Началось с того, что когда Мария захотела поступить в университет, её родители, у которых она единственная горячо любимая дочь, этому воспротивились. В то время они видели в её поступке только опасное и огорчительное чудачество.
Надо сказать, что хотя в Италии доступ в университет женщинам давно уже открыт, но зато общественное мнение в Риме настолько рутиннее и более отсталое, чем русское, что, особенно в то время, когда Мария поступала в университет, этот шаг считался для девушки неслыханным и скандальным. Для неё он нисколько не был облегчён ещё тем обстоятельством, что она была молода и красива.
После долгой борьбы Мария Монтессори получила разрешение родителей поступить в университет, который она блестяще окончила. Она была первой женщиной, получившей в Риме степень доктора медицины.
Не удовлетворившись этим, она едет в Лондон и Париж и там продолжает изучать не только теоретически, но и на практике, те предметы, которые её интересуют, т. е. нервную систему и мозговую деятельность человека.
Затем она возвращается в Рим, чтобы применить на деле свои знания.
Тут она почти с первых шагов расходится со своими товарищами, так как ей недостаточно быть холодным зрителем наблюдаемых явлений, – ей хочется поскорее найти практическое применение своим знаниям, она чувствует потребность приложить все силы своего широкого ума и горячего сердца на то, чтобы усовершенствовать, улучшить существующие условия.
Она поступает в детское отделение римского сумасшедшего дома и предпринимает тяжёлую и неблагодарную работу – развитие умственно-ненормальных и нервно-расстроенных детей.
Благодаря тому, что Монтессори обратила внимание на этих несчастных детей – для них был устроен особый приют, начальницей которого была назначена Монтессори. К этому приюту она ещё добавила класс для приходящих детей, которые из-за умственной недоразвитости считались невоспитуемыми в обыкновенных начальных школах Рима.
Редкое соединение твёрдого, логического мужского ума с мягким любящим женским сердцем и чисто женским терпением, сделали ту огромную работу, которая была бы не под силу обыкновенному мужчине или обыкновенной женщине. Мужской ум наблюдал и изучал, прикладывая и применяя к своей работе не только свои, но и чужие наблюдения и знания.
А женское материнское сердце любило: любило всех без исключения – отталкивающих идиотов, противных порочных детей одинаково с привлекательными и одарёнными мальчиками и девочками. Думаю я, что несчастных она любила даже больше, чем счастливых. Иначе разве возможно бы было то многолетнее усилие, которое она делала ради них?
Монтессори легко подобрала ключи к детским сердцам. Все дети, с которыми она входит в общение, страстно привязываются к ней. Это, разумеется, очень облегчало и облегчает её работу.
С 1898 по 1900 года она проводит каждый день с 8 час. утра до 7 час. вечера, уча ненормальных детей, отдавая им все свои умственные и душевные силы, пытаясь вливать в бедные треснутые сосуды их убогого сознания – полный богатый поток своего мощного и светлого ума.
Отдавая им все свои дневные часы, по ночам она опять становится человеком науки – систематизируя, классифицируя, приводя в порядок и уясняя себе результаты своей дневной работы.
«Великая вера меня воодушевляла», – пишет она в своей книге «Pedagogia scientifica». – «Надо было суметь через детскую душу вызвать человека, дремавшего в ней. Мною руководило великое уважение к их убожеству, и та любовь, которую эти несчастные дети умеют возбудить в тех, кто сближается с ними».
Помимо своих личных наблюдений и исканий, Монтессори с жадностью и страстью проверяет всё, сделанное ею, по работам тех, кто до неё занимался теми же задачами. Каждое их указание, каждый намёк ей дорог, – она не пропускает ни одного, не прикинувши его к своей работе, к своим наблюдениям.
И, как это всегда бывает после долгих и упорных исканий, неожиданно для самой Монтессори, явились результаты, на которые она сама не смела надеяться.
Как в пророчестве Иезекииля кости покрылись мясом и заговорили, так и тут, – сознание идиотов, казавшееся мёртвым, – ожило.
Произошло чудо.
Ребёнок, считавшийся ненормальным, отсталым, – воспитанный по её методе, выдержал экзамен в городскую школу легче и свободнее, чем нормальные дети, воспитанные по-старому.
Чудо повторилось. И потом опять и опять оно стало повторяться, так что чудо уже перестало быть чудом, а стало обыкновенным явлением, которое можно было предсказать, и на которое можно было рассчитывать.
Но эти результаты, вместо того, чтобы успокоить её, родили в ней новые вопросы. «В то время как все любовались успехами моих идиотов», – говорит Монтессори в своей книге, – «я размышляла о том, какие причины задержали одарённых и здоровых детей из обыкновенных школ на таком низком уровне, что мои несчастные воспитанники были в состоянии сравняться с ними?» И она старается сама дать этому объяснение: «Мальчики из моего приюта прошли иной путь, чем тот, которого придерживаются в общественных школах. Им была дана помощь в их психическом развитии, тогда как нормальные дети были задавлены и задушены. Я подумала, что если бы когда-нибудь то специальное образование, которое так чудесно развило идиотов, было бы применено к развитию нормальных детей, – чудо исчезнет, и вновь появится пропасть между низшей и обыкновенной умственной организацией».
