секунд назад?
– Это не означает, что твой друг – не красавчик. Он приглянулся моей подруге Пиппе.
– Предупреждаю: он секс-машина, которой был я в прошлом году, поэтому я бы держался подальше.
– Как долго у тебя это продолжается? – не могу не спросить я, потому что любопытство – та еще стерва.
– С тех пор, как я трахал кого-то?
– Нет, с тех пор, как ты взобрался на Эверест.
– С апреля. То есть… сколько это… пять месяцев?
– Бедный монах! Это же вечность! – дразню я.
– Я знаю. – Он ложится на траву, подсунув под голову рюкзак. – Это ужасно, Семя. Я скучаю по сексу.
– У меня был секс этой ночью.
– Жестоко это говорить.
– Но это правда, – протестую я.
– Я только что рассказал тебе о своих бедных больных яйцах, а ты хвастаешься тем, чем занимается твоя киска? – Он драматично вздыхает. – Как это было?
– Секс? Очень даже неплохо.
– Начни с самого начала, – требует Хантер. – Тебя раздел он, или ты показала ему стриптиз? Он…
Я издаю громкий свист.
– Ты пытаешься жить через меня?
– Да, – стонет он. – У меня ничего не происходит. Я не могу смотреть порно, потому что постоянно кто-то врывается ко мне в комнату или стучит в дверь, если я посмею запереть ее: у этих девушек нет ни капли приличия, честное слово. Все, что мне остается, – дрочить в душе. – Он замолкает. – Может, мне подумать о том, чтобы купить водонепроницаемый телефон и носить его в душ? Так я смогу смотреть порнуху и дрочить на настоящих девушек.
– Это не настоящие девушки, – спорю я. – Порнография создает самые нереалистичные ожидания от девушек. Никто так не выглядит, и настоящий секс вообще не такой.
– Какой тогда настоящий секс? – допытывается он.
– У настоящего секса нет сценария. В нем много копошения, стуканья лбами и неудобных поз, когда у тебя застревают руки и ноги. В нем смех, ругательства, множество оргазмов или вообще их отсутствие. В смысле, это весело, но еще и запутанно и точно не идеально.
Он глядит на меня.
– Ты просто невыносима. Теперь я думаю обо всем сексе, которым не могу заниматься.
– Это ты поднял эту тему.
– Разве? Я уже не помню, если честно. Я не знаю, где заканчивается секс и начинаюсь я.
Я смеюсь. Этот парень очень смешной. И он намного лучше, чем я думала, – точно не тот высокомерный мудак, которым я его себе представляла. Не буду лгать: Хантер Дэвенпорт растет в моих глазах.
9
Хантер
Я сажусь в свой Лендровер и сразу же включаю кондиционер. Господи, как в середине сентября может быть так жарко? Поймите меня правильно, я надеюсь, что так будет всегда, но после того, как я провел полчаса во дворе с Деми, я весь обливаюсь потом.
Я выезжаю со студенческой парковки и еду обратно в Гастингс, где быстро проезжаю мимо своей улицы на другую в паре кварталов от нее.
Я не шутил, когда сказал Деми, что хочу, чтобы кто-то проконсультировал меня насчет девушек, заселяющихся в таунхаус. Я не имею ничего против них, но я в колледже, черт возьми. Я хочу тусить с парнями. В этом году я недоступен для девушек, и нет ни единой причины, почему я должен столько знать об эвкалиптовых масках для лица и тампонах, которыми пользуются все в доме. Кроме того, циклы Рупи и Бренны каким-то образом синхронизировались, поэтому менструация у них теперь в одно и то же время. Когда это случается, с ними очень сложно общаться.
Я паркуюсь на подъездной дорожке за джипом Мэтта и Конора. Они живут вместе с нашим товарищем по команде Фостером и двумя старшекурсниками – Гевином и Алеком.
Когда Мэтти открывает дверь, я радуюсь знакомому шуму издевающихся друг над другом парней, звуку нажатия кнопок на геймпадах и ароматам пиццы и протухшего пива, когда еще даже не наступил полдень. Вот это колледж.
– Привет, – говорю я всем в гостиной.
Фостер развалился в кресле, удерживая на коленке банку пива. Гевин и Алек рубятся в шутер. Нет только Конора, но он, видимо, на занятиях.
Не знаю точно, чья очередь сейчас следить за Пабло Яйцебаром, но он лежит на кофейном столике в мягком чехле, который сделал для него Баки, и ему очень это идет. Кто-то черным маркером нарисовал ему глаза и пятачок прямо над каракулями тренера – и вуаля, теперь у Пабло морда свиньи с подписью Дженсена вместо рта.
Если честно, я удивлен, что он еще цел. Пьяные студенты – не лучшая кандидатура для ухода за яйцом.
– Как дела, Пабло? – приветствую я яйцо. Он не отвечает, потому что ненастоящий, но я хотя бы пытаюсь делать вид.
