Испугался?! Нет. Просто привык подчиняться, да и наглая уверенность юнца подкупала.
Вероятно, у Мосолова были другие планы, относительно Осипа, но встретив взгляд капитана, присланного самим Хозяином, спорить он не стал.
Не прошло и четверти часа, как Мосолов укатил с пристани.
Управление «Алмазом», перешло в руки Александра Вельбоу – француза, с нерусской мордой, свободно говорящего по-нашему и крывшего российским матом вперемежку с голландским «портовым жаргоном» так, что уши в трубочку заворачивались, но всё по делу и без обид.
Капитана невзлюбили сразу. И было за что – ну кому спрашивается охота пупок рвать, когда можно просто полежать в тенёчке или сходить в город поглазеть на «немцев» или завалиться в кабак – денежки Строганов платил, хоть и не особо и много.
Шипели в бороду, что та гадюка, которой прищемили хвост, матерились тишком, но выполняли все распоряжения. Особо языкастых выпороли прямо на палубе, заковали в железо и спустили в трюм, качать воду, гонять крыс и конопатить щели.
Помпы извлекли на свет божий и началась каторга. Откачиваемая вода, воняла так мерзко, что серые хвостатые твари с рядом стоящей «иностранной» посудины с воем, зажимая носы, разбегались по щелям. А голландский капитан, возмутившийся несусветной вонью, был послан, кстати, на чистейшем нижнесаксонском матерном сленге, так далеко и в точно указанное место, что ,вытаращив глаза, сел толстой задницей на палубу своего флета и долго хлопал губами, что та рыба окунь.
Застучали топоры и колотушки, команда судового плотника, была поднята на ноги и начала приводить в порядок такелаж.
О «французе» заговорили в этот же вечер в портовых кабаках и борделях. Как оказалось, он был действительно личностью занимательной и невольно внушал уважение, ну если не он сам, то его родителя знали превосходно.
А тем временем кошмар, этакий мини-филиал ада, на «Алмазе» продолжился, да собственно и не прерывался вовсе.
Команда, возглавляемая боцманом кряхтя и охая взбиралась на мачты и подобно тараканам расползалась по реям и стеньгам, приводя в порядок такелаж, гики, тали, блоки, полиспасты и прочую судовую амуницию. От умения и сноровки именно этих людей зависела жизнь всего экипажа.
Когда ветер рвёт паруса, а дождь хлещет, заливая глаза, реи напоминают каток, а корабль так и норовит подставить борт под волну, именно эти люди заставляют неповоротливую шняву порхать как легкокрылая бабочка по гребням морских валов. Они же первыми и погибают в пучине океана при падении с высоты, когда ноги скользят, а пальцы уже не гнутся от холода и нечеловеческого напряжения.
К вечеру ладони людей покрылись волдырями, тело синяками от ушибов и падений, жирок, накопленный за время простоя, в ужасе покидал бренное тело..
Всем в одночасье стало ясно, что с таким Капитаном можно выйти не то что в море, а к самому чёрту в пасть: «Один хрен жрать не станет – подавится».
Утром следующего дня сюрпризы не кончились. Наоборот – они начались. На причал прибыло человек с полусотни, разного иностранного люда с инструментами и трубками в зубах.
Трубки, правда, вскорости прибывшим «немцам» пришлось засунуть себе в карман, потому как Капитан пообещал запихнуть их самим владельцам курительных приспособлений в место пониже талии, сзади естественно. А по горящим глазам и откровенно бандитскому виду лысого верзилы, стоящего рядом с ним, всё именно так и произошло бы.
«Немцами» на Руси издавна называли иностранцев, так что среди прибывшего иноземного люда германцев почитай и не было вовсе – в основном французы и испанцы.
«Хранцузы» мать ихнюю за ногу, принялись за работу с не меньшим рвением, чем московиты, ругаясь и шипя по-своему.
Халтурить не получалось – «русский капитан» вникал в каждую мелочь и, похоже, что знал и умел делать не хуже самих мастеров. Это невольно вызывало уважение. Теперь уже русские «лё кон» кряхтя отругивались:
« Что немчура, халтура не прошла?! Так-то мы вам ещё покажем, как хрен с редькой жрать нужно», – команда невольно гордилась «своим шкипером».