В 1900 г. Мария Монтессори оставляет свой приют и повёртывает свои усилия на воспитание обыкновенных, нормальных детей.
Она сперва возвращается в университет, чтобы изучить философию и психологию. Несколько лет она занимается в Риме, Турине и Неаполе экспериментальной психологией вообще, и, в частности, психологией детского возраста. Попутно она посещает начальные школы, изучая их системы и приспособления.
Она с любовью вспоминает эти года спокойной, сосредоточенной, ничем не нарушаемой работы.
Теперь она скучает по тем долгим блаженным годам неизвестности и одиночества, когда она одна, сама с собой, терпеливо и прилежно работала, шаг за шагом проверяя пройденный путь.
Она говорит, что её слишком рано открыли. Ей мешают работать. Телеграммы, письма, посетители, просящие указаний, отнимают у неё много времени.
Марией Монтессори до сих пор разработана система обучения детей от 3-х до 7-ми-летнего возраста, и программа этого обучения ею не только закончена, но она применена во многих школах Италии и других стран.
Истории своих первых опытов Монтессори описывает в книге «Il metodo della pedagogia scientifica applicato all’educazione infantile nelle case dei bambini» («Метода научной педагогии, применённая к детскому воспитанию в детских домах»). «За этой книгой опытов, собранных одним лицом», – пишет она в конце этой книги, – «должны последовать книги других, которые, исходя из индивидуальнего изучения детей, воспитанных по нашей методе, опишут плод своих наблюдений. Таких педагогических книг ожидает будущность».
II
Те нравственные основания, которые руководят деятельностью Марии Монтессори, всегда бывали высказываемы и применяемы выдающимися педагогами всех времён.
Более века тому назад Песталоцци ставил их в основу своей теории.
Я ещё не родилась, когда в Ясной Поляне школа моего отца Л. Н. Толстого была с полным успехом ведена на тех же принципах.
Итак, путь, по которому идёт Монтессори, – не новый.
Орудие, которым она прокладывает свой путь – тоже старо, как мир.
И свет, освещающий её путь – никогда не угасал.
Путь этот – путь свободы.
Орудие – это знание или наука.
И свет – это любовь.
Мне страшно употреблять эти три, веками извращённые и ложно толкуемые понятия.
«Любовь – опасное слово», – говаривал мой отец, Л. Н. Толстой: «Во имя любви к семье совершаются злые поступки, во имя любви к отечеству ещё худшие, а во имя любви к человечеству – самые страшные ужасы».
А вот что он говорит о науке: «Законная цель наук есть познание истин, служащих благу людей. Ложная цель есть оправдание обманов, вносящих зло в жизнь человеческую».
Но особенно понятие свободы часто настолько извращалось, что для многих самый звук этого слова стал противен и страшен» – «Oh liberte, que de crimes on commet en ton nom» («О свобода, сколько преступлений совершается твоим именем») воскликнула ещё Madame Roland, когда её вели на эшафот.
Именем свободы было сделано столько злоупотреблений, что не мудрено, что это слово иногда вызывает недоверие и страх. Для одних оно представляется пугалом, признав которое, люди подвергают свою физическую и духовную жизнь всяким насилиям и опасностям. Для других – это понятие есть синоним нарушения всякого порядка и освобождения себя от всяких законов – не только мирских, человеческих – но и нравственных, религиозных.
А между тем, если без этого основного закона жизни ни человек, ни животное, ни даже растение не может развиваться, то почему дети должны составлять исключение из этого правила?
Если теперь уже никто не спорит о том, что человек достигает своего высшего развития только при условии наибольшей свободы; если доказано, что рабство есть самое губительное состояние, как для души раба, так и для души господина, и если поэтому человечество сочло нужным для своего блага уничтожить владение одного человека душой другого, – то почему в детскихсадах и в школах эти законы не имеют такого же права на существование?
«Необходимо, чтобы школа допускала свободные естественные проявления в ребёнке», – пишет Монтессори, – «это её главнейшая реформа». И дальше опять повторяет: «Основным стержнем научной педагогики должна быть такая свобода школьников, которая давала бы возможность развитию непосредственных индивидуальных проявлений ребёнка».
И вот, когда Монтессори устроила в Риме первую свою «Casa dei Bambini» (Дом детей), она не побоялась взять девизом старое-старое слово «свобода». Свобода, которой и до сих пор мы так мало доверяем, несмотря на тяжёлые удары, веками наносимые нам за наше недоверие.