Правило номер тысяча из руководства капитана: выбирай, за что сражаться.
– Кто сегодня вместо яичной мамочки? – спрашиваю я.
– Кон. Но он только что ушел с какой-то телкой наверх, поэтому мы ждем подходящего момента. – Мэтт усаживается на диван.
Я плюхаюсь на другом конце.
– Подходящего момента для чего?
Мэтт и Фостер злорадно друг другу улыбаются.
– Для кормления. Пабло вот-вот чертовски проголодается.
Гевин фыркает, не отрывая взгляда от экрана.
Я подавляю вздох. По моим источникам, с прошлой недели все немного начало переходить границы. Вчера мне написал Джесс Уилкс, жалуясь, что остальные парни постоянно звонят ему, когда он с Кэти. Теперь это официальная игра – максимально достать того, кто ухаживает за яйцом.
– Сколько уже прошло времени? – спрашивает Алек, порхая пальцами по геймпаду.
– Только минут десять, – отвечает Фостер. – У них, наверное, еще прелюдия.
– У нее, – предполагает Гевин.
– Или она ему отсасывает, – возражает Мэтт.
На секунду они замолкают.
– Не, – наконец говорит Фостер, поднимая пиво к губам. – Сначала он занимается ей, потом она ему отсасывает, потом они трахаются. Такой у секса порядок.
Я начинаю хохотать.
– Да ладно? Так написано в инструкции?
Мэтт хихикает.
– В таком порядке занимаюсь им я, – вставляет Алек. – А вы как делаете?
– Я не знаю, мать твою. Я не отслеживаю свои сексуальные похождения, как будто это исследование неизвестных науке Мальдивских островов. – Я закатываю глаза. – Тут нет никакого порядка. Ты просто смотришь по ходу дела.
– Ход дела всегда один и тот же, – упрямо говорит Алек.
– Это правда, – соглашается Фостер. – Обычно у меня тоже все так и происходит.
– Странно. – Когда я вспоминаю свои перепихи, они точно все разные. Иногда мы вваливаемся ко мне в комнату, и не успеваю я моргнуть, как она уже стоит на коленях с моим членом во рту. А однажды я был с девушкой, которой хватило всего секунды три поцелуев, а потом она повернулась и сказала, чтобы я оттрахал ее в задницу. А в последнее время продолжительность стала увеличиваться: я целую каждый дюйм их тела или наоборот. Иногда мы даже начинаем с секса, а заканчиваем прелюдией.
– Я не знаю, чем вы, ребята, занимаетесь, но у меня все по-разному, – признаюсь я.
– Может быть, это зависит от девушки, – предполагает Фостер. – Я встречался с одной и той же всю старшую школу, и я сужу по ней.
– Мы с Сашей вместе три года, – кивая, говорит Алек о девушке, с которой встречается сейчас.
– Точно, все зависит от девушки, – подтверждает Мэтт. – Например, Джесс. У них с Кэти самая предсказуемая сексуальная жизнь в мире. Когда мы вместе жили в общаге в прошлом году, они вешали на дверь этот тупой носок, и я знал, что у них все закончится ровно через сорок семь минут. Я мог даже вычислить точное время оргазма.
– Звучит как-то скучно.
Хотя, может быть, секс с тем, кого ты безумно любишь, каждый раз кажется разным? Понятия не имею. У меня было несколько девушек в старшей школе, но ни одна из них не была «той самой».
– Ладно. Прошло двадцать две минуты, – объявляет Фостер. – Он либо в ней по самые яйца, либо у нее занят рот. В любом случае член в игре. Повторяю, член в игре.
– Вы просто засранцы. Как капитан команды, я должен это остановить, – предупреждаю я.
Они все ждут.
Мой рот расплывается в улыбке. С другой стороны, у Конора столько секса, что ничего страшного не случится, если один из них прервут.
– Но я не буду. Вперед. Давайте.
Фостер и Алек взбегают наверх по узкой лестнице. Через секунду их тяжелые шаги глухо звучат по потолку. Когда они начинают молотить в дверь Конора кулаками, стук эхом отзывается по всему дому. Как будто спецназ ломится в наркопритон.
– Пабло голоден! – кричит Фостер.
– Покорми меня! – воет Алек.
На другом конце дивана Мэтт сгибается от смеха.
Все становится еще хуже: в воздухе звенят гневные ругательства, и два огромных хоккеиста на бешеной скорости сбегают с лестницы. Сразу за ними несется Конор – с голой грудью, босиком, с наспех натянутыми клетчатыми боксерами, свисающими с одного бедра. Его светлые волосы взъерошены, а губы немного опухли.
– Вы гребаные мудаки, – рычит он.
– Что? – Фостер невинно моргает. Он показывает на кофейный столик. – Наша свинья хочет обедать. У нас домашнее животное, брат. Сначала домашнее животное, а потом вагина.
– Домашнее животное, потом вагина, – повторяет Мэтт.
