Владимир Бабенко
Хозяйка северных морей
Все герои и события вымышлены от начала и до конца
Посвящается моей жене Ольге.
Пролог
Барельеф на скале
Когда мир весь идёт на тебя волной,
Впереди n-дцать лет необъявленных войн,
То контракт на весь срок подписан тобой.
Что осталось? Самим быть собой.
Юлия Захарова
«Трое неизвестных в тёмных одеждах под проливным дождём, с трудом преодолевая порывы свирепого ледяного ветра, на взмыленных и почти загнанных лошадях уходили от погони, которая буквально наступала им на пятки. Злобные свирепые звериные морды уже мелькали между деревьями, а сил для отпора не осталось совсем. И тогда …….»
Примерно так следовало начать роман, чтобы сразу схватить читателя за загривок и не отпуская тащить его до финала. А после того как хватка ослабнет и бедная тушка читателя выпадет из зубастой пасти госпожи Интриги, с ухмылкой смотреть как несчастный гражданин-товарищ, собрав остатки сил, «на карачках» улепётывает прочь.
Но мы не будем гоняться за дешёвой популярностью, и нагнетать страсти, потому что это было бы против истины. А вот она увы, банальна и ничего героического на самом деле не происходило.
Если, конечно, верить мемуарам мадам Корн, которые и легли в основу нашего повествования. Итак, начнём .
Трое неизвестных мужчин, в тёмных одеждах и на лошадях такой же масти неслась стремглав по российским просторам в окрестностях столицы.
Но за ними никто не гнался – просто они, повинуясь воли, пославшего их высокородного господина, спешили в заранее намеченное место, где и должны были совершить то, ради чего их собственно и наняли, заплатив приличные по тем временам деньги. Всё просто и обыденно.
Прибыв на опушку леса, безымянные личности, которые так и остались неизвестны для истории, спешились.
Тут обнаружилось, что к груди одного из всадников был приторочен объёмный свёрток, в котором оказалась небольшая деревянная детская люлька изящной работы.
В колыбельке был младенец – милая девочка, которая спала, смешно собрав губки «бантиком».
Справедливости ради следует сказать, что в её кормилицу, безжалостно влили изрядную дозу макового молочка, ничуть не заботясь о здоровье женщины. В положенный час, оторвавшись от её груди, девочка заснула и сейчас спала, улыбаясь во всю ширь своего милого личика.
Осторожно, затаив дыхание, чтобы не потревожить сон «ангелочка», изящная детская кроватка была препровождена в укромное, заранее подготовленное место и покрыта дорогущим атласным пледом. Троица скромно исчезла из вида.
Но это только для стороннего наблюдателя – за младенцем присматривали, и он был в полной безопасности.
Не прошло и четверти часа, как возле люльки появились трое уже совершенно других людей, одетых в простые кафтаны, в которых щеголяют господские егеря.
Где-то слышался лай собак, конский топот и звук охотничьего рожка. Девочка засопела, заворочалась, но не проснулась.
Князь Борис Сергеевич Стриженов – бывший воевода, полковник, ближний царский боярин, хозяин здешних мест в окружении дворовых людей, егерей, таких же, как он сам господ и пары столичных хлыщей от самого царя, выбрался на охоту по утреней зорьке.
Заботливо и осторожно, чтобы не разбудить младенца, троица «егерей» подняла малышку, со всем её нехитрым хозяйством и двинулась пешком навстречу «честной компании».
Солнышко поднималось над верхушками деревьев, начинался день. Россия всё ещё спала в предрассветной дымке туманов. До начала нового века – восемнадцатого, оставалось ещё прорва времени.
А где-то далеко – в Москве, царица Наталья, в душной светёлке в окружении мамок, нянек и повитух с криком, стонами и зубовным скрежетом рожала младенца – будущего Императора всея Руси.
Но великой Державе до этого, не было никакого дела. Она спала, нежась в предрассветной дреме, в предвкушении нового дня. Наступал четверг – чистый четверг.
Не будем торопить события, пусть Она спит, пока спит.
Но пройдёт совсем немного времени, Она обязательно проснётся, чтобы взвыть от боли, и ужаса и стать Империей, заняв место, подобающее ей по праву, чину и мощи. Всё только начиналось.
