Мы возвращались из университета в темные дома, и звуки чужих электрогенераторов пронзали воздух, словно приглушенный артобстрел. Спать было невозможно. Жар исходил от стен, полов и любой поверхности, которой мы касались. Мы ведрами лили на пол воду, мы мочили насквозь простыни, но жара была невыносимой. Так что мы садились на мотоцикл и ехали в центр города, где улицы были широкими, а богатенькие жители крепко спали в своих кроватках под журчание кондиционеров, которые никогда не ломались и не выключались.
– Суки! – орали мы, проезжая мимо их ворот, взрывая тишину ревом моего мотоцикла. Потом мы тормозили возле какого-нибудь куска земли, покрытого травой, уже усиженного такими же беднягами, притащившимися сюда среди беспокойной, бессонной ночи. Иногда мы покупали в палатке с мороженым леденцы из апельсинового льда. Я грыз свой целиком, а ты высасывала из своего сок, пока лед не становился белым.
– Ты вампир.
И ты притворялась, что кусаешь меня за шею, а я прижимал тебя к траве и хотел задрать тебе юбку.
Буйные дети.
Когда лето остыло и на севере начались дожди, мы отправились в горы. Наше первое путешествие. И тогда же у нас случилась страшная ссора. Первая из многих.
Сперва мы проехали свою остановку. Мы должны были сойти в шесть утра, но оба проспали, зарывшись в куртки и пледы на холодных жестких сиденьях. Когда мы проснулись, то оказалось, что мы уже три часа как проехали нужное место, и нам пришлось возвращаться на жутких местных автобусах.
Когда мы все же добрались до города в горах, то не могли договориться, где остановимся.
– Тут слишком шикарно, – прошипел я тебе в ухо в отеле, где за ночь брали пять сотен.
– Ну а куда ты хочешь?
– Куда-нибудь еще. – Я не добавил «подешевле».
– Мы провели в дороге двадцать часов, а ты хочешь, чтоб мы еще тут по округе таскались?
– Но это же первое, что нам попалось на глаза.
И мы отправились на поиски, но все, что мы находили подешевле, ты отвергала. Слишком грязно. Слишком тесно. Сырые стены. Так что в конце концов мы вернулись туда, откуда начали.
– Я заплачу за нас обоих, – заявила ты.
Это разозлило меня еще больше.
– Дело не в чертовых деньгах, – сказал я. Дело было в них, и не в них, и я знал, что ты все равно не поймешь.
Вечером, когда шаткий мир был восстановлен, мы вышли в город. Почти сразу к нам подвалил грустный красноглазый крысоподобный торгаш. Он затрусил со мной рядом, спрашивая, не хочу ли я купить травки.
– Не обращай внимания, – сказала ты, но было уже поздно. Я уже спросил: «Сколько?» Я не сумел удержаться. Это произошло на автомате.
Он назвал какую-то совершенно безумную цену и больше не отставал от нас. Ты не сказала ни слова, но я чувствовал твою молчаливую, жаркую ярость. Когда эта крыса засунула траву мне в карман куртки и стала делать вид, что я не хочу платить, я просто взбесился. Я отдал ему чертовы деньги и тут же выкинул эту дрянь в ближайшую урну.
– Ладно, извини, да? – сделал я попытку, но ты продолжала молчать.
Мы добрались до ресторана на крыше, где по краям террасы сидели на подушках такие же походники, потягивая пиво. Все стены были расписаны граффити, на бамбуковых шестах висели лампады. Мы поели, и настроение улучшилось. Мы снова начали разговаривать. Сняв ботинки, ты засунула под меня ноги в носках, чтобы согреть их. Я заправил тебе за ухо прядь волос. Быстро сгустилась тьма, и горы позади нас растворились в ней. Алкоголь согревал. Мы прижались друг к другу. Снизу принесли гитару.
– Кто сыграет? – спросил ее владелец.
Ты дернула меня за руку.
Вечер прошел в тумане из музыки и песен, дыма и незнакомых лиц. Вокруг меня толпились люди с бутылками в руках, стаканы блестели, как звезды. Мой голос, их голоса, наши голоса плыли над крышами города. Там была женщина с длинными светлыми волосами, в тибетской куртке, и она улыбалась мне. Парень с серьгой в ухе тоже улыбался и много курил. Все знали все песни, которые я пел. Это был один из тех моментов, когда ты чувствуешь, что музыка может все исправить и что мир, в конце концов, не такое уж и дерьмо. И, пока мы не перестанем петь, все останется вот таким, застыв в этом прекрасном моменте.
