Остальному – всей дряни мира – обучатся сами, без школы. Зачем обществу тратить деньги впустую? Кому суждено учиться, просиживать в библиотеках, свершать великие открытия, найдутся, найдут себя и без высшей (обязательной, то есть) школы.
В детях важно другое – их детство…
***
Хлебников совершил неоценённый и – неоценимый! – Подвиг: через ослепительные вершины русской поэзии перемахнул и приникнул к самим изначалиям, к мощным ключам. К тому, что и является – доныне! – всей нашей подосновой, что незримо и непрестанно действует в осознании самих себя, как народа, несмотря на стремительно меняющуюся действительность.
Эта подоснова – народное творчество. Былины и сказки, лирические, исторические песни, колыбельные, загадки, пословицы, поговорки.
Вся письменная литература стоит на этой основе, как блистательные вершины айсберга на подводной, громадной его части, скрытой от поверхностного взгляда.
Дыхание и размах былинной, качающейся, как всадник в седле ритмики куда вернее соответствовали русским пространствам, нежели измеренный стопами светский письменный стих.
***
Чайковский признался однажды, что никто ничего сам по себе сочинить не может, всё уже сочинено и звучит в народе. Только народ не вполне осознаёт, что это именно его безымянная музыка звучит в операх и балетах знаменитых композиторов, которые «грамотно» оформили, варьировали и усложнили великие народные мелодии, вправили их в «свои» сочинения…
Да ведь то же мог бы сказать и любой честный писатель, самый даже великий писатель. С тою только разницей, что в основе музыки лежит всего семь нот, а в азбуке более тридцати букв. Не говоря уже о количестве слов и словосочетаний в море языка.
Тем не менее, всё это не касается души, ритмов её. Это отдельно.
«…не достоялся Достоевский.
Перетолстил Толстой.
Но кто,
Кто состоялся?
Дед Пихто.
Немотствующий, дословесный…»
***
6. Дед Пихто и Орфей
До-Словесность – Словесность – После-Словесность…
Что это? Картина завершения мира?
Пред-Жизнь – Жизнь – За-Жизнь…
***
– Чем велик ты, скотина?
– Да ведь не этим же… не доблестями всякими там…
– А чем?
– Несказанным… в основном – несказанным. Неосяжаемым…
– Что это?
– Поживи, милый, поживи. Изживи зернь, хоть и плоть… откроется многое, многое, многое…
***
Триста лет позорища Романовской династии, после Петра сплошь немецкой.
Да не национальный признак здесь определяющий! Сложность и путаница в том, что и международную политику, и жизнь народную определяли романовские идеологи сугубо европейской статью, по-русски изуродованной европейской меркой. Тогда как само евразийское пространство, сама история, казалось бы, говорила такое очевидное!..
***
Талант, это когда позвоночник от прочитанного вздрагивает.
Гений, это когда Благодать нисходит…
***
Двести лет позорища русской светской поэзии…
Орфеево, европейское начало оказалось во главе русской поэтической эстетики. Светской эстетики. А какой, к чёрту, Орфей в России? Тут не Орфей главный, тут главный —
Дед Пихто. Великий. Неосяжаемый…
***
В этих двух племенах крылось некоторое различие. Почётным жителям в племени Зуба издревле доставались самые удобные, веками обихоженные естественные пещеры, которые можно было расширять и углублять по своему разумению – для личных надобностей разветвлявшегося рода, но не подрывая при этом Красной Скалы, разумеется. А в племени Капельки почти все пещеры были рукотворные.
Не это изумило Зуба. Оказывается, Капельку изгнали из племени за то, что она густою охрой, накануне Праздника Забоя, искренне желая порадовать соплеменников, разрисовала Священную Считальную Скалу. Причём, сами долговые числа, выбитые старейшинами их племени, почти не были замалёваны. Она лишь провела ромбо-точечные узоры по периметру Скалы, и только. Но старейшины сочли это страшным надругательством над Святыней, над Считальной Скалой. Важно изрекли, что лишь благодаря Скале все знают кто кому должен, кто лучший в племени, кто подлежит наказанию!