– Капитан, похоже, парни вас зауважали, – усмехнувшись в бороду, заметил Осип, – у меня такого не получалось, хотя, я на море почитай всю жизнь, а вот поди ж ты. Завидую.
– Погоди, Тимофеич, вот когда шведа на абордаж возьмём, деньги в карманах зазвенят, вот тогда ещё больше зауважают, а сейчас это так – мелочи.
– Это ты ваше благородие про шведские фрегаты, говорить изволишь? – ехидство прямо-таки светилось в глазах «лысого чёрта», и не только это, а что-то ещё, чего и сам Осип пока не осознавал. – Я их видел своими глазами, а вот ……ты?
– Видал! Пришлось пару раз окропить палубу красненьким, – глаза Александра заблестели, и на лице появилась странная ухмылка. – Ладно, Осип проследи за работой помп и на камбуз загляни, – отмахнулся Александр, исчезая в трюме.
Верить в бахвальство капитана Хромову не хотелось, но слова о денежках в кармане, ему понравились. О каперах ходило немало слухов, да и вживую их видать ему доводилось.
«А чем чёрт не шутит, с таким дьяволом на мостике»
Хромов печёнкой чувствовал, что есть в этом во всём какая-то чертовщина. А вот в чём она, было пока непонятно.
В том что, морской дьявол с Александром побратимы он уже наслушался вечером в портовом кабаке. Да и проститутки из местного борделя что-то подобное лопотали – Амстердам город небольшой, всё обо всех знают.
«Выйдем в море, – видно будет!» – «успокоил» себя Осип, направляясь к камбузу, где приятно пахло и слюни невольно наполняли рот при одном виде свиной тушки. Кормёжка была хорошей, в этом Капитану не откажешь. За свою команду он глотку готов был перегрызть любому и люди ему отвечали взаимность. Так начинала возрождаться Команда.
Материалы подвозили, Мосолов пытался сжульничать, но был прищучен, обруган, получил звонкую оплеуху и ему твёрдо пообещали , если не вздёрнуть на рее, то утопить в месте неглубоком, вместе с его гнильём. Глянув в тёмные как смоль глаза Вельбоо , приказчик понял:
«Этот гад, нерусский утопит. Как пить дать, предварительно содрав шмотки, чтоб добро зря не пропадало».
Испить студёной солёной водицы да ещё голышом хотения не было и всё требуемое стало доставляться надлежащего качества и в срок.
«Аспид проклятый, чтоб тебе басурману сдохнуть в море» – Масолов мило улыбался, глядя на капитана.
Работа кипела и булькала, времени пожрать по-человечески, толком не было, но зато уже через неделю шняву было не узнать.
Кстати, экипаж тоже. Руки были в кровавых мозолях, тело в синяках, но духом воспрянули. Появились шутки, подначки, смех. Материться стали душевно с гордостью, особенно любили покрыть «немчуру» лаком, те отвечали по-своему «по-хранцузски» с испанским акцентом. В общем, шло перекрёстное опыление.
Вечером возле портового кабака случилась потасовка и все, кто был свободен от вахты и оказался рядом, дрались с упоением, этакой молодецкой удалью, круша зубы направо и налево, как у себя дома на Масленице. Бились на только русские, но и французы махали кулаками с лихостью и азартом.
«Домой» на шняву возвращались все вместе, пусть и с разбитой сопаткой, с фингалом под глазом, но орала, шутила, трепалась уже не толпа, возвращалась Команда.
Это была первая победа, пусть и в заурядной пьяной драке.
На верхней палубе шнявы установили десять пушек, соорудив в фальшбортах шкафута и на шканцах, закрывающиеся орудийные порты, сделанные вполне искусно и со знанием дела.
Мужики, которых капитан определил в комендоры, взялись за учёбу охотно – пушкари, а в особенности флотские, отродясь пользовались почётом и уважением. А лишними, знания никогда не бывают. Эту истину жизнь подтверждала не единожды, так что подгонять никого не требовалось.