Монтессори задалась целью доказать, что свобода ставит человечество на единственный прочный путь к порядку и закону, и что нужда в теперешней школьной дисциплине выросла на упорной подозрительности и недоверии к той свободе, которая так необходима для счастья не только взрослых людей, но и детей. Она взялась доказать, что школьные правила безмолвия, неподвижности, однородности занятий, наград и наказаний – так же устарели, как крепостное право.
III
Ребёнок растёт сам. Роста вызвать нельзя. Из мыши вы никогда не сделаете слона, и на земляничном кусту никогда не вырастите арбуза. Можно росту помешать, можно его задержать и заглушить. И, с другой стороны, можно устранить препятствия, задерживающие его, – можно дать благоприятные условия для расцвета и развития тех способностей, которыми природа одарила ребёнка.
И вот в этом состоит цель воспитания.
Мы должны всячески способствовать развитию тех сторон детской души, которые желательны, и заглушать те, которые, развиваясь, могут только принести горе самому ребёнку и окружающим его.
«Ребёнок растёт не потому, что он питается», – пишет Монтессори в своей книге, – «не потому, что он дышит, не потому, что находится в подходящих условиях воздуха и тепла, – он растёт потому, что в нём проявляется присущая ему жизнь, потому что тот жизненный зародыш, от которого произошло его существование, развивается»… По её мнению, создать в ребёнке ничего нельзя, – можно разбудить иногда дремлющую в нём жизнь и направить её, давая ей, впрочем, свободу самой развивать свои индивидуальные стороны.
«Auto-educazione» – «самовоспитание» – это альфа и омега монтессорской системы.
Если всякий человек рождается с наклонностями и особенностями, только одному ему присущими, с характером, ему одному свойственным, – то должны ли мы, смеем ли мы насиловать и ломать эти особенности?
«Избави Бог, – говорить немецкий философ Лихтенберг, – чтобы человек, учителем которого является вся природа, должен был сделаться куском воска, чтобы на нём отпечатал свой возвышенный образ какой-нибудь профессор».
От этого же предостерегает и Монтессори. Она особенно боится того, чтобы учитель или учительница не старались навязать свою личность ребёнку. Гармония в оркестре достигается не тем, чтобы все инструменты играли бы в унисон, а, напротив, тем, что каждый инструмент имеет свой характер и играет то, что ему свойственно. Также и каждый человек должен внести в мировую гармонию свою лепту, как бы скромна и ничтожна она ни была, но которую, кроме него, никто другой внести не может.
К этой особенности характера, к этой индивидуальности в ребёнке Монтессори относится с величайшей бережливостью и от всякого педагога требует такого же уважения к развивающейся личности ребёнка.
«Мы до сих пор ошибочно думали», – пишет она, – «что естественное воспитание маленьких детей должно быть только физическое. Но мы видим, что дух имеет свой характер, и что только духовная жизнь руководит человеческим существованием во всех его возрастах».
На этом же основании она жёстоко нападает на существующие в данное время в Италии программы школьного образования.
«Мы держим учеников задавленными унижающими их тело и душу условиями, как-то: парты и внешние награды и наказания. Наша цель – привести их дисциплиной неподвижности и молчания – куда? На самом деле, чтобы вести их без всякой цели… Стараются механически влить в их сознание содержание школьных программ, – программ, в тёмную составленных учебным ведомством. О, перед таким презрением к жизни, развивающейся в будущих поколениях наших потомков – нам только приходится в смущении склонить голову и закрыть руками краснеющее лицо. Пришло время, когда налагается на нас насущная обязанность: обновление метода воспитания и образования. И тот, кто борется за это дело – борется за возрождение человечества».
IV
Самостоятельность и независимость дают свободу. «Новорождённый ребёнок», – говорить Монтессори, – «не умеющий ещё ходить, одеваться, мыться, ясно говорить – раб всякого. К трём же годам ребёнок во многих отношениях может стать независимым и свободным».
«Мы сами не достаточно ещё можем сознавать понятие независимости, так как социальные условия, в которых мы живём – ещё продолжают быть рабскими. На той ступени цивилизации, на которой могут ещё существовать слуги и господа – не может зародиться понятие независимости, как не могло быть ясно понятие о свободе во времена рабства.
…Не слуги зависят от нас – мы зависим от них. В социальных условиях жизни невозможно примириться с такой глубокой житейской ошибкой, не ощутив общих последствий упадка нравственности. Мы часто считаем себя независимыми, потому что никто нами не распоряжается, а мы приказываем другим; но господин, который принуждён звать слугу – служить примером зависимости от своего бессилия…»
«Тот, кому служат, оскорблён в своей независимости. Этот взгляд будет основанием достоинства будущего человека: не хочу принимать услуг ближнего, так как я не расслабленный.
Необходимая обязанность педагогии состоит в том, чтобы помочь слабым детям прокладывать свой путь к самостоятельности. Помочь им выучиться ходить без помощи, бегать, подниматься и спускаться по лестнице, поднимать уроненные вещи, одеваться и раздаваться, мыться, говорить ясно, выражая свои нужды: вот воспитание независимости.