Это было корневое Уложение племени, его главный закон. А несчастная сиротка Капелька, с детства возившаяся лишь с красками, толокшая цветные камни в ступе и малевавшая диковинные картинки на каждом плоском камушке, всегда была чужой в племени, никому не нужной дикаркой, только отъедавшей Общую Долю, а значит, вполне никчемной единицей. Ей и выдавали еды меньше других, и она росла худенькой, забитой девчушкой. А тут ещё эта, Считальная Скала…
***
Боготворя Орфея, забывают, что это очень жестокий бог. Ревнивый песнопевец. Настолько ревнивый и жестокий, что однажды, услышав о песнопевце Марсии, возревновал к его славе и вызвал на состязание.
Марсий перепел Орфея… Дурак!
Орфей, используя верховные полномочия, велел содрать с Марсия кожу. Живьём. И кожа эта висела на ветках, сушась под солнцем, развеваясь и позванивая на ветру, в назидание другим.
Боги жаждут, не забывайтесь!..
***
Подвиг Хлебникова повторил в 20 веке, на казахской почве, в тюркском космосе, но на русском языке – вот что поразительно! – Олжас Сулейменов. Тоже сильно недооценённый современниками поэт, как и его русский кумир. Ещё в своей геологической молодости, где-то в пустыне, в палатке, в дефиците воды и пищи, он писал:
«…хлеба нет, но зато есть Хлебников…»
Это говорит о многом: не самых хрестоматийных классиков золотого и серебряного века он ставит превыше хлеба, но – Хлебникова…
Как некогда Хлебников через голову великого Пушкина перелетел к древним корням и вернул живую воду первоистока, Сулейменов через голову великого Абая перелетел к истокам и подлинным ритмам своего, степного народа. И нисколько Абая не унизил, тем более «не отменил». Да и возможно ли отменить гениальное?..
Абай был не только русофилом и переводчиком Пушкина, Лермонтова, но и всю ритмику русского гения перенёс на казахскую почву. Выдающийся человек, это понятно каждому, кто соприкоснулся с его творчеством и биографией, особенно с его песнями. Но то, что удалось Абаю в силу его гениальности, не удавалось потом никому из казахских письменных поэтов. И вот уже сто с лишним лет его последователи (или подражатели) «пушкинскими» ямбиками, перенесёнными на казахскую почву, пытаются выразить душу своего народа. Но, похоже, ни души, ни природного ритма заёмными формами в полной мере передать невозможно…
Сулейменов пошёл на шаг рискованный – именно русским языком сумел передать ритм, дробь и грохот конских копыт, вернуться к изначалию степной поэзии, к ломаным ритмам древних певцов-воинов. Их называли жирау…
Асан Кайгы, Копламбек-батыр, Бухар-жирау, Махамбет… многие другие. Они, нередко остававшиеся безвестными певцы и батыры, заложили природную основу казахской поэзии, где грохот и запах полынной степи проступает в каждой строке…
***
Одна «Глиняная книга» Сулейменова чего стоит! А его лирика?
«…в эпосах неслыханных, китовых, в тугоплавных ритмах многотонных…»
«…мы пролетим по краю, город и степь накреня!..»
«…успокойся, скакун, это всходит луна!…» – Стихи можно цитировать и цитировать…
Сулейменов подобно Хлебникову сумел, обернувшись через время, извлечь драгоценные для своего народа образы и мелодии, перенести в сегодняшний день, и архаика оказалась современней «устоявшейся» современности. Или представления о ней. Этот мощный опыт, этот подвиг поэта ещё предстоит оценить по-достоинству.
Как и подвиг Хлебникова, конечно.
***
…а ещё и внедрили в русскую поэзию диковинные термины: «Христианская поэзия», «Православная лирика»… что это такое? Может быть, просто «безгрешные вирши»? Но тогда это не более чем уход в те же 16—17 века, в польско-латинскую силлабику, полностью очищенную от «красивых соблазнов». Там-то уж точно вирши были безгрешны, подцензурны церковным иерархам, среди которых был крупнейший стихотворец той эпохи Симеон Полоцкий…
Но тогда зачем был прорыв Тредиаковского, Ломоносова, а потом и Баркова с Пушкиным? Они хоть по форме и содержанию во многом европейские, но душою-то русские, да и стих освободили…
***
Но – где во всех четырёх Евангелиях поэты? Есть рыбари, мытари, блудницы… Простые души дороги были Ему, а не извитые соблазнами, прелестями мира.