Выйдя на рейд, палили по мишеням. Грохоту и дыма было много – пороху и огневого припасу не жалели.
«У Строгановых деньги есть, ещё подвезут. Неделю грохотала такая канонада, что можно было подумать, что идёт морская баталия.
Стоило это Григорию Строганову в копеечку немалую, но три сотни тысяч гульденов серебром нужно было домой доставит, а по сухому пути опасно было, да и морем тоже боязно.
Но жить-то нужно было как-то, а помощи ждать от царя-батюшки не приходилось. Самому помогать доводилось , и не впервой уже.
В море уходила половина из прибывших иноземцев. Особенно ценным кадром был Сезар де Бурбон, командовавший пушками и к славе однофамильца адмирала и графа Франции никоим образом непричастный.
Правда, нередко, в подпитии, бывал за ним такой грех – любил выдать себя за внебрачного сына герцогини де Бофор, но это только в подпитии. А вот стрелял «Сеня» , как быстренько переиначили на русский манер его французское имя без промаха, в чём и снискал уважение всей своей пушкарской команды.
Наконец, наступил день, когда все приготовления были закончены, товар загружен, слова прощания, и ценные указания начальства сказаны. Капитан занял своё место на шканцах. Он сейчас был главным на судне – первым, после бога и от его решений зависела жизнь сотни человек, уходящих в море.
– Снимаемся с якоря! – негромко скомандовал Александр, и Осип,стоящий рядом с капитаном, кивнул, давая понять, что распоряжение принял. Началась привычная работа:
– Пошёл, все наверх! С якоря сниматься! – заорал во всё горло бывший капитан, а теперь первый помощник – «лейтенант», по иноземному.
Боцман, широкоплечий рыжебородый верзила, из потомственных поморов, чуть за сорок, приняв команду Тимофеевича, закрутил шестерёнки хорошо отлаженного механизма управления судном.
– Выбирать якорь! Паруса к постановке изготовить! – боцманский рёв, и скрип кабестана приведённого в движение четвёркой вахтенных матросов, заставил корабль слегка качнуться на нос. Якорь, оторвавшись от мягкого грунта, медленно пополз вверх увлекаемый звенящей цепью, неспешно наматываемой на барабан.
– Всем наверх! – Снова последовала команда боцмана, и марсовые побежали по реям, подобно тараканам. Сняв чехлы и развязав лини, туго прижимавшие к реям паруса, взяв плотную ткань подмышки, они выжидали.
– Выбрать шкоты!.. Поднять паруса!.. Веселей наверху, не мешкать!.. Взять на гитовы!.. Навалиться на шкоты! Фока-шкот, фока-галс отдать! На брасы, левые! Крепить так! – распоряжения следовали одна за другой. Боцманская команда матросов, с быстротой тренированной обезьяны, карабкаясь по вантам, буквально взлетала на мачты и стеньги для постановки парусов. Другая часть экипажа, пользуясь канатами, закреплёнными в нужном месте, через блоки приводила в движение неповоротливые гики.
– Поставить марселя! Бизань-гик на правую!
Даже ничего не соображая в управлении судна, а просто видя быструю и слаженную работу экипажа, получаешь удовольствие, особенно если причал медленно отдаляется и ветер открытого моря начинает свистеть в туго натянутых канатах.
– Лево на борт! Поставить кливера – следует команда капитана.
– Фок-реи бейдевинд левого галса! Поставить грот! Поставить фок и брамселя! Боцман точно репетирует, полученную команду, заставляя судно сделать поворот в нужном направлении.
Корабль медленно, но уверенно ложится на курс. Правый бакштаг наполняет поставленные паруса жизнью, берег тает в дымке тумана, наполняя душу радостью и страхом. Ветер свистит в вантах.
Капитан доволен – придраться, в общем-то, и нет повода. Мореходы в десятом колене, поморы своё дело знали, учили их так. Любовь к Северу, студёному Белому морю, рождалась вместе с ними, в них самих с молоком матери и на всю жизнь.