***
Сразу после адмиральского часа, на пирсе, где стояли торпедные катера, появился матрос в коротком чёрном бушлате, и прямиком направился к ревущему мотором катеру лейтенанта Малышева.
—Товарищ лейтенант вас в штаб вызывают – проорал посыльный, понимая, что перекричать вой мотора ему не удастся. – Товарищ лейтенант! Това….
—Чего орёшь, – из люка вылез небольшого роста крепыш в замасленной робе, – когда прибыть нужно?
– К трём часам.
—Понял, в пятнадцать нуль-нуль, буду в штабе. Что ещё?
– Всё!
—Свободен боец! Стёпа, а ну давай форсаж, – крепыш исчез в люке, и мотор взревел с новой силой, оглашая окрестности гулом восемьсот сильного двигателя.
***
В назначенное время в штабе появился тот же самый крепыш, но уже в чёрном офицерском бушлате, под которым был китель, застёгнутый на все пуговицы, кои были начищены до зеркального блеска. В общем, лейтенант был, при полном параде, как и положено по уставу.
Однако попасть к комдиву ему не удалось по той простой причине, что его быстренько направили в приёмную командующего, объяснив, что капитан-лейтенант Куксенко ждёт его именно там.
Оставив новенький офицерский бушлат в приёмной адмирала, прибывший лейтенант, решительно открыв дверь, вошёл в кабинет Арсения Головко.
У добротного, ещё старорежимного стола, стоящего посередине небольшой комнаты, сидело четверо офицеров, вместе с самим адмиралом и смолити папиросы так, что некурящий Малышев сразу почувствовал себя неуютно – если начальство так дымит, значит, ничего хорошего от вызова ждать не следовало.
Увидев вошедшего лейтенанта, начштаба – капитан первого ранга Платов, недовольно хмыкнул, нервно постукивая пальцами по столу.
Поняв, что впечатления на присутствующих он не произвёл, лейтенант, намерено громко печатая шаг, подошёл к столу и обратился к своему начдиву, как и положен по уставу:
—Товарищ капитан-лейтенант, командир торпедного катера ТКА-267 по вашему приказанию прибыл.
Комдив, недавно сформированного и ещё как следует не проявившего себя дивизиона торпедных катеров, Алёша Куксенко, поднялся из-за стола, пожал протянутую руку и, повернувшись к адмиралу, хотел отрапортовать, но Головко махнув рукой заявил:
– Подойдите к столу лейтенант. Я слыхал от комдива, что ты из тутошних будешь, – из поморов? Садись не стесняйся.
—Так точно товарищ адмирал, из Мурмана я.
– А куда ходил? – поинтересовалось настырное начальство, – да не дрейфь ты лейтенант.
– Да везде был, на Грумант ходил, в Архангельск, к норвегам, на Новую землю хаживали, рыбку ловили, грузы возили, я почитай с детства в море.
—А чего в катерники попал?
—А не нужно адмиральских дочек огуливать. Пусть спасибо скажет, что не посадили или в штрафники не отправили – из-за спины, как чёрт из табакерки появился «товарищ» в штатском и с мордой человека из органов. Особым отделом от него несло за версту.
—Это правда, лейтенант? – хмыкнул каперанг Платов, ему Малышев определённо начинал нравиться.
—Ну да, – простодушно подтвердил летёха, – было дело. Огулял вот … случаем, виноват товарищ капитан первого ранга.
Все сидевшие за столом грохнули от смеха, а представитель НКВД, так чуть не задохнулся от возмущения, но рот прикрыл. До поры.
Обстановка сразу разрядилась, но начальство на то и начальство, чтобы всегда о деле помнить.
—Ладно, лейтенант подойди ближе. Капитан, – адмирал обратился к Платову, – поставь боевую задачу:
– Вот из этой бухты, – капраз ткнул кончиком карандаша в точку на карте, – сегодня ночью нужно будет забрать разведгруппу. Сведения у них важные, вот товарищ, – Платов кивнул на особиста в штатском, – специально из Москвы прилетел.
Малышев, отбросив стеснения, внимательно смотрел на карту, подробную – десятикилометровую.
– Знаю я это место, там пролом в скале и узкий пятачок плёса. Бухточка небольшая, но глубокая. Течение у берега, сильное, но якоря удержат. А вот как из базы выйти, фарватер то заминирован.