На следующий день ты исчезла.
Я проснулся в отеле в одиночестве. Все было смято и скомкано. Постель, не я. Хотя мне тоже было хреновато. Подушка с твоей стороны была пуста. Я окликнул тебя. Может, ты вышла в сортир. Позвал снова. Оторвался от кровати и проверил, уже начиная пугаться. Кажется, твоя постель была смятой, вроде ты там спала. Но как можно сказать наверняка? Мы же точно вернулись вместе. Или нет? Да, кажется, мы вместе втащились сюда уже под утро, я еще весь светился после выступления. Казалось, я никогда не играл лучше, более мастерски. Я помнил все слова и ловко справлялся со сложным струнным перебором. Я вспомнил, что, когда мы добрались до комнаты, я пьяно облапил тебя, такой счастливый, задрал свитер, гладил руками грудь, целовал в шею. Кажется, ты отпихнула меня. Должно быть, перед тем как заснуть, я попытался снова.
Теперь, с утра, все это возвращалось ко мне отдельными всполохами.
Я не знал, с чего начать, но вышел наружу. Парень за гостиничной стойкой, которого я спросил, не видел ли он тебя, понятия ни о чем не имел. Город был крошечным, но показался мне бесконечным. Я шел по главной улице, утыканной одежными магазинчиками, еще закрытыми ресторанами, тут и там женщины, укутанные в платки, продавали дымящиеся клецки. Может, ты проголодалась и вышла поискать чего-нибудь поесть? Может, я сейчас найду тебя стоящей возле одного из уличных торговцев с лепешкой в руке. «На», – скажешь ты, протягивая мне кусок. Твои глаза, как обычно, будут в размазавшейся несмытой подводке, волосы скручены в небрежный пучок. Внезапно твое отсутствие ударило меня в самый живот, как кинжал. Я должен найти тебя. Каким-то образом ноги сами принесли меня к месту, где мы были вчера. Вверх по лестнице, в ресторан на крыше, который был совершенно пуст, если не считать группы туристов, поедающих завтрак. Странно, но я не мог вспомнить, где ты была, пока я играл на гитаре. Конечно, рядом со мной. Или это была та баба со светлыми волосами в тибетской куртке? Она была такой дружелюбной. Кажется, в какой-то момент она просила меня научить ее бренчать на гитаре.
За полчаса я исчерпал все возможности и исходил эту улицу до смерти. Меня разрывало между страхом и злостью. Какого хрена ты такое вытворяешь? Что, если с тобой что-то случилось? Я был голоден, с похмелья, и от этого во рту было горько и сухо. Я купил и сожрал тарелку клецок, и мне тут же стало стыдно. Нельзя терять время. Я должен найти тебя. Когда я уже решил, что идти больше некуда, я забрел на дорогу, ведущую из города, в сторону шоссе. Здесь тоже были магазинчики и кучка маленьких кафе. Я прошел мимо одного, расположенного выше остальных, на высокой платформе, со столиками на открытом воздухе.
Оно называлось «Кафе Солнца и Луны», и мне подумалось, что тебе могло бы это понравиться.
На террасе кто-то сидел, читая. Было похоже на тебя. Это ты и была.
Я облегченно вскрикнул. Ты поглядела на меня и снова вернулась к своей книжке. «Какого черта», – пробурчал я, взбегая по ступенькам.
– Где ты была? – спросил я. Еще до того, как ты успела ответить, я понял, какой это был дурацкий вопрос.
– Здесь.
– Почему ты ушла вот так?
Ты пожала плечами.
– Слушай, я волновался.
Ты что-то пробормотала.
– Это из-за прошлой ночи?
– А ты как думаешь?
Я ненавидел вот это. Отвечать вопросом на вопрос. Я только пытаюсь понять, что, к черту, произошло. Если я это делаю, мне не плевать. Чего тебе еще надо? Я глубоко вдохнул, стараясь сдержать захлестывающую меня ярость.
– Тебя что-то расстроило прошлым вечером… Правда, я ничего толком не помню…
Ты хохотнула и фыркнула с отвращением.
– Слушай, что?
– Как удобно.