Гевин отрывает взгляд от игры и с серьезным видом кивает.
– Мудрые слова Томаса Джефферсона.
– Я кормил его утром, – возражает Конор.
Фостер вытаращивается на него.
– Он ест три раза в день, эгоистичный засранец. Смотри, он умирает от голода.
Я гляжу на яйцо и его глупую морду, закрываю лицо руками и трясусь от беззвучного смеха.
– Дэвенпорт! – лает Конор. – Ты капитан. Я подаю на них жалобу.
Я поднимаю голову с еще дрожащими губами.
– А в чем жалоба?
Он тычет в воздух указательными пальцами.
– Я трахался.
– Это не жалоба, а констатация факта.
Фостер скрещивает руки на громоздкой груди.
– Не забудь: нужно просидеть пять полных минут, чтобы убедиться, что он все съел.
Кон со вздутыми на лбу венами хватает Пабло со стола. На мгновение кажется, что сейчас он метнет его в стену, но в последнюю секунду он еле слышно ругается и поворачивается. С кухни доносится тихое бормотание.
Я гляжу на Мэтта.
– Он же не будет готовить настоящую еду?
– Нет, правила не такие.
– А какие правила?
– Какие мы сами придумаем, – отвечает Фостер с ухмылкой. – Но суть такая, что на Пабло надо тратить по пять минут.
– Но идти против системы нельзя, – говорит Мэтт.
– Какой еще системы? – морщусь я. – Это полный бред.
– Он ест три раза в день, срет два раза в день и требует внимания, когда кому-то из нас скучно, и хочется поиздеваться над тем, чья очередь следить за Пабло.
– Но так можно делать только несколько раз в день, – добавляет Фостер. – Тем не менее сообщения с часу ночи до пяти утра очень даже поощряются.
– Это же все очень полезно, – говорит мне Алек. – Как ты не понимаешь?
– Со мной вы тоже будете такое вытворять? – Я содрогаюсь. Моя очередь в пятницу.
– Не, с тобой мы бы никогда такое не сделали, – уверяет меня Фостер.
Другие соглашаются.
– Никогда.
– Конечно нет.
– С капитаном никогда такое делать не будем.
Чертовы лжецы.
В четверг вечером нам с Деми удается найти время для второго сеанса. Мы опять встречаемся в ее спальне в особняке Теты. Она сидит, скрестив ноги, с виноградным чупа-чупсом во рту на кровати с фиолетовым покрывалом. Я развалился на диванчике, развлекая ее новой сочной историей из жизни отвратительного Дика Смита.
– В общем, она пообещала принести клубничный чизкейк и обычный тыквенный пирог. Все остальное складывалось просто прекрасно. Официанты были на высшем уровне. На столе стоял хрусталь, который мои бабушка с дедушкой подарили нам на свадьбу. К нам должны были приехать родственники из Палм-Спрингс и Манхэттена. День благодарения в Хэмптонсе – это всегда важное событие.
Деми внимательно наблюдает за мной. Я знаю, что она пытается понять, к чему я веду.
– Но гвоздем программы должен был стать клубничный чизкейк, – хвастаюсь я. – Это был первый пирог, проданный моими родителями, когда они открыли маленькую пекарню на Бертон-стрит, впоследствии превратившуюся в огромную десертную империю. Все было идеально: мать была бы очень тронута тем, что я вспомнил и постарался порадовать ее. Видит бог, моего брата Джеффри не очень заботит ее счастье.
Деми сует чупа-чупс за щеку.
– Вы часто прикладываете столько усилий, чтобы получить одобрение своей матери?
– Дело совсем не в одобрении. Я же сказал: я хотел сделать мать счастливой.
– Понятно.
Я раздраженно пыхчу.
– В общем. Ужин был великолепным, пришло время десерта, и знаете что? Официанты приносят только гребаный тыквенный пирог, и все. Никакого чизкейка. На лице я с трудом сохранял улыбку, а внутри весь кипел. Кэтрин извинилась после ужина и объяснила, что все пекарни в районе либо были закрыты, либо больше не принимали заказы, но гребаные извинения ничем не могли мне помочь. Она выставила меня идиотом перед всей семьей, а чертов Джефф пошутил, что тыквенный пирог был очень оригинальным, и я хотел его прикончить. Счастливого Дня благодарения, да?
На мгновение повисает тишина. Я перевожу взгляд на Деми и вижу, что она внимательно меня изучает.
– Ого, – медленно произносит она. – Тут надо много распутывать. Наверное, первый вопрос у меня такой – если все пекарни в праздник были закрыты, то справедливо ли винить жену в том, что она не смогла купить чизкейк, как вы считаете?
– Она могла купить его днем раньше, – холодно говорю я. – Это не оправдание.
Она пару раз качает головой.
– Боже. Ты так хорошо это делаешь, – замечает она.
Я неловко пожимаю плечами.
– Да? Думаешь, мне надо бросить хоккей и стать актером? – Тупая шутка.