Катера дивизиона стояли в Кувшинской Салме, что в проливе Торес и выход в море был фактически один. Ну можно, конечно, и вокруг острова пойти, но хрен редьки не слаще, мины были и там.
—Да пролив и выход из залива заминированы, – вынужден был согласиться начальник штаба, – а за минными полями эсминцы и лодки. Вот здесь замечены два и у входа в залив ещё три, а вот сколько лодок не знаю. Может две, а может пять, кто их считал, – Платов нервно отстукивал дробь костяшками пальцев.
– А глубоко мины стоят, – поинтересовался Малышев.
– Лейтенант, не считайте себя самым умным, – раздражённо заметил каперанг, но уловив недовольный взгляд адмирала, сменил тон, – ты Малышев на своём катере не пройдёшь. Может, есть какой-нибудь другой фарватер, о котором никто не знает?
Взгляды присутствующих скрестились на лейтенанте.
Сергей внимательно смотрел на кару, что-то прикидывая в уме. Пауза явно затягивалась, но начальство молчало с надеждой глядя на молодого офицера.
—Нет, товарищ капитан первого ранга, другого фарватера нет, – оторвавшись от карты решительно заявил он.
Лица присутствующих враз помрачнели.
Всем было понятно, что катерник не трус и выполнит приказ, как и любой другой на его месте, только от этого легче не станет, потому что вырваться из базы у него наверняка не получится, а значит гибель моряков будет напрасной – разведчики просто не смогут вернуться.
– Но есть идея, – выдержав паузу, достойную маэстро Станиславского, заявил Сусанин, тутошнего разлива.
—Лейтенант!!! Не тяни кота за причинное место, сказывай, что за идея, – тут уже адмирал вступил в разговор.
Не спеша, как и подобает аборигену, в компании «понаехали здесь», Малышев изрёк:
—Ну, если снять торпеды и механизм сброса, всё вооружение, рубку разобрать до каркаса – оставить только скорлупу и моторы, а из экипажа: боцмана и моториста, то я, пожалуй, смогу пройти над минами на форсаже.
—У тебя, что форсированный движок?
– Нет, но …
– Я разрешил товарищ адмирал, – Куксенко встал из-за стола, – в порядке эксперимента.
Адмирал, пропустил мимо ушей оправдание комдива – сам таким был, да и в Испании много чего повидать пришлось.
Идея ему явно понравилась. Рискованно, конечно, и авантюрой попахивает:
– Если без торпед узлов семьдесят дашь, да ещё и нос задерёшь,– может и получиться.
– А если и рванёт какая, так я её проскочу на скорости.
—Думаю, что проскочишь, – согласился Головко, – а вот как с эсминцами быть?
– Так они знают, что пролив заминирован и такой наглости – ну чтобы прямиком, по минному полю и во весь опор с шумом и грохотом – они не ждут. А вот на этом мы и сыграем.
– А если ещё и в заливе шумнуть моторами, и артиллерией грохнуть, думаю, шансы есть, – поддержал идею Платов.
Видя, что весы в принятии решения закачались, Малышев бросил свой последний аргумент:
– Да я везучий товарищ адмирал, прорвусь. Только вот как обратно.
В то, что Малышеву фартит по жизни, ходили байки – ни одного ранения в экипаже и поломок тоже не было. Может и везло, но вот только он сам и его команда знали, каким потом пахнет это везение.
—А обратно возвращаться не нужно, дуй сразу в Гранитный, Губу Долгая знаешь?
—Бывал там.
– Ну вот, туда и двигай, там теперь ваша база будет. Ладно хлопцы, – адмирал поскрёб пятернёй затылок, – авантюрой всё это пахнет и шито всё белыми нитками, но я так понимаю, других предложений нет! Так, товарищи офицеры?
—Почему авантюра, – возмутился Малышев. Ему бы помолчать, когда старшие товарищи глубокомысленно молчат, внимая гласу адмирала, – вот если не получится, то это, конечно, авантюра, а если получится – то и не авантюра вовсе.
– Подвиг?! Ладно лейтенант, обсудим после возвращения.
Адмирал, улыбаясь, смотрел на широкоплечего мальчишку в офицерском кителе и вспоминал Картахену :
«Наглость – второе счастье», – у него самого, конечно, такого не было, но «чем чёрт не шутит, пока ….».