Нет великих скульпторов, музыкантов, художников. А они были, да какие! Это достоверно известно. Только Он словно бы и не видел, не желал замечать.
Чего городить про какое-то особое «Православное направление»?
Безгрешны в своей основе и Велимир Хлебников, и Ксения Некрасова. Только их почему-то не шибко причисляют к стану «Христианской поэзии»…
***
Поэзия и в Африке Поэзия. И ничего более. Суть её, или, по-научному, «базисную основу» лучше всего выразил знаменитый акын.
Когда его осыпали почестями на одном из писательских съездов, стали «брать интервью», он не вполне понимал – чего им нужно, этим, суетящимся вокруг него людям? Наградили – и хорошо, денег дали – хорошо, переводчика дали – совсем хорошо! А зачем вопросы задавать?
Когда ему всё же растолковали суть вопроса: как он пишет, как создаёт свои замечательные произведения? – Старик расхохотался и ткнул пальцем в переводчика, известного поэта Павла Кузнецова, буквально приставленного «сверху» к прославленному акыну:
– Это он, Пашка, пишет… а я – пою. Как?
А так: Степь вижу – степь пою, горы вижу – горы пою.
Эту чеканную формулу золотом бы на мраморе! Впрочем, сталинские идеологи практически это и сделали – внедрили в учебники. И даже назвали старого акына степным Гомером.
А ведь умны были, черти! И сравнение точное нашли. Гомер величественен. Не умничал, не морализировал, просто пел. Именно пел. Пел всё то, что и составляло Жизнь с её богами, героями, царями, победителями, побеждёнными.
Победил? Значит, прав. Нечего рассусоливать. Победителя вижу – победителя пою. Красавицу вижу – красавицу пою. Это не голое фиксирование факта, это Гимн Жизни – такой, какая есть.
Баснословная слепота Гомера не в счёт. Всё видел. И видел лучше других.
А то придумали тоже – «Тема», «Композиция», «Фабула»… какая, на фиг, фабула?
Степь вижу – степь пою, идиота вижу… почешу репу, идиота пою.
Минчензайнера вижу, промоутера… уста немотствуют.
***
Неандертальца ищу…
***
Побочные дети Хлебникова, его детишки «обериуты» – ранний Заболоцкий, Хармс… – вот у кого язык современных детей. Особенно, если прислушаться, разглядеть в Интернете, в блогах и живых журналах лепет, говорок современных детишек. Эти сокращения фраз, игровое калечение слов, типа «Поганьский язык», «Олбанский язык» и проч. «Дыр, бул, щир, обещур…» – вот где кручёныховская заумь становится умной, а Хлебников приближен к нам. Особенно к детям.
А если приглядеться к Писанию, к словам Его о детях?..
Бытует мнение, что Хлебников язычник. Но вот ведь, поди ж ты, этот «язычник» ближе других оказался к Писанию, к сути Его. «Будьте как дети…».
А Хлебникову и не надо быть, он всегда есть, был — дети.
***
Нет, главный в России не Офрей, он подходящ для маленькой Греции, Бельгии, даже для не очень маленькой Франции. А в России главные – Великаны.
Дурни несусветные: Лаптевы, Хабаровы, Дежневы… и чего их тянуло на край земли? Первые парни на деревне, крепкие ребята, ушлые, работящие!.. Лучший дом на побережье, коли захочешь – твой, лучшая девка – твоя! Так нет же… не только на край земли, но и – за край!
Зачем, для чего? А – надо! Жадность, жирность, страсть… вот что движет русским человеком, то есть – Великаном, то есть – дитём (гляди, как жадны и страстны дети в своих играх!)…
Это не альковный Орфей, мучительно и коварно подкосивший чуть ли не всех русских поэтических гениев. А чем подкосил? Прелестями, искусами, соблазнами…
Да какими! Самыми пошлейшими:
«…вот и маленькая ножка,
Вот и гибкий круглый стан,
Под сорочкой лишь немножко
Прячешь ты свой талисман…»
И это один из гениальнейших русских поэтов, Лермонтов. Правда, очень ранний, юный Лермонтов.
Тут даже не в юности дело, эта пошлейшая нота насквозь пронизала всю великую русскую поэзию. Пронизала самых гениальных творцов, подкашивая их, унижая (неведомо для них самих же!), опошляя, уводя от Главного!.. И этот талисман, чуть прикрытый сорочкой, воцарился, как в альковах, в стихах почти каждого светского поэта… да русского ли поэта?