– Мы много выпили…
– Да, немало. Вот только я почему-то не начала кидаться с объятьями на незнакомых блондинов.
– Я показывал ей, как играть!
– Ааа, вот как теперь это называется, когда кто-то изображает из себя рок-звезду?
В этот момент меня поразило, как точно мы знаем, куда ударить тех, кого любим.
Эта ссора продолжалась недолго. В основном, наверное, оттого, что мы были уставшими, по крайней мере, я точно. Ну и потому, что я все равно был страшно рад, что нашел тебя.
Мы вернулись в город, где не было реки. Что-то изменилось. Мы стали и ближе, и отдаленнее. Это кажется бессмысленным, но это было так. Ссора показала, сколько мы значим друг для друга, но глубоко ранила. Чертова катастрофа противоречий. Я смотрю на тебя, и мне хорошо, но я понимаю, что, если у кого-то есть надо мной столько власти, он может заставить меня почувствовать себя последним дерьмом. Ты никогда больше не говорила, что я изображаю рок-звезду, но между нами вставали другие тени. Мы были как цирковые метатели ножей. И клоуны, и крошечная собачка с большим бантом, скачущая через обруч. Иногда мне казалось, что я – буквально все они сразу.
Еще хуже было то, что ты внезапно стала какой-то нервной. Я никогда не видел тебя такой. Ты постоянно жаловалась на город, на своих соседок, на университет. Тебе казалось, что все это зря.
– Это не то, чем я должна заниматься, – говорила ты. А когда я спрашивал, что ты хочешь делать вместо этого, ты не отвечала. Ты и сама не знала, и, думаю, именно это тебя и раздражало. А я не знал, когда и почему ты снова окрысишься.
Как-то я попросил взять у тебя пару тарелок для съемок в институте. Мы делали один видеопроект.
– Нет.
– Слушай, ну это же просто тарелки.
– Нет, – заорала ты, и твои глаза наполнились слезами. – Ты их разобьешь.
– Это просто чертова съемка, – заорал я в ответ и ушел, хлопнув дверью. Когда я вернулся, свет был выключен, а ты лежала в постели. Не знаю, спала ли ты, но разговаривать со мной ты не стала.
Однажды вечером мы смотрели кино. Я хотел показать тебе фильм, который мы сняли на курсе. Такое часто бывало. Ты советовала мне книжки, которые я заведомо не читал раньше, а я приносил фильмы на диске, которые записывал у ребят в универе. И, не прошло и пяти минут, едва успели закончиться начальные титры, как мы уже поссорились. Там был кадр с женщиной, лежащей в постели в одном белье, и я заметил, что у камеры «мужской взгляд». Так говорил наш профессор на курсе.
Ты закатила глаза:
– Что?
– Режиссер этого фильма – женщина… Так что это все чистая провокация.
Фильм мы так и не посмотрели.
Тем вечером, когда я чуть тебя не ударил, мы пошли в блюз-бар с живой музыкой. Я так любил эти вечера в городе. Там дома, улицы пустели уже в шесть вечера. А тут с темнотой все только начиналось. Даже если я не выступал сам, для меня не было большей радости, чем оказаться в центре событий. Когда мы выходили из дома, все было в порядке. Мы сели на мой мотоцикл и рванули на юг. Забрались по лестнице и вошли в полутемный зал. Там была сцена. И публика, с выпивкой в руках. Ансамбль настраивал инструменты. Проверял звук. Потом первая песня. Играли они хорошо. Не прям чтоб блеск, но мне было не важно. Все было в порядке, даже когда мы встретили несколько твоих знакомых и начали разговор. Когда ты отхлебнула свой напиток и начала кивать головой в такт музыке.
Понимаешь, вот в чем все дело. Я не мог отследить момент, когда все переставало быть в порядке. Это переключение занимало секунды.
Вдруг ты начала дергать меня за рукав, говоря, что хочешь уйти.
– Почему?
– Я хочу уйти…
– Но они только начали.
– Тут ужасно…
– Да нормально тут… Я хочу еще посидеть…
– А я не хочу.
Так и продолжалось. Оркестр как раз разыгрался как следует. Пространство наполнилось мощным блюзом. Меня начало раздражать все это.
– Оставайся, – ныла ты. – А я пойду.
– Нет, – я пытался перекричать музыку, – вместе пришли, вместе и уйдем.