Кивнув вахтенному , капитан направился в свою небольшую каюту, где его дожидался молодой офицер в чине поручика, которого ему навязали ещё в Амстердаме и которого следовало доставить в Архангельск. Но это, конечно, официально, а неофициально, как полагал Александр к нему попросту Строганов подсадили своего человека – «абы чего не вышло».
Да и денежки в каюте наличествовали и не малые – так, что присутствие Ушакова было более чем уместно.
***
«Они вышли . Груз в каюте капитана. Десять пушек на палубе. Мои люди на месте»
Голубь нарезал круги, прежде чем исчезнуть из виду, унося послание.
Начиналась большая игра.
***
Густав Браге безмятежно спал в шикарных апартаментах в заведении мадам Каналес, в обнимку с юной и обнажённой, до неприличия девицей.
Марта содержала элитный бордель, который посещали самые уважаемые люди Гётеборга.
Хозяйкой "дома любви и порока" была непросто бандерша – это была весьма приличная дама, баронесса, окрутившая в своё время королевского казначея.
Казначея, правда, вскорости поймали на финансовой афере и вздёрнули за жирную шею на просушку. А вот супругу, спровадили с глаз подальше в Гётеборг, дав денег и не лишив титула, по причине покровительства первого министра короля, по достоинству оценившего «постельные таланты» очаровательной Марты.
Впрочем, если бы барон не грабил короля так же беззастенчиво и нагло, как его супруга ублажала его сиятельство графа Пипер, может быть, и носил рога ещё лет двадцать, но жадность мужчину сгубила.
Появившись рано утром, когда бордель ещё спит, как и полагается приличному заведению, некий господин в сером неприметном кафтане из дорогого голландского сукна, бесцеремонно вошёл в холл и направился в апартаменты для особо почитаемых гостей.
Усевшись в кресло, стоящее напротив широкой дубовой кровати, неизвестный закурил трубку. Табачный дым медленно поднимался к потолку пропитывая своей вонью дорогущие портьеры, прикрывающие шикарное окно, остеклённое цветным стеклом.
Имея солидную «крышу» и сохраняя секреты своих клиентов, Марта узнав о наглеце, посмевшем потревожить её гостей, пылая праведным гневом, ворвалась в шикарные апартаменты, готовая высказать всё, что она думает о вошедшем хлыще, его маме и папе его ближайших родственниках и всём скотном дворе.
– Выйди вон и обеспечь, чтобы нам никто не мешал, – холодный блеск серых глаз, мгновенно охладил праведный пыл женщины. Кого кого, а Скруве она знала преотлично. Один его вид вызывал в ней ужас, и тело баронессы покрывалось пупырышками.
Хозяйка застыла с открытым ртом и широко распахнутыми глазищами, готовыми выскочить из орбит. Хватило одного мгновения, чтобы в них вспыхнула ужасная сцена её последней встречи с мужем, висевшем на дыбе с изуродованной плетью спиной и эта голодная улыбка палача, желавшего «испробовать» её холеное тело.
Стивен Скруве, будучи подручным первого министра шведского короля, небезызвестного графа, умел изыскать аргументы и подход к любому человеку, а уж сломать холеную потаскуху, которую он же и подсунул под своего шефа, ему вообще не составляло труда.
– Безусловно, всё будет так, как вы пожелаете, – мадам Каналес с самой ослепительной улыбкой, на которую она была способна, бочком выскользнула из комнаты. И только за дверью почувствовала, что её колотит мелкой дрожью и тело покрылось холодным и противным потом.
В том, что в комнату никто не зайдёт, вошедший господин даже не сомневался. Впрочем, долго рассиживаться в кресле ему не пришлось. Ароматный дым трубки и вопли «мадам», разбудил сладко спавшую парочку, а пристальный недобрый взгляд серых неподвижных глаз вошедшего, быстро расставил всё по своим местам.
Здраво сообразив, что её присутствие в комнате вовсе не обязательно смазливая девица, схватив свои пожитки и даже не прикрывшись, пулей вылетела за дверь, где и была встречена «мамашей», и препровожена в её личную комнату, где одевшись , чуток успокоившись, попив кофе, направилась на кухню завтракать, а может быть, занялась чем-то более важным.