Гениальные, не очень русские великие… европейцы были они. Душой русские, а по форме и содержанию – почти все из «Войны богов» Парни. И только Октябрьская Революция, смею утверждать, породила несколько истинно русских поэтов – великого Хлебникова, Есенина, Маяковского, Ксению Некрасову, Андрея Платонова…
***
Главный – не сын Орфей, не отец Морфей. Кто? Дед. Дед Пихто.
***
И главное в России – Гимны. Гимны Солнцу, небу, земле, травке малой… Плодородию. Вот его-то, Плодородия, и не стало без этих Гимнов, великих песен, былин, народных, исторических, лирических песен, сказок, пословиц, поговорок…
То есть, они никуда не делись, но всегда шли в стороне, в теневой стороне, как бы на отшибе от большака. А вместо них целых два, если не три столетия красовалась пошлейшая и – гениальная порою – светская поэзия.
Жалко, как жалко… столько сил ушло на «прелести»! И – по инерции – всё уходит, уходит, уходит…
***
Когда у России был мощный боевой гимн:
«Гром победы, раздавайся,
Веселися храбрый росс…» – победы были великие. Канцлер Безбородько, сдававший дела молодым приемникам, сказал между прочим:
«Не знаю, как у вас, молодые люди, дело поставлено будет, но вот при нас ни одна пушка в Европе не то что выстрелить не могла без нашего на то соизволения, жерло развернуть не смела».
А потом всепобеждающий гимн сменился верноподданническим: «Боже, царя храни…». В итоге ни царя не сохранили, ни великой державы.
Сила Гимна…
***
Деление поэтов по кастам:
Пушкин – кроманьонец.
Хлебников – неандерталец.
***
Но остаётся, вопреки всему, Настоящее в русской поэзии, остаются её Великаны и, конечно, великая русская проза. Менее грешная перед Богом, нежели русская поэзия, но проза. Более позднее и тяжёлое образование, нежели русская поэзия.
***
…хочется сказать напрямую о карликовом начале, поедающем Великанье, как мелкие мураши скопом пожирают огромных, великих, большеглазых муравьёв, но напрямую не выйдет – узелок в клубке расплетают неторопливо, по ниточке…
***
Настоящий неандерталец:
На всякий лай, на всякий гавк:
«Козла на мыло, на табак!..»
Он достаёт свой ноутбук
И расчехляет томагавк…
7. Бессемянность
Томагавк, помноженный на ноутбук, даёт ньюнеандертальца.
А почему нет?
Рубило, помноженное на компьютер, даёт вначале шарманку. А шарманка предок компьютера. Первокомпьютер. (Подробности ниже, глава «Рубило-компьютер»). Потом рождается программист. И только потом этот, заматеревший в столетиях ньюнеандерталец пишет свои пещерные, но вечно авангардные алгоритмы…
***
Таинственный, незавершённый рассказ Набокова «Ultima Thule»…
Великий рассказ Бредбери «В дни вечной весны»…
И всё это сводится к детству, к Писанию.
Сын Набокова спрашивал отца, а есть ли хотя бы ключ к разгадке незавершённого произведения? Отец сказал – есть.
Вот тут я поверил мистификатору-Набокову. Долгое время искал этот ключ. И, кажется, нашёл. Не саму разгадку, но направление пути к ней.
Коротко, суть рассказа в том, что некий Фальтер, после очередного «гигиенического» визита в публичный дом, шёл себе по улице, насвистывая весёлый мотивчик, ощущая чудесную лёгкость (облегчённость) в чреслах, зашёл в номер отеля, и вдруг…
Каким-то невероятным образом, помимо своей воли, он вдруг проник в Код Мира, и, что самое потрясающее: «…его не убила бомба истины, разорвавшаяся в нём…»
Он просто заорал на весь отель. Орал безумно, долго, вздулись все жилы, его разрывало от проникновения Истины. Сбежались служащие, постояльцы отеля, вызвали полицию, медиков. И когда, после четверти часа непрерывного нечеловеческого воя, он отчасти пришёл в себя и рассказал врачу-психологу то, что ему открылось, врач… умер. Не выдержал взрыва внутри себя «бомбы истины». И тогда Фальтер замкнул уста.