—Лейтенант перегоняй катер к четвёртому пирсу, а ты комдив обеспечь демонтаж всего, чего только можно. Возьмите с собой автоматы и гранаты. Ну, с богом. Удачи!
И тут же его послали, как и полагается в подобных случаях к чёрту, но без обид, а просто в силу традиции.
Правда, при этом Малышев получил кулаком вбок, от своего же собственного командира, чтобы не распускал язык и соблюдал почтение к старшим товарищам, хотя самим «старшим" едва исполнилось тридцать пять – на войне взрослеют быстро.
***
Спустя четыре часа в окрестных скалах ожила рация. В эфир упорхнула целая стая точек и тире. Радист работал быстро. Засечь его не смогли. Расшифровать тоже.
Доложили командующему.
—Отменяем выход? – особист из Москвы и Платов ждали решения адмирала.
Ситуация была непонятная.
—Если это немцы, то… – командующий внимательно посмотрел на офицеров.
—Я бы не рискнул.
—Я бы тоже, – согласился приезжий в штатском.
Головко прошёлся по своему небольшому кабинету, прикидывая расклад и последствия.
—Ничего не меняем. Я пошлю запрос в Москву, пока там войдут в курс дела, потребуют уточнений… . Ничего менять не будем. А вот бурную деятельность создать нужно. И этого гада найти следует. Это уже по твоей части Иван Васильевич. Всех на уши поставь, а радистов найди. Свободны оба.
Контр-адмирал закурил и, пуская дым кольцами в потолок, задумчиво смотрел в окно и улыбался.
Кто сказал, что командующие флотом не улыбаются?
А если тебе всего тридцать пять и всё Заполярье на твоих плечах. Тут не до смеха.
А улыбаться? Можно! Только чему?
***
Август сорок первого был жарким, солнце светило, как оглашённое и ни одного дождя, а вот за час до полуночи небо затянуло чёрными грозовыми тучами, пошёл мелкий и противный дождь, а вот волнения на море не было. Полный штиль.
—Везёт лейтенанту, погода лучше и не нужно, – Платов вместе с командующим напряжённо всматривались в водную гладь Кольского залива, находясь на наблюдательном пункте, на самой верхотуре сопки.
—Не каркай, – парировал адмирал, – у самого сердце не на месте.
Здесь же был и «москвич», товарищ их органов был далеко не дурак и всё понимал: «Если, что то пойдёт не так, то с него тоже спросят, может, даже больше чем с флотских».
Куксенко, как и положено комдиву, принял рапорт Малышева, пожал руку и неожиданно спросил:
—Серёга, а как ты к поросю относишься?
—В каком смысле, – не понял лейтенант, потому что думал о предстоящем выходе, а уж не о какой-то там свинье.
—Адмирал пообещал, что когда вернётесь, он пришлёт в подарок, жареного поросёнка.
Комдив мечтательно потянул носом воздух, представляя запах жареного порося.
—А водка будет? – деловым тоном поинтересовался боцман.
—Фадеич, кончай трёп. Водки не будет, будет спирт. Давай быстро на борт. Время.
Малышев в момент привёл в должное состояние разыгравшиеся фантазии боцмана.
Фадеич был, в общем-то, мужик неплохой, вот только трепач знатный. Мог часами заливать, без зазрения совести. Все, кто его слушал, понимали, что он врёт, но врал Карнаухов красиво, задушевно и совсем без злобы.
—Ну, бывай командир, нам пора. Боцман поднять якорь. Отдать концы. Стёпа заводи моторы.
Рокот прогреваемых двигателей поплыл над поверхностью залива. Дождь усилился, превратившись в сплошную пелену. Катер выходил на старт. До начала минного огорода оставались считаные десятки метров.
– Полный вперёд, – Малышев стоял сам у манипуляторов и по привычке отдавал сам себе команды и сам же их и выполнял.
Ручка газа плавно пошла вверх, и обороты вышли на предел.
– Форсаж.
Стрелка тахометра качнувшись, упёрлась с ограничительную планку. Нос катера поднялся над водной поверхностью, и он сам в пене и брызгах, рассекая морскую гладь пролива, рванулся к выходу как обезумевший джин из пивной бутылки, в которую случайно плеснули первач.