– Это глупо… – начала ты, и тут я вскочил и вышел. Я знал, что ты идешь за мной, только потому, что слышал звук твоих шагов по ступенькам позади меня. Мы вышли наружу, в ночь. Ты что-то сказала, но я не расслышал из-за своей ярости. Я почувствовал, как что-то ударило меня по голове.
– Что за херня? – прорычал я, оборачиваясь. Ты швырнула в меня журналом. На секунду я задумался, где ты его взяла. Странно, да, какие вещи приходят в голову даже в такие моменты?
У тебя дома ссора продолжилась.
– Подумаешь, большое дело, – кричала ты. – Мог бы и остаться… А я бы ушла.
– Мы пришли вместе и ушли вместе, – орал я в ответ. Не знаю, чего я привязался к этой фразе. Но эта идея стала почему-то важной для меня. Мы орали вовсю, думаю, нас слышали и на улице, и все соседи сверху и снизу. Но мне было пофиг. Мы продолжали орать друг на друга.
– Ты швырнула в меня журнал…
– Потому что ты не мог остановиться и выслушать. – Твой голос был пронзительно-визгливым. Я не мог этого выносить.
Мне показалось, что ты подняла на меня руку. Так что я тоже поднял свою. У тебя расширились глаза, а рот приоткрылся в немую «О», словно все слова замерли в горле от удивления. И страха.
– Смотри, до чего ты меня довела, – заорал я. – Смотри, до чего довела! – Я стал худшей, самой злобной версией самого себя. Меня плющило, как кучу мусора. Я и был кучей мусора.
С тобой я был и лучше, и хуже себя.
Но даже еще не это нас развело.
Все продолжалось недели, месяцы. Больше года. Два. Однажды на чьей-то свадьбе ты вышла из себя, потому что я якобы слишком долго болтал с какой-то женщиной. В другой раз ты обнаружила в моем компьютере переписку с одной девушкой, совершенно безобидную по содержанию, но почему я тебе о ней не рассказывал? Когда-то, еще дома, я видел, как мясники режут мясо, и иногда отрезанные куски снова слипаются вместе, потому что линия разреза недостаточно ровная. Вот и мы были точно так же. Нам было плохо вместе, но что, если врозь было бы еще хуже? Я иногда думаю, что так оно и было бы. Потому что, несмотря на все, нам было здорово. Мы много пели под мою гитару. Бутылка виски. Ты танцуешь прямо на кровати. Мы катались по ночам по городу, и ели мороженое, и ходили на концерты.
Но, очевидно, всего этого было недостаточно.
Одним вечером, после ссоры я даже не помню из-за чего, я выскочил из твоей квартиры и пошел ночевать к своему другу. Мы пили. Кто-то готовил мясо. Мы курили траву. В какой-то момент, уже на рассвете, лежа без сна в незнакомой комнате, я послал тебе сообщение. Я знаю, что это поступок труса, но, может, я и есть только трус.
Я написал, что больше так не могу. Что все кончено.
Ты не ответила. Тогда. Может быть, и никогда не ответишь.
Я смотрю на экран. Подсветка постепенно меркнет и в конце концов окончательно гаснет, становясь совсем темной.
Хранитель
Ты была моложе меня раза в два, а может, и еще больше, но я увидел тебя и сразу же захотел.
Я и раньше испытывал желания такого рода. Грубые и простые, они узнаются сразу же, словно голод, и так же примитивны – изо рта напрямую в нутро. Но с тобой, однако, я не рискнул.
В такое позднее время это мог быть всего лишь алкоголь. Сколько я успел выпить? Наверняка больше, чем нужно. В голове звенела знакомая легкость, а зал, где все это и происходило, начинал подергиваться такой своеобразной мутноватой дымкой.
Я заметил тебя сразу же, как только ты вошла. Ты замерла в неуверенности, огляделась и направилась через всю комнату туда, где был выход на небольшую лужайку. И остановилась возле небольшого светящегося камина. Почему ты так сделала? Ну, это был декабрь, довольно холодно, а твое платье – или то, что называлось этим словом – не могло особенно тебя согреть. Это было что-то среднее между кимоно и лабораторным халатом, с рукавами, которые болтались, как крылья мельницы. На моей жене это выглядело бы как странный банный халат, но тебе шло, придавая налет определенной драматичности. Ты казалась женщиной, с которой постоянно что-то происходит.